Старая дорога - Кервуд Джеймс Оливер (книги онлайн полные версии .TXT) 📗
Он замолчал и, отойдя в угол, уселся там, поджидая прихода Гаспара Сент-Ива.
Клифтон задумался. Новые знакомые возбуждали в нем интерес. И он впервые после своего монреальского приключения открыто сознался самому себе, что его волнует мысль о женщине и что нет ничего неприятного в этом волнении. Одно ли лицо — сестра Гаспара и женщина, скрывавшаяся в комнате Хурда, — безразлично! Он хочет повидать Антуанетту Сент-Ив, сохранившую в себе дух старого Квебека!
Глава IX
Когда Сент-Ив вернулся, Клифтону бросилась в глаза происшедшая в нем перемена. Он был мрачен, ничего не говорил. Они молча пустились в путь.
Клифтон чувствовал, что, несмотря на спокойную внешность, человек этот горит, а когда он с Сент-Ива переводил глаза на расстригу, то видел судорожно сжатые кулаки и бледное, сосредоточенное лицо. Вместе с тем он понял, что эти люди смотрят на него лишь как на случайного попутчика и отнюдь не намерены открывать ему то, что тревожит их. И впервые за все это время шевельнулась у него мысль, что в них есть нечто большее, чем страсть к бродяжничеству, погоня за приключениями и любовь к свободной жизни на большой дороге.
В расстриге порой проявлялась несомненно тонкая наблюдательность и глубина мысли, а у Гаспара Сент-Ива в глазах бывало иногда выражение, которое наводило на мысль, что он — натура значительно более сложная, чем можно было предположить, судя по его поведению в день знакомства с Клифтоном.
День близился к концу, и желание узнать, какое отношение к Ивану Хурду имеют эти люди и сестра Сент-Ива, все больше мучило Клифтона. Он даже рискнул заметить: какое, мол, странное совпадение, что он сам знает Ивана Хурда и имеет все основания считать его своим врагом. Ответом на это было неловкое молчание. У Сент-Ива вокруг рта глубже залегли жесткие складки, а маленький расстрига, глядя прямо перед собой, сделал вид, будто ничего не слышал. Они не задали ему никакого вопроса, на что рассчитывал Клифтон; ни одним словом, ни одним взглядом не проявили интереса.
И с этого момента Клифтон почувствовал, что его приятели начинают чуждаться его; иногда присматриваются к нему с чуть заметной подозрительностью.
Не рассеялось это впечатление и вечером, когда они ужинали в деревне, которая попалась им на пути, и позже, когда с наступлением ночи улеглись спать под открытым небом. Холодно-вежливо прозвучал голос Сент-Ива, когда он пожелал ему спокойной ночи, а монашек завернулся в свое единственное одеяло, подтянул колени к самому подбородку и, слова не проронив, улегся на душистой траве.
На следующий день Клифтон собирался потребовать объяснения, но Сент-Ив и монах как бы угадали его намерение и старались не давать ему повода заговорить на эту тему.
Сент-Ив говорил о прошлом страны, о славных подвигах и романтических приключениях, свидетельницей которых была эта старая дорога. Но Клифтон все время ощущал, что в их отношениях — неведомо почему — образовалась трещина.
На ночь они остановились в деревенской гостинице, и Сент-Ив с расстригой исчезли тотчас после ужина. Клифтон холодно простился с ними, твердо решив под каким-нибудь предлогом отделиться от них. Он прошел в пивную, где уселся за столиком с кружкой пенящегося пива перед собой.
Дверь вдруг распахнулась, и в комнату вошел Сент-Ив, за которым следовал по пятам брат Альфонсо. Гаспар, весь красный, поспешил к Клифтону с протянутыми руками.
— Простите меня, друг, — заговорил он вполголоса. — Мне не следовало уходить так надолго, не объяснив вам, в чем дело. Но я только что говорил с сестрой, и она обещала приехать в Квебек к тому времени, как я приду туда, и скупить и приготовить для меня всю кровяную колбасу, какую только можно будет достать на большом рынке, между собором святой Марии и иезуитским колледжем. А лучше кровяной колбасы — и на вкус и для пищеварения — нет ничего на свете!
— Если не считать дикой черники с холмов Монморанси и форели из тамошних ручьев, не говоря уж об угрях в полноги толщиной, — вставил Альфонсо.
— И винограда, который мы получаем в это время года с острова Орлеана, — добавил Гаспар. — Все это она приготовит для нас, друг Клифтон, когда мы вместе — а вы должны идти вместе с нами — явимся в убогое жилище у старой цитадели, которое мы зовем нашим дворцом.
— Однако настроение ваше сильно изменилось, — заметил Клифтон.
— О, да! — согласился Сент-Ив. — Прошу у вас прощения за дурные мысли и дурные сны.
— Но я намеревался закончить свое путешествие в одиночку.
— Это немыслимо. Вы должны дать нам возможность загладить наше поведение. Согласны вы продолжать вместе путь до Квебека?
— Охотно.
Они подошли к Квебеку со стороны цитадели, которая, ощетинившись своими башнями и старыми пушками, смотрит сверху вниз на Нижний город. Они пересекли террасу, и Клифтон впервые после многих и многих лет вышел на широкую, шире всякой улицы, аллею и, подойдя к окаймлявшей ее с одной стороны решетке, увидел внизу тысячи огоньков-светлячков, разбросанных вдоль берега реки и между вековых стен Нижнего города.
Позади него поднимался гигантский, блестяще освещенный Chateau de Frontenac — достойный Гаргантюа дворец, который мог вмещать в себя до десяти тысяч воинов.
Клифтон припомнил день, когда он, юношей, уже смутно волнуемый новыми запросами и обаянием романтики, стоял с отцом на головокружительной высоте террасы Dufferin, и отец показывал ему, глубоко внизу, место, где высадился Шамплэн, дом, в котором жил Монкальм, и рассказывал о событиях, двести — триста лет назад разыгравшихся здесь и освятивших эти места, — извилистые улички, необыкновенные крыши, вычурные трубы.
Они подошли к фуникулеру, который, как большой паук, то взбирался вверх по каменной скале, заканчивавшейся террасой, то спускался вниз, — и, несколько минут спустя, вышли уже в Нижнем городе. Один-два поворота, и они остановились на улице Нотр Дам.
Тут брат Альфонсо простился с ними.
Гаспар Сент-Ив пошел вперед по уличке, такой узкой, что два человека, раскинул руки, заняли бы ее всю; кирпичные и каменные стены старинной кладки слабо освещались светом, падавшим из узких окон. Только впереди маячил желтый огонь фонаря из кованого железа, который подвешен был к старинному гербу, вделанному в стену.
Под этим гербом и остановился Сент-Ив, положив руку на щеколду сводчатой двери.
— Здесь, мсье!
Дверь не была заперта, и они вошли в небольшую прихожую, площадью не больше четырех квадратных футов; в нее открывалась другая дверь, с оправленными в свинец стеклами, завешанными с той стороны тонкой кружевной занавеской. Сент-Ив распахнул и эту вторую дверь. Клифтон вошел и попал в кусочек сердца старого Квебека и Новой Франции.
Комната была большая и низкая. Деревянная обшивка была своеобразной работы, и в каждой тускло поблескивающей балке и панели, несимметрично сшитых, чувствовалась рука мастера, работавшего над ней. Вытянув руку, Сент-Ив мог бы достать до потолка, тем не менее комната не показалась Клифтону ни душной, ни тесной. Она дышала покоем и комфортом. Ему чудилось, что он вдруг из мира борьбы и сумятицы перенесся в место, где никакие треволнения не могут коснуться его, где бури и превратности жизни исключены.
Он не успел рассмотреть обстановку подробно, а воспринял лишь общее впечатление: на всем лежала печать веков — на стенах, на узкой винтовой лестнице, на лампах под темными абажурами, на картинах и на тяжелых щипцах у большого камина. Он одним взглядом охватил все это. Заметил и две низкие сводчатые двери и оглянулся на своего спутника.
Но в эту минуту легкий шорох наверху лестницы заставил их обоих поднять глаза. И сердце Клифтона замерло на мгновение: залитая мягким светом, стояла на лестнице девушка, и по тому, как приветливо лучилось ее лицо, он угадал, что это Антуанетта Сент-Ив.
Позже он с благодарностью вспоминал, что она в эту минуту как будто и не видела его, вся занятая братом; он был рад этому, потому что чувствовал: с ним произошло необычайное, и это необычайное не могло не отразиться у него на лице, как, в другом месте и в другое время, та же тайна и откровение преобразили лицо Бенедикта Эльдоза, когда он, в Симле, заглянул поверх низкой изгороди и в первый раз увидал мягкие голубые глаза и золотой ореол волос симлской вдовушки.
