У птенцов подрастают крылья - Скребицкий Георгий Алексеевич (читать книги онлайн регистрации .txt) 📗
Сколько раз провожали мы с ней, сидя на берегу реки, уходящий летний день. Внизу тихо плескалась о берег, словно убаюкивая кого-то, ленивая волна, и прямо на наших глазах гасла, будто отцветала заря. А мы беседовали о жизни, о любви, о дружбе.
Я часто глядел на Тамару, на ее спокойное и всегда немножко грустное лицо, смотрел и думал о том, как хорошо иметь в жизни такого друга: умного, доброго, ласкового, который с полуслова понимает тебя, с которым чувствуешь себя так легко и просто…
Наши отношения очень скоро и перешли в настоящую дружбу, и эта дружба сохранилась на долгие годы.
В МОЛОДЕЖНОМ КЛУБЕ
После отъезда Рахмановых наш драматический кружок, как я уже говорил, совсем завял. Лишившись таких замечательных руководителей, мы растерялись и не знали, за что же теперь взяться. Прежние любительские спектакли нас уже не удовлетворяли, а продолжать и тем более развивать то, что начала Ольга Владимировна, мы без ее руководства не могли. Нардом опустел, однако жизнь чернской молодежи на этом не замерла. Она продолжалась в нашем клубе «Третьего Интернационала».
Ее инициатором был райком комсомола. Комсомольцы предложили нашему драмкружку сделать в клубе вечер из небольших сценок на злобу дня, из чтения стихов и хоровых песен под аккомпанемент нашего струнного оркестра.
И вечер вполне удался. Он был, конечно, не так красиво оформлен, не так режиссерски продуман и отработан, как прежние вечера под руководством Ольги Владимировны, по зато, должен сознаться, нам, участникам, да, кажется, и публике он понравился даже больше прежних.
На вечерах, устраиваемых Ольгой Владимировной, мы не могли, конечно, по-настоящему творить, как того требовал от нас режиссер, и в конце концов превращались в каких-то бездушных марионеток, которые порой совсем механически точно разучивали и выполняли то, что Ольга Владимировна от нас требовала.
А на этом вечере в клубе молодежи мы, лишенные опытного руководства, почувствовали и большую ответственность, и большую свободу. В общем, каждый старался изо всех сил и от всей души. Хороший, по-настоящему молодежный получился вечер.
Я, помню, участвовал в коротенькой комической сцене, изображавшей случайную встречу и разговор барина-прогрессиста с мужиком. Я играл роль барина. Для этой роли ребята достали мне откуда-то цилиндр и тросточку. Больше атрибутов, подчеркивающих мое барское происхождение, достать не удалось. Я попробовал примерить Михалычев костюм, но тут же убедился, что в него можно свободно уместить не только одного такого «барина», как я, но, очевидно, всю мою «барскую семью»… Нет, Михалычев костюм использовать было невозможно.
Итак, я предстал на сцене в своем обычном костюме, в каком ходила тогда вся местная молодежь, то есть в гимнастерке, в брюках-галифе и в сапогах. Но на голове у меня был цилиндр, все время сползавший мне на лоб, а в руках элегантная тросточка, с которой я абсолютно не знал, что делать.
Кто-то посоветовал вертеть ее в пальцах, играть ею. Я так и сделал и доигрался до того, что на спектакле она вдруг выскочила из руки и, крутясь, как бумеранг, полетела в публику, где и была с хохотом поймана.
Зрители так толком и не поняли, что это — досадное недоразумение или ловкий актерский трюк, подчеркивающий мои истинно барские ухватки. Большинство именно так это и восприняло. В общем, я в цилиндре, с тростью, в брюках-галифе и в сапогах походил, вероятно, не на барина, а больше на какого-то наездника из цирка, но это меня ничуть не смущало.
Роль мужика играл Толя Латин, играл великолепно. Я до сих пор не могу без улыбки вспомнить его изумленную физиономию, когда он слушал мои высокопарные разглагольствования.
Текст пьески был взят, кажется, из «Чтеца-декламатора». Я и теперь его дословно помню.
Действие происходит на окраине деревушки, недавно сгоревшей почти дотла.
Задний план декорации, самую деревушку, нарисовал Толя Латин.
Я выхожу из-за кулис, играя своей тросточкой, и, прогуливаясь по сцене, неожиданно сталкиваюсь с каким-то обтрепанным, замызганным мужичонкой.
Увидев перед собой «барина», мужичонка испуганно стаскивает с головы шапку и низко кланяется.
Но я, лихо закрутив своей тростью и стрельнув ею прямо в публику, протягиваю ему руку.
Мужичок ничего не может понять из этой витиеватой, напыщенной речи и отвечает все время невпопад.
Дело кончается тем, что:
Великолепный образ Акима, созданный Толей Латиным, и мой цилиндр, и выстрел тросточкой в публику — все произвело на зрителей должное впечатление. В зрительном зале стоял хохот. Сцена удалась. Не менее удачно прошли и другие номера.
В общем, вечер прошел отлично, закончился он, как обычно, танцами.
— Ну вот, друзья, — весело говорили нам, артистам, наши товарищи-комсомольцы, — вот и без Рахмановой вечер неплохо устроили. А вы уж носы повесили… Если возьмемся дружно, и не такие еще вечера устроим. Организуем агитбригаду, по уезду с выступлениями поедем.
Мы сразу почувствовали в себе уверенность и подбодрились.
ДИСПУТ
Комсомольцы взялись за дело горячо. Они устраивали в клубе и в народном доме не только развлекательные вечера, но и серьезные лекции и диспуты.
Один из этих диспутов оказался для меня особенно важен. Он был на тему «Существует ли бог и нужна ли народу религия». Для участия в диспуте был приглашен из Тулы лектор, а из Черни — все три священника местных церквей. Не знаю, насколько охотно согласились наши священнослужители принять участие в этом диспуте, но все-таки они пришли.
Участвовал в диспуте и еще какой-то невзрачный человечек в сереньком пиджачке, в очках, сдвинутых на кончик носа. Он походил не то на приказчика из захудалой лавчонки, не то на безобидного мелкого канцелярского служащего. Этот человек был представителем какой-то секты, не помню уж какой.
На деле он оказался совсем не таким «безобидным», как на первый взгляд, — говорил очень складно и, что называется, с подковыркой.
Пришел я на этот диспут в нардом без особого интереса, так просто пошел, дома за алгеброй сидеть надоело.
В ту пору я как-то охладел к вопросам мироздания, вопросам о боге, о бессмертии души. Я даже не могу сказать, верил я тогда во что-нибудь или нет. Пожалуй, скорее, верил или, еще вернее, считал, что я верю, так, по старой привычке.
Все эти «божественные» вопросы отошли куда-то на второй план перед более существенными, не терпящими отлагательства, перед вопросами, куда идти дальше учиться, кем быть в жизни, в чем твое призвание, и нужно ли это выяснять и ему следовать, или идти по проторенной дорожке, куда идет большинство.
Все это целиком занимало меня, некогда было философствовать на «вечные темы». Поэтому я и пошел на этот диспут больше ради того, чтобы отвлечься и проветриться после занятий по математике.
Как протекал диспут, я уже, конечно, не помню. Кажется, никакого особого доклада не было, а был просто обмен мнений, сперва довольно вялый. Священники вначале побаивались говорить «начистоту», приглядывались к лектору из Тулы. Но постепенно разговорились, вошли в азарт, и диспут, что называется, разгорелся.
