Черный Город - Гамбоа Фернандо (читать онлайн полную книгу txt) 📗
Прежде чем продолжить лезть вверх, в вертикальный туннель, я на секунду повернулся к этому жрецу и, прекрасно осознавая, что он меня не поймет, все же, слегка склонив перед ним голову, торжественно произнес:
— Спасибо. Вы спасли нам жизнь.
И тут мне показалось, причем довольно явственно, что жрец, взглянув на меня через отверстия в маске, слегка подмигнул.
Как только я долез до самого верха туннеля и выбрался наружу, я повернулся и, протянув вниз руку, помог вылезти наружу и загадочному жрецу, который почему-то последовал сразу за мной.
Выбравшись при тусклом вечернем свете из пасти каменного морсего, он встал спиной к нему и скрестил руки на груди.
То выражение, которое появилось при этом на лицах моих товарищей, стоило бы запечатлеть.
— Кто… — ошеломленно пробормотал профессор. — Кто вы?
Из-под золотой маски до нас донесся сдержанный смех.
— Я быть правитель в Черный Город, — сказал жрец торжественным и, как мне показалось, знакомым голосом. — Я приходить спасти вы от морсего.
Произнеся эти слова, жрец снял маску, и мы увидели настоящее лицо своего спасителя.
— Иак! — воскликнула Касси, бросаясь обнимать туземца.
— Но… но откуда тебе было известно… — пробормотал, в недоумении хлопая ресницами, профессор. — И откуда ты там взялся?
— Я ходить каждый день вслед за вы так, чтобы вы это не видеть, — стал рассказывать Иак. — Я узнать начальник в тот группа, в который люди быть одетый в униформа. Он вместе с другие люди приходить в наш деревня и говорить, чтобы мы уходить. Когда я видеть, как вы все вместе входить в пирамида, я понимать, что вы наверняка нуждаться в помощь. Я входить в этот утро в зал, где на стена есть рисунки, и видеть, как правитель, который быть у «древние люди», приказывать морсего в такой одежда. — Иак показал на свое одеяние. — И тогда я думать, что надо взять золотой маска и желтый плащ, спуститься по веревка и обмануть морсего. Я думать, что морсего не быть очень умные…
— А что за песню ты пел? — поинтересовался профессор.
— На этот вопрос могу ответить я, — вмешалась в разговор Валерия. — Это была обычная колыбельная песня индейцев кайапо.
— Колыбельная песня? — переспросил профессор, недоверчиво вытаращив глаза на туземца, который в ответ с невинным видом пожал плечами. — Ты пел этим морсего колыбельную песню?
— Благодаря этой песне я сразу поняла, что он вовсе не жрец, явившийся к нам из глубины веков. Тем не менее твой замысел сработал, да, Иак?
— Вы друг с другом знакомы? — удивленно спросил я.
— Ну конечно же, мы друг с другом знакомы. Кто же еще, по-твоему, навел меня на это место, показав дневник своего дедушки?
— А-а, ну да, конечно, — вспомнил я. — В таком случае представлять вас друг другу не надо.
— Извините, что перебиваю, — вдруг сказал Клаудио, наклонившись над бразильянкой, которая в этот момент, лежа неподалеку от нас, истекала кровью, хотя ее туловище уже успели туго перебинтовать, чтобы попытаться остановить кровотечение. — У Анжелики сильное кровотечение, и ей нужно чем-то помочь. А еще нам необходимо немедленно вернуться в храм, прежде чем наступит ночь и у нас действительно начнутся серьезные проблемы.
Прислушавшись к более чем уместному замечанию аргентинца, мы — после того как Иак, Валерия и Клаудио все же обменялись короткими любезностями — смастерили примитивные носилки из своих истрепанных рубашек и четырех тонких стволов, которые срубили при помощи мачете на второй сверху террасе пирамиды, и осторожно уложили на них Анжелику. Затем мы, зарядив пустые магазины еще остававшимися у нас патронами, спустились с пирамиды и пошли в сторону храма, в котором имелся «зал с рисунками», то есть в сторону единственного места, где мы могли быть в безопасности после того, как день подойдет к концу и все вокруг погрузится в темноту.
Кассандра и Валерия шли первыми, выставив вперед свои автоматы, мы вдвоем с профессором несли носилки, а Иак и Клаудио тащились в арьергарде (аргентинец был вооружен автоматом, а туземец — своим луком со стрелами, которые он теперь держал наготове, то и дело оглядываясь, чтобы проверить, а не крадется ли кто-нибудь сзади нас). У меня за пояс был засунут пистолет Соузы, а профессор вообще отказался брать какое-либо оружие, заявив, что если начнет стрелять такой «снайпер», как он, то это будет представлять для всех нас даже бoльшую опасность, чем нападение морсего.
Дорога, которая днем раньше показалась мне едва ли не проспектом, теперь была похожа на проселочную дорогу где-нибудь в американской глубинке, покрытую глубокими лужами и вязкой грязью. Ночь приближалась очень быстро: лучи заходящего солнца чем-то напомнили мне последние из крупинок песочных часов, пересыпающихся из верхней части в нижнюю. Когда эти «крупинки» закончатся, морсего выйдут из «чрева» пирамиды, и, если мы к тому моменту еще не будем находиться в безопасном месте, наши шансы спастись от них на открытой местности будут попросту равны нулю.
Поэтому мы шли так быстро, как только могли, — а особенно после того, как из темных зарослей сельвы до нас с разных сторон стал доноситься гневный рев.
Прислушиваясь к нему, я невольно подумал, что эти выродки, предки которых когда-то были людьми, выбрались из подземелья отнюдь не для того, чтобы просто поохотиться.
То, что оставалось в них от психологии людей, требовало крови. Нашей крови.
Оно требовало отмщения.
97
Когда мы преодолели примерно половину расстояния, отделявшего нас от храма, к которому мы направлялись, наши опасения начали усиливаться, потому что солнце к тому моменту уже зашло за виднеющуюся вдалеке пирамиду, и через некоторое время окружавшая нас сельва стала очень быстро погружаться в темноту.
Я нес неудобные носилки, громко шлепая по воде и грязи и пытаясь не споткнуться о корни, скрытые под водой, покрывающей землю. Впереди меня тяжко сопел профессор, уже с трудом тащивший носилки, и я боялся, что он вот-вот повалится наземь.
— Держитесь, проф, — стал я его подбадривать. — Даже не вздумайте сейчас сказать, что вы устали.
— Не останавливайтесь, — потребовала Валерия, оборачиваясь и бросая на нас встревоженный взгляд. — Нам осталось идти не так уж много.
Все знали, что она лжет, но никто ничего не сказал ей в ответ.
Доносившиеся до нас издалека гневные завывания морсего вдруг на некоторое время стихли, однако, как ни странно, воцарившаяся тишина показалась нам ужаснее этих завываний. Мы прекрасно понимали, что морсего не оставят нас в покое, и это их неожиданное молчание вполне могло означать, что они уже приближаются к нам и готовятся к нападению.
Вскоре растительность вокруг нас стала наполняться звуками.
То, что поначалу представляло собой лишь шелест в зарослях кустарника, постепенно переросло в хруст ломаемых веток. Морсего, похоже, не пытались скрывать, что они находятся неподалеку от нас: они знали, что никуда мы от них не убежим, даже если и заметим, что они совсем рядом.
Вскоре стало раздаваться и их рычание — сначала где-то далеко позади, а затем уже по обе стороны дороги, по которой мы шли.
— Они хотят нас окружить! — воскликнула Касси.
Мексиканка была права: морсего пытались нас окружить и перерезать нам путь, чтобы мы не успели добраться до своего убежища.
— Стреляйте по сторонам! — крикнул я, пыхтя от натуги. — Не давайте им нас обогнать!
Те из нас, кто держал в руках автомат, тут же начали стрелять по кустам, растущим по обе стороны от дороги. Они, как и я, понимали, что это единственный имеющийся в нашем распоряжении способ не позволить морсего нас обогнать, а потому палили наугад, поливая пулями густые заросли и, возможно, не попадая ни в одного из морсего, но, по крайней мере, рассчитывая их напугать и тем самым не позволить преградить нам дорогу к храму.
Мои спутники стреляли, опустошая магазины, затем подсоединяли к своим автоматам новые магазины и снова начинали стрелять, крича от ожесточения и отчаяния. Я не мог видеть, чтопроисходит за моей спиной, хотя вообразить себе эту картину было отнюдь не трудно. Прямо перед собой я видел, как Валерия и Касси стреляют из автоматов, словно одержимые: одна в одну сторону, а вторая — в другую. Эти две женщины были очень разными, однако сейчас у них обеих в глазах горел один и тот же огонь — тот самый огонь, который появляется в глазах человека, когда он осознает, что жить ему, скорее всего, осталось уже совсем чуть-чуть, и решает перед смертью задать жару.
