Осужден пожизненно - Кларк Маркус (читаем книги онлайн txt) 📗
Всячески стараясь сделать слепому приятное, Руфус Доуз частенько подбрасывал ему табачок, когда сам разживался им, и тем самым завоевал особую привязанность старика. Троук пронюхал об этом; и в тот вечер, о котором мы ведем речь, ему пришел в голову хитроумный план. Бесшумно проникнув в лодочный сарай, где спала вся братия, он подкрался к спящему Доузу и, подражая бормотанию Муни, попросил «табачку». Когда Троук повторил просьбу, Доуз в полусне сунул ему «что-то» в ладонь. Троук тут же схватил Доуза за руку и чиркнул спичкой. На сей раз преступник был пойман, Доуз передал коварному «другу» понюшку табаку.
Можно понять состояние человека, которого заманили в ловушку столь гнусным способом. Как только Руфус Доуз разглядел склонившееся над его койкой лицо ненавистного ему Троука, он вскочил, напряг свои мощные мышцы, сбил его с ног, швырнув в объятия появившихся констеблей. Завязалась отчаянная и неравная борьба, в результате которой потерявшего сознание арестанта отнесли в карцер, бросили на голые плиты, всунули в рот кляп и приковали цепями к кольцу. После этого он был жестоко избит пятью или шестью констеблями.
На следующее утро к изувеченному и закованному бунтарю Троук ввел коменданта.
– Ха-ха! Старый знакомый! – рассмеялся комендант. – Опять ты здесь. Ну, как тебе здесь нравится?
Доуз метнул на него злобный взгляд и промолчал.
– Ты получишь пятьдесят плетей, друг, – распорядился Фрер. – Посмотрим, как ты запоешь!
И арестант получил сполна свою порцию. На следующее утро комендант явился снова. Бунтовщик по-прежнему молчал.
– Отпусти ему еще полсотни, Троук. Поглядим, из чего он сделан.
В то утро упрямый арестант получил сто двадцать ударов плетью, но продолжал хранить молчание. Ему дали две недели страшного карцера в новой тюрьме. Но когда его снова привели к своему мучителю, он только рассмеялся. За эту дерзость он опять получил еще две недели карцера: но и после этого он продолжал упорствовать, за что его снова высекли и снова посадили в карцер. Если бы его посетил капеллан, возможно, душа арестанта и склонилась бы к утешению, но капеллан, как говорили, был болен. К тому времени Доуз находился в состоянии полного истощения, и врач отправил его в лазарет. Когда же он стал понемногу приходить в себя, Фрер снова навестил его и, найдя, что «дух» арестанта еще «не сломлен», приказал отправить его на помол маиса. Доуз отказался выполнять эту работу. Тогда они цепью приковали одну его руку к рычагу жернова, а другую к цепи арестанта у второго рычага. Когда второй арестант вращал жернов, рука Доуза тоже поневоле вращалась.
– Не такой уж ты крепкий орешек, как о тебе говорят, – усмехнулся Фрер, кивнув на вращающийся жернов.
В ответ на это неукротимый бунтарь напряг свои измученные мускулы и вмиг остановил вращение жернова. Фрер дал ему за это еще пятьдесят плетей, а на следующий день послал его молоть кайеннский перец. Этого наказания каторжники боялись пуще всего. Едкая пыль попадала в глаза и легкие, причиняя нестерпимые муки. Для человека с израненной спиной эта работа превращалась в пытку. Через четыре дня Руфус Доуз, изнуренный, весь в струпьях, полуослепший, сломился.
– Ради бога, капитан Фрер, убейте меня сразу! – взмолился он.
– Не бойся, – ответил тот, наслаждаясь плодами своего могущества. – Мы сломили тебя, это все, чего я хотел. Троук, отведи его в лазарет.
В лазарете арестанта посетил Норт.
– Я пришел бы к вам раньше, но был очень болен, – сказал священник.
Вид у него действительно был нездоровый. Судя по коротко остриженным волосам и сбритой бороде, он только что перенес лихорадку. Доуз понял, что этот исхудалый, изможденный человек перенес страдания, едва ли не равные его собственным.
На следующий день к нему опять зашел Фрер; похвалив Руфуса за его мужество, он предложил ему должность констебля, но тот лишь повернулся к своему мучителю изрубцованной спиной и не проронил ни слова.
– Боюсь, что вы восстановили коменданта против себя, – сказал ему Норт на другой день. – Почему бы вам не согласиться?
Доуз бросил на него взгляд, полный холодного презрения и бешенства.
– Стать доносчиком и предать своих товарищей? Я не из таких.
Священник заговорил с ним о надежде, о свободе о раскаянии и об искуплении. Арестант лишь посмеивался. – А кто же будет моим искупителем? – спросил он. Простому человеку его мысли показались бы кощунством. – Чтобы спасти такого, как я, Христос должен был бы умереть вторично.
Норт напомнил ему о бессмертии.
– Есть другая жизнь, – сказал он. – Не упускайте возможности обрести счастье за гробом. Там вас ожидает будущее, ради которого стоит жить.
– Надеюсь, что там ничего нет, – ответила жертва Системы. – Я хочу покоя, и только покоя, чтобы меня никогда больше не тревожили.
Хотя дух упрямца был уже сломлен, у него все же хватило решимости отказаться от настойчивых предложений Фрера.
– На это я никогда не клюну, – сказал он Норту, – даже если меня четвертуют.
Норт слезно молил упрямца пощадить истерзанное тело, но тщетно. Мятущейся душой своей он нащупал ключ к разгадке этого человека. «В нем погибла благородная натура, – сказал он себе. – Какую же тайну скрывает его прошлое?»
А Доуз, со своей стороны, видя, как непохож этот священник на других проповедников в черных сутанах, – как он одновременно пылок и мрачен, строг и деликатен, – стал размышлять, почему у него такие впалые щеки, почему он так беспокоен и почему таким пламенем горят его глаза. Какое же горе терзает его, внушая эти страстные молитвы, эти пламенные и дерзновенные обращения к небесам, которые ежедневно возносились над его жестким ложем?
Так между ними – священником и грешником – возникли узы обоюдной симпатии.
Эти узы стали настолько тесными, что однажды заставили в лад забиться их сердца. У капеллана в петлице был цветок. Доуз воззрился на него жадным взором, и когда капеллан уходил, арестант попросил его:
– Мистер Норт, сделайте милость, подарите мне эту розу.
Норт остановился в замешательстве и не без внутренней борьбы осторожно вынул цветок из петлицы и вложил его в загорелую, исполосованную шрамами руку арестанта. И в следующее же мгновение Доуз, забыв, что он не один, прижал цветок к губам. Норт внезапно обернулся, и глаза их встретились. Доуз вспыхнул, а Норт побледнел, как смерть. Никто не проронил ни слова, но обоих еще сильнее потянуло друг к другу, так как оба они поцеловали розу, сорванную рукой Сильвии.
Глава 64
ИЗ ДНЕВНИКА ПРЕПОДОБНОГО ДЖЕЙМСА НОРТА
21 октября.
Я продержусь еще месяцев шесть, если буду соблюдать умеренность, так как мой последний запой длился дольше обычного. Думаю, что со мной вскоре случится припадок, который окончательно меня доконает. И я не буду об этом сожалеть.
Не знаю, возможно, этот «бесенок» – как я начинаю его ненавидеть! – обвинит меня в том, что я пытаюсь оправдать себя, считая свое безумие болезнью. Я верю, что это болезнь. Я не могу не предаваться пороку, как не может сумасшедший не вопить и не бредить. Наверное, все было бы иначе, если бы я жил в благополучии, был бы счастлив в браке, окружен детьми и семья старалась бы отвлечь меня от моего порока. Но раз уж я такой, какой есть, – одинокий, угрюмый затворник, лишенный любви, снедаемый скукой и терзаемый подавленными желаниями, – я исступленно предаюсь самобичеванию. Когда я думаю о счастливцах, имеющих красивых жен, ласковых детей, о людях, которые любят и сами любимы, как, например, Фрер, во мне просыпается дикий зверь, чудовище, бушующие страсти которого не могут быть утолены, их можно лишь потопить в одуряющих парах бренди.
Потрясенный и кающийся, я даю клятву начать новую жизнь, отказаться от спиртного и пить только воду. И в самом деле, вид и запах бренди вызывают у меня отвращение. В течение нескольких недель я чувствую себя хорошо, но потом мною овладевает беспокойство, я становлюсь раздражительным и мрачным. Я прибегаю к курению, и оно меня успокаивает. Но я не могу соблюдать меру. Понемногу я увеличиваю дозу табака. Пять трубок в день превращаются в шесть или семь. Потом их уже становится десять и двенадцать, тогда я снижаю их количество до трех-четырех, после чего моя доза опять подскакивает до одиннадцати; затем я перестаю их считать. Неумеренное курение возбуждает мозг. Я чувствую себя свежим, бодрым, веселым. По утрам я просыпаюсь с пересохшим языком и употребляю напитки, чтобы в буквальном смысле «промочить горло». Я умеренно пью вино или пиво, и все идет хорошо. Мое тело вновь обретает подвижность, рассудок – спокойствие, руки остывают. Я обретаю силу воли. Я становлюсь уверенным, спокойным и полным надежд. Это настроение сменяется страшной меланхолией. На долгие часы я погружаюсь в тупое отчаяние. Земля, воздух, море – все становится пустым и бесцветным, жизнь – тяжким бременем. Меня клонит ко сну, а во сне я стремлюсь проснуться, потому что в темноте меня посещают жуткие видения. Ночью я кричу: «О господи, скорее бы наступило утро!» А утром молюсь: «О боже, когда же настанет вечер?» Я ненавижу себя и все, что меня окружает. Я туп, бесстрастен и придавлен тяжестью, подобной бремени Саула. Я хорошо знаю, что может вернуть меня к жизни, к спокойствию – поднять меня на ноги с тем, чтобы потом отбросить назад в еще более страшный приступ отчаяния. Я пью. Один стакан – моя кровь играет, сердце бьется сильнее, руки перестают дрожать. Еще три стакана – и я поднимаюсь с надеждой в душе, злой дух покидает меня. Я продолжаю пить – в моем мозгу проносятся приятные картины, расцветают вокруг поля, море сверкает сапфировым блеском, небо приветливо улыбается. Великий боже! Кто может противиться такому соблазну?
