Любовник Большой Медведицы - Песецкий Сергей Михайлович (хороший книги онлайн бесплатно .txt) 📗
— Пан звездами интересуется? Могу дать книжку по космографии. Там много интересного про звезды.
— Нет, не нужно, — ответил я. — Мне только эти звезды интересные.
С той поры и повелась моя дружба с Петруком Философом и его неразлучным компаньоном Юлеком Чудилой.
7
Сидели мы как-то в амбаре на мелине у Бомбины. Пообедали. Разомлели от еды, и водка настроение подняла. Сидим, курим. Вдруг Юлек Чудило встрепенулся и произнес вдохновенно:
— Читал я вчера, хлопцы, про Орлеанскую деву. Ну, хлопцы, это баба! Ну и баба!
— Ну и чего там, баба эта армянская? — заинтересовался Ванька Большевик. — Здорово давала?
Тут в разговор вступил Петрук Философ. Пришел на помощь другу, кого Ванькин вопрос попросту ошеломил.
— Не давала она вообще! И, как по имени видно, вообще девица была. И называлась не армянская, а Орлеанская, по названию города Орлеана во Франции.
Ванька покачал головой — засомневался.
— Ну, ну! Что-то тут не так. Кто ее там проверял, а? Если девица была, так чего ее целым городом назвали?
Тогда Юлек Чудило принялся рассказывать историю о Жанне д'Арк. Распалился вовсе. А пьяненький ведь. Руками замахал, затрясся весь… Наконец, дошел до того, как ее на костре сожгли. И вдруг — заревел. Никто такого не ожидал. С минуту все молчали, глядя на рыдающего контрабандиста. Потом Ванька хихикнул коротко, как бы вопросительно. Будто на курок нажал — все вдруг и вместе безудержно зареготали.
Юлек перестал плакать. Побледнел. Широко раскрытыми глазами, блестящими от слез, оглядел нас. Встал и выпалил:
— Знаете что? Знаете? Я вам не говорил, но всегда думал, да!.. Сейчас вот прямо скажу: хамы вы, хамы, хамы!.. Нельзя над этим смеяться… Хамы какие. Только Петрук…
— …такой же чокнутый, как и ты, — спокойно добавил Щур, передвигая движением губ папироску из одного угла рта в другой.
— Умно! — подтвердил его вывод Болек Лорд.
Мне стало стыдно — я ведь тоже смеялся над Юлеком. Потом уже внимательней следил за собой, чтобы не обидеть его чем-нибудь.
Вечером в амбар пришел Юзек и сказал мне:
— Пошли, Владку, поможешь мне «перевязки» для баб-носчиц сделать. Товару с трех партий скопилось. Левка с Бомбиной не справляются. Заработаешь так, точно с партией пошел.
Подумал я минуту, встал и пошел вместе с Юзеком из амбара. Пошли стежкой вдоль сада. Издали увидел большую хату, вокруг — прибрано, порядок.
Когда из амбара выходили, Ванька Большевик крикнул:
— Здоровьица-то Бомбине! И вам удачи! — хлопнул в ладоши и кашлянул значительно.
Бомбина нас в сенях встретила. Тут же вместе с нами в дом зашла и начала мне объяснять, торопливо и неестественно как-то:
— Работы столько, а помочь некому. Юзеф вот мне посоветовал пана в работу позвать.
Юзек усмехнулся уголком рта. Заметил я ту усмешку, и стало стыдно мне. Понял: брешут они. А Бомбина все треплется:
— Пан пусть не отказывается. Работа-то — не мешки тягать. Перевязки делаем, чтоб бабам нести. Столько всего уже скопилось. Ну, не могу столько товару держать!
— Чего там, не откажусь. Помогу. Не знаю только, получится ли.
— Это нетрудно. Пан увидит.
Из избы вышли в малую пристройку. Единственное окно закрыто большим женским платком. Над длинным столом горит подвешенная к потолку лампа. Над столом склонился жид Левка. Подле него громоздятся кучи чулок, платков, перчаток, шарфиков, гребешков, бритв, машинок для стрижки, поясков, лакированной, хромовой кожи, шевро…
Завидев нас, жидок выпрямился и потер худые ладони.
— Ну, мне уже с лихвой хватило! Холера на них! А мне с того что? Процентишко никчемный?
Сопнул носом презрительно и снова склонился над столом.
Юзек тоже взялся работать. А Бомбина принялась учить меня «перевязкам». Касалась ладонями моих рук, опиралась о плечо грудью. Ее волосы щекотали мне лицо. Я почти и не понимал, что говорит мне. Она заметила и сказала, улыбнувшись:
— Пусть пан лучше пока чулки складывает. По дюжине в пачку. Больше ничего. Потом научится.
Вскоре Юзеф начал собираться в дорогу. Левка написал и отдал ему ксиву для купца. Юзеф попрощался с Бомбиной и Левкой и говорит мне:
— Выйдем-ка на минутку!
Вышел с ним на двор.
— Это Бомбина просила тебя позвать, — сказал тихо. — Вроде как помочь. Понял? Если не слишком хочешь оставаться, можешь с нами вернуться. Как хочешь, конечно. Но советую остаться. Дело того стоит. Не пожалеешь.
— Как это?
— А так. Или не понял? Старый бык, двадцать три на носу, а ломается, как пятнадцатилетний! Только не проштрафься!
— Чего? А? — спрашиваю недоуменно.
— Да ничего, — ответил Юзеф и скрылся в темноте.
После ухода его сделалось мне тоскливо. Посмотрел на небо, на север. Там и тут в прорехи между тучами выглядывали любопытные звезды. Но Большой Медведицы рассмотреть не смог. Долго стоял неподвижно, слушая собачий лай. Глядя на мигающие в окнах далеких домов огоньки. В соседней деревне залились многоголосо псы. «Наши прошли», — подумал я.
Подул холодный западный ветер. Стало вовсе темно. Я вернулся в дом.
— Где пан ходил? — спросила Бомбина.
— Юзефа проводил.
— Его провожать не нужно. Он и сам куда хошь дойдет. Наверное, мне косточки перемывали.
— Ничего подобного.
Она подмигнула, толкнула меня локтем в бок.
— Уж мне-то не знать! Да я вас как облупленных… Слышала я, о чем вы наедине треплетесь. Но мне какое дело? Меня с того не убудет.
Работали мы часов до десяти. Потом Бомбина пошла готовить для нас еду. Кроме нас, на «черной» половине дома суетились совершенно глухая девка и молчаливый усердный батрак, дальний Бомбинин родственник. Они управлялись по хозяйству, а Бомбина занималась контрабандой.
С Левкой мы не разговаривали, оставшись в комнате один на один, а молча продолжали паковать контрабанду. «Перевязки» делают для девчат, носящих товар от мелины в город. Это вроде огромных двойных безрукавок, от груди аж до бедер — двойные полотняные торбы, которые сверху донизу забивают товаром. Весят такие «перевязки» фунтов двадцать-тридцать. Носчица закрепляет «перевязку» поясками на плечах, сверху надевает кожух и отправляется в дорогу. Глухими дорогами и стежками идет одна или с подругами в город. За сутки носчица делает две-три, иногда даже четыре ходки, зарабатывая от пяти до десяти золотых рублей.
У Бомбины было семь носчиц, сноровистых и никогда не попадавшихся, знавших окрестности как своих пять пальцев. Леса поблизости хватало, всегда можно спрятаться, укрыться. Ходили так надежно, что и темноты часто не ждали, отправлялись днем.
Бомбина позвала нас с Левкой ужинать. Мы закончили с работой и вошли на чистую половину дома. Там стоял накрытый белоснежной скатертью большой стол. Еды было много, но простецкой. Водка — закрашенная каким-то соком. Левка ел мало и неохотно. Сидел задумчивый и, видно, что-то про себя пересчитывал: кривился, морщился, пальцами по столу постукивал. Когда смотрел на его лицо, едва сдерживался, чтобы не рассмеяться. Ничего человек не видел и не слышал, только и думал, как деньги делать.
Бомбина все меня угощала, наливала да подкладывала. Сперва пил осторожно, после разогрелся и принялся есть и пить, не сдерживаясь вовсе. Вдруг Бомбина, сидевшая с краю стола, положила ногу мне на колено. Я руку под стол опустил, принялся гладить ее круглую крепкую щиколку. Пробовал забраться и выше, за колено, но не дотянулся. Бомбина раскраснелась, глаза заблестели, улыбалась, показывая красивые зубы, смеялась. Подмигивала мне и, бровью двигая, указала на Левку и показала мне язык. Я расхохотался. Задумчивый жид опомнился и сказал Бомбине:
— Я пойду уже. Спать хочу.
— Ладно, ладно!
Бомбина живо поднялась, взяла с полки карманный фонарик и вышла вместе с Левкой. Проводила его на другую половину дома, к его постели в закутке.
Вскоре вернулась. Замкнула дверь в сени на тяжелый железный засов. Отодвинула занавеску, скрывавшую кровать в углу, поправила подушки, откинула одеяло и принялась стаскивать свитер. Я смотрел на нее.