Охотники за каучуком - Буссенар Луи Анри (чтение книг txt) 📗
Все ваши способности вы должны напрягать на то, чтобы не разбить себе голову, не выколоть себе глаза, не поломать себе ноги. Все ваши физические и душевные силы должны быть направлены только к одной цели
— цели самосохранения. Вы должны, опустив голову, перебираться через одно препятствие, чтобы не проглядеть как-нибудь другого; оберегать голову, чтобы не удариться ею о сук, и в то же время остерегаться, чтобы вас не задел лист, режущий, как пила, и при всем этом наткнуться на шипы и колючки, которые вонзаются вам в руки, и в грудь, и в спину и царапают вам лицо и спину; огибать овраг, чтобы ввалиться в трясину! Этим всецело должен быть поглощен ваш ум, все ваши помыслы и чувства в течение шестидесяти минут в продолжение часа и двенадцати часов в продолжение дня!
Но вскоре жалобы Маркиза поневоле должны были прекратиться, так как лес стал в полном смысле непроходим не только для него, но и для его товарищей и даже для самих индейцев.
Матто-жераль становился все чаще и чаще, все темнее и темнее.
Опустив низко голову, согнув корпус, с громоздкими корзинами за плечами, почти ползком, на животе пробирались индейцы под громадными стволами упавших деревьев или плелись вразброд по болотистым низинам и трясинам и волей-неволей были принуждены замедлить свой шаг.
Вот длинная лиана захлестнулась за ногу одного из них, и он упал лицом вниз. Другой отбивается от терновника, который всадил ему свою комочку посредине спины, из которой так и бежит кровь. Тот, что идет впереди, так сказать, проводник, сбился с тропы и разыскивает ее в чаще, расчищая себе путь тесаком. Ветка, которую неосторожно выпустил из рук четвертый, перескакивая через какое-то препятствие, сильно ударила по лицу пятого.
Даже Шарль, этот совершенно индианизированный европеец, полетел вниз головой в громадный куст марипа и теперь барахтался в нем, стараясь избавиться от колючей ветки, которая рвет ему рубашку и панталоны. Его шляпа повисла на длинной гибкой ветке. Один из индейцев, пытаясь ее достать, взобрался на груду старых, упавших древесных стволов. Но стволы эти прогнили, и едва человек успел взобраться на них, как вся эта баррикада рухнула под ним, и он скрылся, поглощенный тучей трухи и пыли, и всполошил целый рой самых отвратительных пауков, червей, тысяченожек и скорпионов.
Это казалось уже верхом всяких злоключений, но нет!
В этот самый момент раздается откуда-то громкий, повелительный голос, голос Винкельмана:
— Не шевелитесь никто! Стойте неподвижно! Шершни-меченосцы!
Дело в том, что эльзасец случайно ткнулся ногой в куст, к стволу которого прилепился как бы громадный нарост или лишай, гнездо ужасных, гигантских ос, величиною с палец, выразительно названных гвианцами «мухами-без-ума».
Гнездо, состоящее как бы из тонкого картона сероватого цвета около метра в диаметре, было чудовищно по величине. Озлобленные осы шумным роем высыпали из него целыми полчищами, наполняя воздух своим громким шипением и жужжанием и кружась вокруг неподвижно стоявших людей, затаивших дыхание, старающихся не моргнуть даже глазом, чтобы не раздразнить свирепых насекомых. Шарль застыл в своем кусте, Маркиз лежал на животе, Хозе — на спине, индейцы в самых фантастических позах. Все словно окаменели на месте среди жужжащего и тревожно носящегося кругом них роя ос.
Одно неосторожное движение — и тысячи ужасных острых жал в один момент вонзятся в несчастных путешественников. Но благодаря своевременному окрику, так спокойно и властно брошенному Винкельманом, опасность была предупреждена. После томительной четверти часа, проведенной всеми в полной и мучительной неподвижности, свирепые насекомые, привыкшие к частым обвалам старых стволов, вызывающих сотрясение их гнезда, мало-помалу успокоились и стали возвращаться в свое потревоженное гнездо, не найдя ничего подозрительного в этих неподвижных фигурах.
Тогда осторожно трогаются с места и путешественники.
— Однако, долго ли еще нам предстоит так маяться? — спрашивает Маркиз, совершенно выбившись из сил. — Если это еще долго будет продолжаться, то я стану и не двинусь с места до тех пор, пока правительство не проведет здесь железную дорогу или хотя бы трамвай!
— Еще сутки, сеньор Маркиз! — говорит Хозе. — Как вы видите, девственные леса всегда по краям так непроницаемы и так непроходимы на протяжении приблизительно двадцати километров.
— Ну, а дальше?
— А дальше уже будет настоящий «великий лес», где почва почти совершенно обнажена, где идти удобно и свободно между высокими и чистыми стволами, где почти нет этих проклятых кустарников и терновника!
— Но ведь и здесь же есть высокие и чистые стволы, да еще и весьма приличной толщины! Право, черт возьми, какие красивые деревья! Как вы зовете их? .. Что касается меня, то для меня они все похожи одно на другое!
— Я, видите ли, знаю только те простые названия, под какими их отличают здесь местные жители!
— Все равно, назовите их, мне интересно знать, а я тем временем вытащу из себя эти десятки игл и колючек, которыми я весь начинен.
— Да вот это «пао до Брайзиль», называемый туземцами ибиранитанга… Это и есть то знаменитое бразильское дерево, из которого добывается красная краска. А вот дерево луков или ииэ, а рядом с ним, — массаран-дуба, ствол которого, достигая тридцати метров, дает гуттаперчу. Сок, вытекающий из его ствола, сладок, как сахар.
— И его можно пить?
— Конечно, он очень вкусен!
— Ну, так попробуем, хотя бы только из любопытства! — сказал Маркиз, делая глубокий надрез своим тесаком в коре лесного великана.
Белая жидкость, с виду похожая на сливки стала стекать в подставленную под надрез чашку, и восхищенный парижанин погружает свои губы в эту жидкость с видом разлакомившегося кота, который добрался до чашки с молоком.
— Продолжайте, друг мой, — сказал Маркиз, — у вас превосходная манера знакомить с ботаникой, и вы увидите, как мне пойдут впрок ваши наставления!
— Вот там видите вы итаубу?
— Да, это то самое «каменное дерево», из которого сделаны бока уба наших мнимых кайманов-любителей!
— То самое!
— Превосходное дерево! .. По меньшей мере три метра в обхвате… Не дурной размер… А вот то другое дерево, у которого такой большой коричневого цвета плод?
— Его называют гвианцы канаримакак.
— А-а, это обезьянья кастрюлька, не правда ли?
— Да, сеньор! А вот абиаурана, дающая превосходные плоды, так же как и соседнее с ним дерево кожасейро, на котором растут эти красивенькие ягоды, называемые в Гвиане «Венериными яблочками».
— Какая жалость, что мы не можем взобраться так высоко, чтобы достать их! — заметил Маркиз. — Какое чудное угощение, а приходится от него отказаться!
— Да, что поделаешь… А вот, если это вас может интересовать, и «железное дерево», или панакоко гвианцев; муирапинима или «черепашье дерево», одно из красивейших деревьев, особенно ценимых краснодеревцами. Вот драгоценное дерево, кора и душистые семена которого идут для аптекарских целей и для парфюмерных изделий. Вот «фиолетовое дерево», называемое так потому, что имеет великолепный темно-фиолетовый цвет. Тут смотрите — «атласное дерево» светло-желтого цвета, блестящее и душистое.
Вдруг мулат прерывает этот интересный перечень, и невольное удивление вырывается из его уст. Он кидается вперед в самую чащу, невзирая на преграждающие ему путь лианы, тернии и пиловидные, зубчатые листья кустарников. Спустя минуту он возвращается обратно и радостно восклицает:
— Какое счастье! Вы не угадаете, что я сейчас нашел?
— Быть может, хинное дерево! — с некоторым сомнением говорит Шарль. — Но нет, это невозможно? Мы сейчас едва ли на 600 метрах высоты, а хинные деревья встречаются не ниже, как на 1200 метрах высоты!
— Может быть, это не настоящее хинное дерево, но вид очень родственный ему и весьма даже близкий, это — «хина-свечка», кору которого постоянно примешивают недобросовестные торговки к настоящей хине.
— Эта кора не излечивает от лихорадки и с точки зрения врачебной совершенно ни к чему не пригодна, но присутствие этого дерева здесь предвещает, несомненно, что не особенно далеко отсюда и настоящие хинные деревья!
