Охотники за сказками - Симонов Иван Алексеевич (читать полностью книгу без регистрации .TXT) 📗
Упрятал паренек дорогой подарок под рубаху, дает своим птицам такой наказ:
— Лети, сорока, показывай дорогу! Ты, воробей, отпугивай зверей! Ты, синица-сестрица, нам грустить не давай!
Заспешили быстрым шагом драконово логово отыскивать.
День да ночь — сутки прочь. День да ночь — сутки прочь. В третью полночь озарилось все кругом красным заревом, огласилось перекатным грохотом.
Воробей говорит:
— Чую, чую — чаща чадом чадит. Чай, лешак в ночи с огнем чудит, в буреломной чаще ельником трещит:
И синичка, навострившись, говорит:
— Дзинь, дзинь — это звень звенит. Там Кедрило большой ложкой по котлу стучит, высоченный костер палит.
А сорока белобокая, расторопная разведчица, головой беспокойно повертела, осторожным глазом поглядела — с высоты сосны затараторила:
— На семи дубах крылатый дракон храпит. Гр-ромким хр-рапом хр-рапит. Кр-репко спит. Кр-репко спит. Р-рот раскрыт. Пламя валит. Р-рядом девушка печальная сидит.
Стали путники зорче посматривать, легкий шаг проворней поторапливать. Самое время, пока чудище спит, из неволи несчастную освободить.
А крылатый дракон просыпается, над гнездом пастистой мордой поднимается, чешуйчатым хвостом по веткам бьет. Шевелится на горбатой шее тяжелый обруч.
Грустная пленница из высокого гнезда слезы роняет, смелых путников остерегает.
А хвостатое чудище крылья расправляет, налетевшего воробья отгоняет.
Укрылся Лехо за березовый куст, натягивает дубовый лук. С ним Иванушка расписной орех открывает, палящей искрой дракона ослепляет. Белобокая сорока торопливый совет охотнику дает:
— Не пускай стрелу и непробойную голову. Ты ударь по заколдованному обручу.
Не успел дракон в кольца собраться, не успел над лесом подняться. Тугая тетива зазвенела, богатырская стрела полетела — заговорный обруч вдребезги расколола.
Повалилось чудище с высоких дерев, разодрали его семь дубовых стволов.
А Иванушкины птицы к светлой Ясинке подлетают, бережно на траву ее опускают. Так нежна, и так красива печальная девушка была, что смелый Лехо ее увидал — все слова, какие знал, в счастливую минуту растерял.
Тихо Ясинка избавителей просит, старших сестер из неволи выручить торопит.
Нашу Гостинку горный дух подстерег, из родных полей в гранитные скалы унес. Стерегут ее вершинные орлы, охраняют полосатые шмели.
Самой старшей доля выпала в подземелье дни коротать, у подземного царя горькой пленницей страдать. Не разбить ей семь окованных дверей, не уйти от ста чугунных сторожей. Под землей растит дочку Улыбинку, избавителя дожидается.
Приоткрыла Ясинка потайную дверь, отыскала под дубом драконов меч — подала его Лехе-охотнику. А Иванушка птиц созывает, за сорокой шаг направляет.
Дальнему не видать, беспамятному не сосчитать, сколько дней и ночей идут они. Завиднелась над большой водой гранитная скала, распластались в небе три седых орла. Иванушкины птицы под облака порхают, за собой орлов увлекают. Смелый Лехо гранитную скалу мечом дробит.
И открылся в тесном камне просторный ход. Из глубины послосатые шмели вылетают, сердитой стаей на охотника нападают.
Из ореховой серединки пустил Иванушка серебряные паутинки — все мохнатые шмели в них позапутались.
Тут и Гостинка на волю выбегает, родную Ясинку обнимает, спасителей своих дальше-дальше от гранитной темницы ведет. Сторонами ручьи звенят, впереди деревья шумят — овевают усталых путников.
За зеленым холмом темноликая ночь встречается, звездным пологом прикрывается, тихий мир на земле бережет.
Спать в коряжник волчица ушла, под туманом трава полегла: кто торопится — тому прилечь некогда.
В пятый ли закат, в десятый ли рассвет — послышался невдали протяжный голос. Доносится он из глухой земли, из пустой глубины — и тревожит сердце, и жалобит.
Приумолкли, замерли путники. И синичка на березе не звенит, и воробушек нахохлившись сидит, лишь сорока белобокая печали не знает — с куста на куст перелетает, с, крыла на крыло кувыркается. С высоты сосны затараторила:
— На земле кора. Под корой нора. Ступеньки крутые. Цепи литые. Дверь кованая.
Расчистил Иванушка сосновую кору — открылся просторный ход в подземелье. Вниз широкие ступени опускаются, все литыми цепями позавешены. За цепями стоит кованая дверь, у раствора сто чугунных сторожей.
Рубит Лехо тяжелые цепи, расчищает широкие ступени. На подмогу ему Иванушка из ореховой скорлупы быстрый ручей пускает. В подземелье вода разливается: кованые двери раскрываются, чугунные сторожа ко дну идут.
— Выбегай из подземелья поскорей, Проплывай над головами сторожей, — пролетает, замирает над волнами тревожный голос. По разливистой струе, по текучей воде к сестрам ласковая Добринка плывет, запоздалую Улыбинку громко зовет. Сидит девочка в верхней горенке, не доходит до нее голос матери. Маленькие кузнецы перед ней певучими молоточками бьют, серебряные струны куют, маленькие пряхи красивое платье прядут, подружки-игрушки зазывными песнями привораживают:
Только пестрая сорока увидала, как Улыбинка с подружками в дальние пещеры пробежала. Не дозваться ее, не догнать; не приветить ее, не обнять.
А темный лес сердитыми ветвями шелохнулся, высокими вершинами до земли пригнулся — возвращается к подземелью подземный царь. Перед ним вода расступилась, за ним кованые двери закрылись, чугунные сторожа во весь рост поднялись. Осталась веселая Улыбинка в подземной глубине.
И синица загрустила, не звенит, и воробушек нахохлившись сидит, лишь сорока белобокая трещит, не унывает — опечаленным надежду обещает:
К подземелью счастливый придет — за собой Улыбинку уведет. Удачливый придет— за руку уведет. Тепло впереди, светло впереди. На старой дороге завелись тревоги.
И в обратный путь поворачивает, пятерым дорогу указывает. Добрались до глубокого провала, где сто лет Кедрило неугасимый костер палил, день и ночь для себя обед варил. Лежит на дне ямы опрокинутым пустой котел, угасает большой костер — черные уголья серым пеплом подернулись.
Куда, голодный Кедрило, скрылся? В какой стороне запропастился? — громким голосом Лехо спрашивает.
Я под солнышком сижу, я на солнышко гляжу, — близко голос Кедрила слышится. — За большую сосну тебе спасибо. Я ногами в кору упирался, я руками за сучья держался — потихоньку из ямы выбрался.
Сам на рыжем корневище сидит, под ногами траву ворошит — красную бруснику в большой рот кладет. Живот у Кедрила совсем обмяк, и он сам на корневище еле держится.
— Поесть бы мне, — просит жалобно.
— В гости к среднему брату пойдем, там хороший обед заведем, — обещает Лехо.
Поднялся Кедрило, оживился, впереди других заторопился. Тоненькие ножки ходко идут, налегке опустелый живот несут. Там, где дом стоял, подогнулись, лутошками по сырой моховинке протянулись.
«Куда же братнин ночлег девался?» — озирается по сторонам удивленный Лехо.
А сорока белобокая с высоты сосны тараторит:
— На сухой бугор не дивись, на болотную трясину оборотись!
Там на зыбкой кочке простоволосая ведьма сидит, растрепанные космы ворошит. Рядом с ней синяя кикимора хихикает.
— Кого ищешь, того не увидишь, — говорит сердито серая ведьма.
