Охотники за сказками - Симонов Иван Алексеевич (читать полностью книгу без регистрации .TXT) 📗
Вдоль дружковской полосы из конца в конец рассыпаны звеньями тяжелой цепи березовые кругляши, заведен «обал», как говорят в нашем заречном краю лесорубы. А у двух Степанов белая цепочка уже бугорком вырастает, подсказывает, что хотя и торопился я вслед за артелью на делянку попасть, а не так-то уж быстро собрался. «Может, лучше было бы совсем не приходить?»
Долго стоял я за можжевеловым кустом, над спрятанными красивыми голицами, порываясь и не решаясь оставить свое убежище. На делянке кашеваров не бывает: явился — покажи себя работником, докажи, что и у тебя «руки— не крюки», не лыком к плечам привязаны. Докажешь — тогда и улыбнуться можно, не сдюжишь — печально будет на других улыбающихся смотреть. На смену недавней смелости явилась непрошеная робость, непонятная стесненность и растерянность.
Так бывает порой с нетерпеливым учеником в ответственный момент экзаменов: стоит он за дверью экзаменационной комнаты, подгоняя время, когда можно будет перед экзаменаторами уверенный отчет в своих знаниях толково развернуть. И теряется вдруг, сбивает шаг без уважительной причины, услышав громко произнесенную свою фамилию. И затвержденные формулы из головы улетучиваются, и дверь в кабинет не в ту сторону открывается, и правая рука непонятно зачем двадцать раз застегивает и растегивает подвернувшуюся к случаю пуговицу на новом костюме.
На делянке экзаменационных билетов не бывает, вызов по списку не производится. До поры до времени никто твоего волнения не знает, в пильщики производить не собирается. Зато назвался груздем — тут тебе и кузов: вся артель соберется первую пробу посмотреть. От подобного внимания заранее поджилки подрагивают.
И прикидываю я, стоя за кустом, что есть еще время так же незаметно, как сюда заявился, и в обратную сторону податься. Вот она — лукавая тропинка: вперед зовет — сердце поет, к березняку приткнулась — оробеть заставила. Очень подошло бы к такому случаю изречение нашей бабушки: и хочется, и колется, и брюшень болит.
Перебираю в уме разные разности, можжевеловые ягоды тихонько ощипываю, а дедушка с делянки громко спрашивает:
— Кто там за кустом шебаршит? Подходи, не стесняйся!
И объявляет, измерив глазом высоту солнца:
— Перекур с дремотой. Отдыхай, Вовка, смена явилась! Гуляев уже на ходу лоскуток газеты на палец накручивает, сияет от удовольствия.
— Садись, Степан Петрович! — ногой подкатывает напарнику шершавый комелек. А когда Осипов нацеливается присесть — с той же веселой беспечностью его откатывает.
Степан Петрович припечатывает задом пустое место, махорка из просторного кисета подпрыгивает ему в лицо, осыпает густо жиденькую белесую бороду.
— Дура чертова! — отпыхивается краснощекий Степан Осипов, поднимаясь раскорячкой.
А Степан-победитель, развеселившись от удачи, заводит навстречу приближающимся братьям Зинцовым:
— Бубен бы тебе в руки, да в балагане выступать, — отводит душу осерчавший Осипов.
Если Степан «сдобный», как величают под веселую руку Осипова, недовольство показал, Гуляев ему наперекор и того усерднее взыграл, откуда прыть взялась. Согнулся, переломившись в коленках, заколотил разлапистыми ладонями по брезентовым бахилам, словно хороший плясун по голенищам хромовых сапог.
— Хватит, пожалуй. Поиграл дерьмом, да и за щеку, — спокойно высказал свое мнение дедушка.
А наша сгрудившаяся мальчишеская компания не прочь бы и еще гуляевские присказки послушать. По-ярмарочному забавно у длинного Степана получается, и песенка про «брательничков-аккурательничков» забавная. Будь с нами на делянке Костя Беленький — обязательно в тетрадку бы ее записал.
Часто друзья хорошей памятью вспоминаются, когда нет их рядом. Учится былой «охотник за сказками» в городской школе. Может, учителем куда-нибудь уедет, а может быть, снова в Зеленый Дол вернется. А Надежда Григорьевна уже не вернется. Научила нас читать, писать, считать, попрощалась над речкой Белояром — и нет ее.
В тихих разговорах (чтобы взрослые не слышали) мы с Ленькой Зинцовым снова по знакомым местам в Ярополческом бору гуляем, знаменитое «сторожевое гнездо» на сосне устраиваем, сажаем молодые сосенки на поруби, разыскиваем в ночной темноте таинственную Гулливую поляну, слушаем неписаные лесные сказки дедушки Савела. И лес, помогая свежей памяти, шумит над нашими головами похоже, как тогда, в июньские дни мальчишеского похода, и дятел вдали выбивает знакомо негромкую дробь, и проворная ящерка шныряет в траве, шелестя пожухлыми лепестками. Только переспелая черника на пружинистых стебельках, ставшая водянистой и невкусной, напоминает, что тот июнь давно миновал — сухое бабье лето стоит в бору. Только распиленные березовые стволы, осыпавшиеся ветви, на которых еще не успела завянуть огрубелая листва, говорят молчаливо, что сегодня мы не праздные гости в Яро-полческом бору.
Притихший над самокруткой Гуляев веселее прежнего оживился, когда Никифор Данилович, вооружившись пилой, кивнул в мою сторону:
— Ну, что ж, кашевар, давай попробуем!
Березу облюбовал — надо бы корявее, да не отыщешь. Вершина завалилась на сторону, по витому комлю береста потрескалась, затвердела косыми ребрами.
— Дурную одолеешь, после нее хорошая сама тебе в ножки поклонится. Давай-ка топор! Вот так делай, — обкалывает он по кругу загрубевшие ребра. — Пилу поберегать надо. На таком железе сразу зуб собьешь, — наставляет он на будущее.
Новое от старого начиналось. Зеленодольскому ли. деду в ту пору было знать, что скоро запоют на лесных делянках самоходные электропилы, в одиночку будет валить вековые сосны тихий Вовка, внук Никифора Даниловича. С такой техникой не зевай, нажимай, веселее в резу пошевеливай — любую костяную, не поперхнувшись, стальными зубами сгложет!
Наша молодость со старой двухручной канионки начинала. Здорово она молодого да неопытного мучит, зато хорошо и учит. В книжке про валку леса прочитал — ты еще не узнал, на какой минуте руки от напряжения немеют, до какой мокроты спины потеют.
— Держись за другую ручку, чтобы не вырвалась, — подает мне дедушка изгибистую, до блеска начищенную, каждым зубчиком сверкающую пилу. — А голицы где?
Пилу настоящие пильщики всегда на полный мах пускают, чтобы на всю длину работала, ручками о дерево пристукивала: в голицах руки легонько пришибает, а гольем и синяки на чиколотках можно набить, и до крови суставы разназить.
— Там оставил, — отвечаю смущенно и не совсем понятно, боясь указать на можжевеловый куст. Очень уж нарядными наградила меня мамка голицами, разве только самому бывалому лесовику они к лицу, а мне совсем некстати.
— Возьми пока эти, — подбрасывает Сергей Зинцов обшитые холстом мягкие Вовкины варежки.
— Ноги пошире расставь, а к дереву поближе придвинься, — присматривается, подсказывает дедушка.
— Пилу крепче держи, а то на шею бросится! — пугает оробевшего Степан Осипов.
— Спину покруче изогни, руками до песков дотягивайся, — не обращает внимания дедушка на смешливые выкрики. — Заводи легонько.
С первым же махом Степан Гуляев, раскачиваясь туда-сюда, протяжно заприговаривал:
