Плик и Плок - Сю Эжен Мари Жозеф (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
Левант слабел чувствительно, и по облакам, быстро поднимавшимся с горизонта, и по колебанию ветра, заметно было, что он обращается на юг. Звезды скрылись, и ночь, до этого весьма ясная, вдруг потемнела. Тартана погрузилась во мрак, одна только огненная точка сверкала на ее корме, по направлению каюты, но ни малейшего шума не слышно было на судне, и никто не показывался на палубе.
Капитан сторожевого люгера, удачно исполнив перемену галсов, пустился прямо и приблизился к тартане на половину пистолетного выстрела. Затем он позвал своего лейтенанта; но тот, полагая что его хотят заставить командовать орудиями, исчез с быстротой молнии.
— Яго! — повторил Массарео.
— Он в трюме, господин капитан, говорит, будто по вашему приказанию, для присмотра за выдачей зарядов!
— Негодяй! Клянусь Святым Иаковом! Пусть его приведут живого или мертвого на палубу; а ты, Альварец, подай мне мою боевую говорную трубу.
Тогда храбрый Массарео обратил к безмолвной тартане широкое отверстие инструмента и закричал:
— Алло!.. На тартане!.. Гей!
Потом опустил трубу, приложил руку улиткой к своему уху, чтобы не потерять ни одного звука, и слушал внимательно.
Ничего... глубокая тишина...
— Что? — сказал он штурману, находящемуся возле него.
— Я совершенно ничего не слыхал, господин капитан; сдалось мне только что-то похожее на стон; но ради неба, не полагайтесь на это! Заговорите лучше с ними добрыми пушечными выстрелами, клянусь Святым Петром! Они поймут этот язык, ибо наш храбрый адмирал Галледо, царство ему небесное, — он снял шапку и продолжал: — наш храбрый адмирал всегда говорил, что это всеобщий язык, и что...
— Тише, Альварец, тише! Молчи, старый морской угорь. Мне показалось, что-то пошевелилось на палубе. — И снова, приставив ко рту огромную трубу, закричал:
— Алло!.. С тартаны!.. Гей!.. Отправьте бот к нашему судну, или мы вас потопим...
— Как проклятых собак! — прибавил Альварец.
— Замолчишь ли ты? Они, может быть, отвечали, а твой глупый язык, который дробит, как скрип штурвала, помешал мне расслышать, — сказал капитан, снова начав с решительной горячностью:
— В третий раз, гей! с тартаны!.. отвечайте... или я открою огонь.
На сей раз довольно явственно было слышно продолжительное стенание, не имевшее в себе ничего человеческого и заставившее побледнеть капитана Массарео на его вахтенной скамье.
— Капитан, если вы мне верите, — сказал Альварец, крестясь, — то скорее дадим залп и поворотим назад; ибо я вижу Кастора и Поллукса, летающих на корме, и, клянусь Пресвятой Девой, здесь не совсем ладно.
— Это уж слишком! — вскричал Массарео. — Святой Павел, молись за нас! Ну, во славу Бога! Канониры, к орудиям, заряжайте. Хорошо! Перекрестись. Хорошо! Теперь, пали!.. пали!.. правая сторона.
Залп раздался, и блеск его, осветив на мгновение тартану, отразился яркими лучами в темных водах. Когда беловатый дым пороха рассеялся, опять стало видно мрачное, безмолвное судно с его светящейся точкой на корме, заслоняемой время от времени тенью, ходившей взад и вперед по каюте.
— Ну, что, Альварец? — спросил Массарео, не понимавший причины упорства атакуемой тартаны.
— Все ядра чисто попали в дерево, сударь; а этот проклятый и не трогается. Но я готов божиться моими четками, что на судне есть народ.
— Непонятная вещь, — сказал Массарео с беспокойством, — я прикажу отплывать в море, а между тем, ты, я, канонир Перес и этот трус Яго, который, впрочем, изрядный советчик, мы потолкуем о мерах, какие должны предпринять.
Развернули оверштаг, поднимаясь на запад; Яго был притащен. Четыре члена совета собрались, и заседание открылось.
Ни одного плана еще не было решено, как рассудительный Яго вскричал:
— С помощью Богородицы вот что я сделаю! Вооружу шлюпку, приближусь к проклятой тартане и возьму ее абордажем!.. А! приятели, что вы на это скажете?
Его приятели думали об этом средстве, как об единственном, которое можно было благоразумно употребить; но воздерживались также говорить о нем, зная, что тот, который предложит этот способ, без сомнения, будет обязан привести его в исполнение. Непонятная смелость Яго вывела их из затруднения, и все в один голос начали хвалить и поздравлять творца этого удивительного плана кампании, который увидел, но уже поздно, в какое он ввязался опасное положение.
— Вам Небо вдохнуло эту мысль, благодарение ему, Яго, — сказал капитан.
— Как ты счастлив, товарищ Яго! — подхватил Альварец, ударив его дружески по плечу. — Клянусь, прекрасный для тебя случай попасть в офицеры. Почему я не на твоем месте! Какую славу ты пожнешь, исполнив свое отважное предприятие! Взять проклятого абордажем!!! Твой портрет станут продавать на улицах Кадикса, и тебя воспоют на площади Святого Антонио. Блаженный смертный! — И, посвистывая со спокойным видом, он пошел к трапу, ведущему в трюм.
— Но, — вскричал несчастный Яго, трепещущий и смущенный, — я не сказал, что я...
— Вам удобнее будет атаковать проклятого с штирборта, мой сын, — сказал важно канонир Перес. — Бакборт приносит несчастье, и вот что вероятно с вами случится: вы приблизитесь к борту судна, по вам станут стрелять. Вы причалите, с высоты реев бросят на вас гроздь ядер, которые потопят вашу шлюпку... Очень хорошо, приятель. Тогда с ловкостью, какой должны обладать, вы с вашими людьми постараетесь ухватиться за лестницы, за все, что будет у вас под руками... Прекрасно, приятель. Но вот что лучше всего, клянусь всеми Святыми рая! В то время, как вы будете цепляться за бортовые перила, ростер вдруг откроется, и вы окажетесь нос к носу перед двенадцатью разинутыми мушкетонами, заряженными по самое дуло пулями, гвоздями, кусками железа, которые, можете себе представить, произведут адский огонь и поубивают, по крайней мере, три четверти из вашей команды. Тогда остальные — если останутся, — влезают проворно, как дикие кошки, на абордаж с кинжалами в зубах и пистолетами в руках; дерутся с отчаянием, убивают, умирают; ...но все-таки за то приобретают славу. Клянусь Скорбями Богородицы! Сожалею, что я не на вашем месте. О! как сожалею, что не на вашем месте, мой сын! — повторил он с шумным вздохом, исчезая между тем довольно поспешно в кубрик.
— Но, Пресвятая Дева! — вскричал Яго, покушавшийся двадцать раз прервать канонира Переса. — Божусь терновым венцом Господа! я подал этот совет не с тем, чтобы исполнить его самому; и так как нашлись на мое место...
— Нет, Яго, — возразил храбрый Массарео, — это будет несправедливость; это поручение принадлежит вам по праву, и останется за вами. Да, Яго, за вами; к чему эта излишняя уступчивость?
— Вы посеяли, вы должны и пожать, — прибавил другой.
— Конечно, потребуется много мужества, хладнокровия, ловкости и счастья, особенно для приведения к концу столь опасного предприятия; но с помощью Бога и вашего матрона, Яго, вы совершите это с честью; если же нет, то умрете смертью храбрых, что не каждому дано в удел. Ступайте же, сын мой, отличайтесь, Бог и ваш начальник на вас смотрят, — сказал капитан.
— Но, клянусь Святыми всех часовен Кадикского собора, — вскричал Яго, бледный от страха и гнева, — я хочу сию же минуту...
— Мне остается только похвалить такое нетерпение, Яго. Я сейчас отдам нужные приказания для вооружения шлюпки. Вы ни в чем не будете иметь недостатка: ни в кинжалах, ни в топорах, ни в абордажных копьях, ни в мушкетах, ни в пулях разного калибра, ни в малых картечных зарядах. Будьте покойны, сын мой, я пекусь о вас с заботливостью отца. Полно же, полно, умерьте этот жар, и как истинный испанец думайте о Боге, о короле и о вашей любезной, если она у вас есть. Вообразите, как велика будет ее радость, когда она увидит вас по возвращении умирающим, покрытым ранами, и когда толпа станет восклицать, окружая вас: «Это он, это победитель Хитана! Это храбрый Яго!» Ах, сын мой, если б моя обязанность не удерживала меня на корабле!.. Жизнью клянусь! не вам бы досталось это поручение. Нет, божусь Святым Иаковом! не вам бы оно досталось!
