Опасное задание. Конец атамана(Повести) - Танхимович Залман Михайлович (лучшие книги без регистрации TXT) 📗
— В Балтабае трех коров угнали, — добавил, подумав, Чалышев и внимательно посмотрел на Крейза. Тот стоял и наигрывал лупой.
Джатаков даже обрадовался сообщению Чалышева.
— Вот видите, вот видите! — обводил он всех торжествующими, поблескивающими глазами. — Бандиту надо быстро бегать, а разве с коровой побежишь быстро?
Крейз подождал, пока не остынет Джатаков, не сядет на место, затем, дотронувшись до карты рукояткой лупы, сказал:
— Итак, о плане, который мы разработали. Одним словом, в это воскресенье вечером, на даче у губернатора Суйдуна состоится семейное торжество. Точнее сказать, бал. Будет там и Дутов. Дача эта находится здесь, — показал Крейз левее кружка на карте, — в десяти верстах от города по направлению к нам. Атаман на дачу обычно приезжает верхом, в сопровождении казачьего взвода и, конечно, полковника Сидорова. А уезжают они с Сидоровым после того, как налакаются изрядно, только в коляске, которую им любезно предоставляет всегда губернатор.
— Значит, до того наклюкаются, что не могут в седла забраться? — пробасил Думский.
— А с тобой такого не случалось? — повернул к нему голову Крейз и усмехнулся.
Савва полез в карман за трубкой и этим как бы отвел от себя всяческие подозрения и пересуды. Болтовня-де все, что говорят о нем. Природный кавалерист, просидевший в седле половину жизни, он ни при каких обстоятельствах не свалился бы с коня, будь хоть пьян-распьян. Просто кто-то распустил зряшний слух. Он в тот раз, про который болтают, пожалел по доброте душевной коня, тот харчать начал и повел его в поводу. Ну, конечно, куда денешься, самого его покачивало, точнее заносило к обочине, а конь туда не шел, артачился, натягивал повод. А самого покачивало потому, что зубы болели. Лечить их пришлось спиртом… От зубов всегда самое наилучшее лекарство — спиртишку пару стаканов.
Крейз продолжал рассказывать:
— Одним словом, мы подадим атаману свою коляску, а конвой его надо будет угостить как следует. Он и без того бывает навеселе…
У Чалышева засосало под ложечкой, а самого его будто кто-то неожиданно толкнул с огромной высоты. Он с особой ясностью представил себе, как все это произойдет: вот, изрядно покачиваясь, Дутов с Сидоровым подходят и усаживаются в коляску. Кони с места берут рысью. Сбоку мелькают тополя (Чалышев бывал как-то на даче губернатора Суйдуна), их верхушки сливаются с черным провалом неба, едва различимым по блеску звезд. От выпитого вина клонит в сон. Позади коляски цокают копыта дежурного взвода, впереди на козлах застыла фигура кучера. И ни атаман, ни Сидоров не замечают, что тополя остались левее, что их везут не туда. Когда спохватятся, будет уже поздно, они даже не успеют выхватить пистолеты и пустить себе по пуле в сердце…
«Как же предотвратить надвигающуюся катастрофу? Кого послать в Суйдун?.. А если самому? Но тогда сорвется так широко задуманное восстание в уезде — первая искра большого пожара, спички от которого он держит в руках. Нет, самому рано еще раскрывать свое подлинное лицо. Кого же послать? Кого? А посылать надо немедленно, этой же ночью».
Решение не приходило. Чалышев наклонял ниже темную, без единой сединки голову, и пальцы его рук беспокойно мяли колени.
Крейз продолжал рассказывать, и его слова больно стучали в виски Чалышеву. «Оказывается, и с коляской все решено уже, и казачье обмундирование подготовлено для тех, кто будет под видом конвоя сопровождать Дутова».
— Поведет команду, — объявил латыш, — Махмут Ходжамьяров. — Как, подходящая кандидатура?
— Добре.
— Подходящая.
— Куда же лучше, — послышались голоса.
— Он около Суйдуна все тропки знает. С той поры еще, — вскинул многозначительно брови председатель ЧК.
Всем было понятно, на что, на какую пору он намекает.
А в темных глазах Махмута, еще больше потемневших от расширившихся зрачков, вспыхнули напряженные огоньки. Он вдруг с удивлением отметил, что нельзя было не назначить именно его для выполнения такого важного задания. Ведь там, за кордоном, Сидоров, собака, которую никогда не забыть. «Повесить на тех вон воротах», — хриплый голос полковника, и верткий с усиками грузин, и петля на шее — все всплыло в памяти, будто произошло только вчера. Рука Махмута непроизвольно потянулась к шее и погладила ее, как бы освобождая от удавки.
— Старшим думаем послать товарища Думского, — объявил Крейз.
Под Саввой сильнее заскрипел стул, а сам он расплылся в довольной улыбке и полез за трубкой. «Не забыли, выходит, про конного разведчика, встретившего революцию в финских болотах».
А то последнее время Савве стало казаться, что его начали помаленьку затирать: из председателей ЧК удвинули в заместители. Правда, он на это не обижался: сам виноват — грамотешка!.. Не раз уже успел пожалеть Думский, что когда в 1918 году его вызвал к себе комиссар Подвойский и предложил поехать учиться на красного командира, он ответил ему не так, как следовало бы. Взял и заявил: «Куды с моей дырявой башкой за парту да китради садиться. В одно ухо влетает, в другое вылетает. Неученым буду белых рубать».
Учиться Савве хотелось, но еще больше хотелось ему домой. Сердце властно звало к жене и ребятишкам. Двое их народилось перед тем, как уйти ему на войну.
И его отпустили укреплять советскую власть в Семиречье. Долго добирался до родных мест Думский, несколько раз дорогой пришлось повоевать. А в Самаре и вовсе. Больше двадцати дней помогал Савва освобождать от белых город. А когда добрался наконец до Лесновки, то сразу же столкнулся с офицером, выряженным в царский мундир и погоны. Оказалось, что власть в Джаркентском уезде захватили судья Игнатовский, купцы во главе с Аггеем Саловым и все те, кому было с ним заодно. У Саввы же была выбрана другая в жизни дорога. Наметил он ее себе еще задолго до того, как его поставили в семнадцатом году командиром эскадрона вместо скинутого с этой должности есаула Закаржевского. И полк этот, в который входил эскадрон, вскоре оказался в Петрограде. Потом Савве довелось охранять Смольный. Ясно, что когда он вернулся в родные места, то не мог примириться с тем, что здесь (будто никакой революции никогда не было) командуют купчишки. Пришлось браться за ликвидацию их власти. Купчиков и чиновников вскоре сбросили и организовали Советы. Савву назначили председателем уездного ЧК. Он горячо взялся за дело и проработал в ЧК до того дня, когда полковник Сидоров ворвался в Джаркент и захватил его. С трудом удалось Думскому ускользнуть из цепких, не знающих пощады полковничьих рук и пробраться в Лесновку. Оттуда он немногим больше года назад вместе с Николаем Савельевичем Корневым и Павлом Овдиенко повел партизан кончать с Сидоровым.
И вот почему-то сейчас, когда Крейз назвал его фамилию, Савва опять вспомнил о Подвойском.
А Крейз уже снова прилаживал к глазам лупу, проверял, не упустил ли чего, все ли из того, что наметили вместе с секретарем укома партии, сейчас обсуждено.
За окнами комнаты текла летняя ночь, и понемногу стихала остывающая гроза. Реже били молнии. Только ветер все еще пошумливал среди выстроившихся вдоль арыка тополей, сметал с них капли.
— Все, одним словом, — подытожил латыш, поскреб рукояткой лупы возле уха и добавил: — Неплохо бы послать человека, знающего китайский язык. Мы наметили Бердыбаева, да его уже перед самым вечером свалила лихорадка. Лежит в бреду. А надо бы. Там вся наружная охрана из китайцев, ну и…
Чалышев поднялся с места.
— Прошу назначить меня. — Глаза его неприметно плеснули нехорошим огнем. Но огонь этот как бы миновал, обошел стороной Крейза. Нечасто взглядывал на этого человека начальник Джаркентской милиции. В его душу уже вторгся незаметно и поселился там прочно страх перед железным латышом.
Крейз вскинул брови.
— В такое время сразу двоих из милиции? Нельзя.
— Не на год же. Дня через три будут назад, — пробасил Корнев. Он до сих пор хранил уважение к стремительному, ловкому и немногословному Алдажару. С того еще дня, когда тот первым ворвался со своими джигитами на площадь Джаркента во время боев с сидоровцами. И можно сказать, в самое последнее мгновение вырвал из петли Махмута Ходжамьярова.
