Том 1. В дебрях Индии (с илл.) - Жаколио Луи (читать книги txt) 📗
— Высокие и могущественные вельможи, — начал он с видимым волнением, — простите, что я прерываю ваши мудрые размышления, но часы проходят быстро, скоро начнется день, и обязанности, лежащие на мне, заставят меня покинуть вас.
— Надо думать, сын мой — сказал самый старый из «Трех», — у тебя есть какая-нибудь важная причина, раз ты осмелился попрать ногами самую священную твою обязанность — подчинение нашим правилам. Мы слушаем тебя, уверенные, что должны будем простить тебе это нарушение… Но почему голос твой дрожит, когда ты говоришь?
Председательское место Совета Семи принадлежало по праву тому, кто был раньше всех избран в члены тайного трибунала. Вот почему его называли Старшим-Из-Трех; он носил также титул Адитьи, или сына Адити, т. е. земли. Второй получал имя Двины, т. е. второго, а последний — Пейи, или младшего сына. Каждый член тайного трибунала проходил во время исполнения своих служебных обязанностей все три степени по очереди и исполнял обязанности, связанные с ними. Пейя передавал приказания, декреты и инструкции брахматме и факирам. Двина управлял пятой провинцией, а именно Биджапуром, и руководил администраторами остальных четырех. Адитья председательствовал в Комитете Трех и Совете Семи, когда они собирались.
— Да! — продолжал Старший-Из-Трех, — мы желаем знать причины твоей тревоги.
— Я буду говорить, о Адитья, — отвечал Арджуна, — и, взволнованный твоим разрешением, открою сердце свое Трем и Семи и объясню им причины своей грусти.
— Пусть истина без страха выльется из твоей души; если слова твои верны, ты получишь удовлетворение.
— Возведенный вами в достоинство брахматмы, чтобы передавать вашу волю народам и королям, я всегда старался исполнять ваши предписания во славу общества и ради торжества правосудия, и вы всегда выражали мне свое удовлетворение. Почему же, высокие и могущественные вельможи и высокочтимые отцы, потерял я сегодня ваше доверие?.. Вот почему я нарушил установленное правило и не ждал вашего зова, чтобы излить перед вами свое горе.
— Объяснись лучше, о Арджуна: никто из нас не понял твоей мысли.
— Не по вашему ли приказанию, о светила истины, осквернился я прикосновением к нечистому белати — иностранцу, который предложил открыть нам измену одного из наших?
— Ты говоришь правду.
— Когда я сказал вам о цене, которую он требовал за оказанную им будто бы услугу, не вы ли решили, что предложение это должно быть принято и виновный будет наказан в присутствии всех жемедаров?
— Совершенно верно, Арджуна!
— Почему же, о Адитья, скрыли вы от меня ваши настоящие намерения? Почему же, если донос его был ложный, вы допустили, чтобы я обвинил одного из наших, и наказали клеветника помимо меня, как бы опасаясь, что я спасу его? Так ли поступили бы вы, не потеряй я, по неизвестным мне причинам, вашего доверия?
— Ты произнес слова, полные горечи, о Арджуна, забыв при этом, что решение Трех не подлежит твоему суждению… К чему было бы скрывать от тебя наши имена и наши лица и не позволять тебе присутствовать на совещаниях, если мы обязаны сообщать тебе о наших действиях и объявлять причины наших решений? Нас трое, а не четверо, нас семь, а не восемь, Арджуна, и помни, если ты дорожишь жизнью, что есть тайны, которые убивают. Та, в которой ты упрекаешь нас, принадлежит к числу таких… Достаточно и того, что ты заметил ее! Брахматма не голова, это — рука, которая повинуется, так же не сознавая того, что она делает, как дождь не сознает, почему он падает, гром — почему он гремит, ветер — почему он волнует море… В своей гордости ты дошел мало-помалу до того, что вообразил себя настоящим вождем общества Духов Вод, тогда как ты старший слуга его… Я скажу больше — раб! Благодари Шиву, что он разрешил тебе задавать вопросы Старшему-Из-Трех и ты остался жив! Я сказал. Убирайся! Вон отсюда, собака!
Затем Адитья прибавил с мрачным видом:
— Еще один брахматма, который нуждается в покое!
Брахматма никогда не получали увольнения, они отдыхали только в могиле. Слова эти были сказаны Старшим-Из-Трех, чтобы оскорбить гордость Арджуны; брахматмы знали слишком много тайн общества, чтобы им позволяли вернуться к частной жизни. Последние слова Адитьи были ударом хлыста для брахматмы, и он страшно побледнел. Несмотря на это, он три раза преклонился перед тем, кто нанес смертельное оскорбление его тщеславию, и вышел, бросив на него украдкой взгляд, который ясно показывал, что этот человек не остановится теперь перед самой жестокой местью.
Опустив за собой тяжелую кашемировую портьеру, закрывавшую вход в зал заседания, он прошептал еле слышно, ибо даже стены этого странного здания могли услышать его слова:
— О! Я докажу тебе, что гром иногда может сам выбирать голову, которую он хочет поразить!
И с горящим от волнения лицом, обуреваемый невыразимым гневом, он бросился вон из дворца Омра. Арджуна повернул уже к развалинам, собираясь идти к себе домой, когда заметил, что его факир, Утсара, не следует за ним. Он остановился и громко свистнул… Спустя несколько минут шум и треск кустарников показал ему, что его услышали:
— Это ты, Утсара? — спросил он.
— Да, господин! — отвечал факир.
Этот факир всегда служил Арджуне. С тех пор как брахматма лет пять тому назад получил свой титул, малопочетный для человека честолюбивого, он сам избрал себе этого факира среди послушников, которых общество держало в «аргхаре» Тривандерма. Этот человек, с которым он всегда хорошо обращался, любил его и был ему безгранично предан, а так как он самым бесспорным образом доказал это во многих весьма важных ситуациях, то Арджуна, забыв всякую осторожность под влиянием только что полученного им смертельного оскорбления, решил открыть ему задуманный им план мести.
— Утсара, — спросил брахматма, — могу я рассчитывать на твою преданность?
— До самой смерти, господин, — отвечал последний.
— Даже если бы я захотел отомстить врагу, который уже довольно долго осыпает меня оскорблениями и унижает?
— Скажи слово, господин, и завтра же этого человека не будет.
— Кто бы он ни был?
— Будь это даже Старший-Из-Трех, — отвечал факир.
Он произнес эти слова так тихо, что они как легкий шорох дошли до брахматмы; тем не менее последний невольно оглянулся.
— Тише! — сказал он. — Есть имена, которые никогда не должны срываться с твоего языка… Если тебя слышали… Видишь ты едва заметный беловатый свет, окаймляющий горизонт на востоке? Это предвестник дня… Ну так знай: мы не увидим восхода солнца…
— Знаю, господин!.. Каждый куст вокруг дворца…
Он не докончил своей фразы и, схватив кинжал, одним прыжком очутился в чаще кустов, росших в нескольких шагах оттуда.
Пронзительный крик огласил воздух… Послышалось падение тела на землю, в ту же минуту Арджуна услышал Утсару, говорившего ему вполголоса:
— Скорее, за мной! Негодяй успел крикнуть… Через десять-двадцать минут все сбегутся сюда.
Брахматма поспешно повиновался: Утсара с телом своей жертвы на спине бежал так легко впереди него, словно не нес на себе никакой тяжести. Он делал множество поворотов, стараясь запутать свои следы, и с необыкновенной быстротой находил дорогу среди множества развалин, через которые его спутник не смог бы пройти даже днем.
Вдруг Арджуна услыхал шум тела, падающего в воду. Утсара, не замедляя шагов, бросил труп, от которого нужно было во что бы то ни стало избавиться, в один из бесчисленных колодцев древнего Биджапура.
— А теперь, — сказал он, ускоряя свой бег, — слушай: они бегут по нашим следам.
Крик факира, — тот, кого Утсара поразил кинжалом, был тоже факир, — поднял тревогу среди его товарищей, находившихся по соседству; все они бросились по следам беглецов. Это было нетрудно, так как последние уже мало думали о том, чтобы заглушить свои шаги… Факир брахматмы, все время внимательно прислушивавшийся, вскоре понял по раздававшимся кругом восклицаниям, что они окружены со всех сторон и неминуемо должны попасть в руки преследователей. Он остановился.
