Большевики по Чемберлену(Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том ХХХ) - Тов. Инкогнито
От пытливого взгляда спокойно шагавшего владельца балагана не ускользнули те подозрительные взгляды, которыми его встретили и проводили судра-пильщики, грузившие в одном дворе на телегу доски; группа женщин, сплетничавших с кувшинами возле колодца, из которого они брали воду; выскочившие в школьные ворота несколько учеников, встречавшие и обгонявшие его туземцы прохожие.
Жители объявленного недавно на военном положении города очевидно чего-то боялись.
Парсису нужно было завернуть еще за один угол, чтобы причина этой боязни стала ему ясной.
Когда он уже почти достиг центра города и вышел с окраин на улицу перед рынком, он увидел пересекающий улицу отряд туземцев солдат, возвращавшихся с какого-то обхода и с злобным беспокойством уставившихся на ходу глазами себе под ноги.
Парсис с видимым равнодушием перевел с них взгляд на улицу, и сами собой ресницы его закрыли у него блеснувшие полным пониманием происходящего глаза. Он уловил, что те подозрительные взгляды, которыми встречные только что ощупывали его, теперь с скрытой ненавистью направились на удалявшуюся команду караула.
Какой-то парень ремесленник, выглянувший было в ворота с ношей пеньки на спине, юркнул обратно во двор и вышел опять, оглядываясь, только когда солдаты исчезли за углом.
Парсис балаганодержатель сдержал собственное дыхание, с монументальным спокойствием изучая все, что видел и направился дальше.
Он обогнул здание почтово-телеграфной конторы и очутился перед рыночными рядами, где суетня носильщиков и разносчиков, шатанье туземцев по закусочным, движение бедноты у палаток торговцев и ремесленников, делали жизнь города показательнее, чем его окраины. Но и здесь не было обычного для восточных рынков трепетания беспечно волнующейся праздной и бурливой толпы. Вместо этого он увидел часть палаток заброшенными, а в нескольких из них лавочники укладывались, как будто также собираясь покинуть рынок.
Парсису теперь уже ясны были причины угнетенного настроения населения, но он не понимал, почему пустеет рынок. Он остановился на полминуты для того, чтобы ориентироваться в собственных скрытых под маской непоколебимого спокойствия и туземной внешности планах.
Мнимый парсис балаганодержатель был никто иной, как явившийся с товарищами сообщник индийских революционеров, к главарям которых он теперь спешил на помощь, большевик Пройда.
Балаган и превращение Пройды с его спутниками в цирковую труппу было той очередной мистификацией революционера, к которой он решил прибегнуть при своем появлении в Майенвили, чтобы ловко обмануть всех, кто пожелал бы им заинтересоваться со стороны его преданности к господствующим в стране английским властям.
Личина бродячей труппы почти гарантировала его сообщникам неприкосновенность и в этом отношении Пройда не мог бы придумать ничего более удачного.
Труппе теперь нужно было только легализовать свое появление в Майенвили, чтобы затем в течение одного-двух дней узнать все, что можно было, о связях Бурсона с фашистами.
Пройда полминуты постоял возле пустой палатки съестных рядов, пропустил мимо себя несколько туземцев и, увидев на столбе перед лавками остатки какого-то недавно наклеенного объявления, подошел к правительственной афише. Прочтя на кусочках бумаги отдельные фразы, он понял, почему оно изорвано.
Но он и теперь сохранял прежний невозмутимый вид.
У оборванца носильщика, сбросившего сзади него тюк кожи и остановившегося отдохнуть, он спросил на ломанном местном диалекте:
— Приятель! Где здесь канцелярия уездного начальника?
Носильщик — сикх в рубахе до бедер и коротких штанах, кивнув головой в сторону от рынка, пояснил:
— Если не по торговому делу, то нет теперь уездного начальника… Комиссар-начальник теперь и сагибы. Там.
— Мне отдать сбор в канцелярию города, где она?
— Это здесь, где телеграф.
— Спасибо.
Пройда направился в канцелярию городского правления.
Он добрался до секретаря городского управления, туземца, не спеша совещавшегося о чем-то с уездным тасилдаром, сборщиком налогов. Испанец в европейской одежде независимого путешественника делал им обоим распоряжения и в заключение велел позвать судью мустифа.
— Что вам? — остановился чиновник сирдар на парсисе, догадываясь, что перед ним приезжий.
— Кому я должен сделать взнос, чтобы получить право на открытие цирка на два-три дня? Я еду с гимнастами, клоунами и нач-герл в Лагор к ярмарке. Хочу здесь заработать, что-нибудь, перед тем, как поеду дальше. Сколько стоит место возле берега?
Индус сирдар обернулся к сагибу испанцу, ткнув рукой на парсиса:
— Вот!.. что с ним делать?
И, обращаясь к спокойно ожидавшему парсису, он объявил:
— Идите обратно и придете завтра, если во что бы то ни стало захотите открывать балаган… Сегодня у нас много других забот.
— Но я же должен хоть место арендовать, чтобы въехать в город…
— Вы остановились в гостинице?
— За городом, прямо на берегу. Гостиницы дороже стоят, чем вся прибыль балагана.
— Ну за городом и обождите… Для этого разрешения не нужно, а завтра внесете деньги, укажете, где будет ваш балаган и получите документ. Зря только вы сюда явились… Не до вас!.. — счел он необходимым предостеречь предпринимателя.
— Да что у вас происходит? — с удивлением спросил мнимый парсис, выдавая себя соответственно своему положению за ничего не подозревающего пришельца.
Чиновник вместо ответа махнул рукой.
Парсис пожал плечами и вопросительно взглянул на изучавшего его судью и хозяйничавшего здесь европейца, намереваясь уходить.
— Обождите, — остановил его испанец. Вы говорите, у вас нач-герл. Сколько их?
— Две тамилки…
— О-о-о! Тамилки — это женщины из женщин! — воспрянул испанец. Горячей цыганок! Хороши ваши балерины?
Пройда почувствовал, что балагану не миновать посещения его испанцем. Но вести себя так, чтобы вызвать подозрение у уездных властей и господствовавшего в канцелярии сагиба, все поведение которого свидетельствовало о том, что он является агентом правительства, было рискованно, ибо каждая нотка колебания в ответах ему, могла повести к гибели всего состава балагана.
Он поэтому без запинки, в тоне естественного хвастовства подтвердил:
— О, красота! Изюминки!
Испанец чмокнул губами и гордо объявил:
— Мое имя Дон Пабло Доморесско. Я по особому приказу выполняю здесь государственные поручения правительства. Но во всем городе здесь нет вероятно тамилок. Это хорошо, что ваш цирк ищет работы. С одним коллегой, приехавшим по тому же делу, что и я, мы после обеда придем к вашим танцовщицам. Есть у вас вино и место где станцуют нач-герл?
— Мы в цирковой палатке, сагиб-начальник! Оркестр только походный. Вина… если бы был буфет, но буфета при цирке мы никогда не имеем…
— Пустое дело вином стол зарядить… чтоб нач-герл приготовились. Вот деньги на вино и ждите нас. Иначе черт возьми, тут сдохнешь от того, что весь город прячется и прячет всех своих бегум и биби [9] от приезжих белых мужчин… — Бунтовщики!
Пройда взял бумажку в пять рупий, которую сунул ему разгорячившийся от предвкушения удовольствия, испанец.
— Что тут происходит? — испытал он теперь, испанца после его самоаттестации, прежде чем уходить.
— Что?.. Покоя не найдут себе… Судра и кули устроили бунт по подстрекательству националистов. Туземные канцеляристы бунт допустили, усмирить его не смогли, а теперь после экзекуции притихли и хотят поднять новый гвалт какой то…
— А! — понял мнимый балаганодержатель, кровопускание значит… Тогда я с цирком не останусь. Завтра же еду. Мне бунты на пользу не идут. Благодарю вас! — любезно поклонился он, поворачиваясь уходить.
Пройда сам улыбнулся бы своей самоуверенной естественности, с какой он играл роль владельца бродячего цирка, если бы у него не забота, вызванная намерением испанца прийти к нач-герл. Не теряя времени, он направился через рынок в балаган.
