Шимпанзе горы Ассерик - Брюер Стелла (читаем бесплатно книги полностью txt) 📗
Вторым излюбленным местом Уильяма была спальня родителей. Он прыгал по кровати, катался по подушкам и заворачивался в вышитые покрывала. Нам, детям, никогда не разрешалось скакать на пружинном матрасе или драпироваться в одеяла, но, как говорила мама, Уильям — это другое дело. Однако стоило ему приблизиться к туалетному столику, как мама быстро подхватывала его и старалась отвлечь его внимание бананом или еще чем-нибудь не менее соблазнительным. И туалетный столик сохранял свою таинственную привлекательность. Обследование его Уильям откладывал до того момента, когда все члены семьи будут заняты, а он предоставлен сам себе. Однажды мама, в тот день опекавшая Уильяма, совершила роковую ошибку: она целиком погрузилась в составление букетов и позволила себе отвлечься от своих прямых обязанностей. В это время я вошла в дом через заднюю дверь и тут же поняла, что кого-то не хватает.
— Ма, — спросила я, — где Уильям?
Она замерла, рука повисла в воздухе над вазон.
— Разве он не играет возле двери со своей уткой? — нерешительно ответила она.
Нет, его там не было. Зеленая утка одиноко лежала на боку. Пока мы стояли и размышляли о том, где должен был быть Уильям, откуда-то из глубины коридора раздался отчетливый звук разбитой бутылки. Без дальнейших колебаний мы бросились в спальню. С Уильямом мы столкнулись в проходе. Он выглядел этаким маленьким волосатым индейцем. Лицо его было разукрашено губной помадой сногсшибательного оттенка, остаток которой торчал изо рта наподобие розовой сигары. На колено он опрокинул бутылочку лака для ногтей того же тона, и по ноге его сбегали и пересекались жемчужно-розовые ручейки. Шерсть его была обильно посыпана бежевой пудрой. Не остался незамеченным и кольдкрем. В довершение всего Уильям источал одурманивающий запах духов. Совершенно не понимая того, какое зрелище он собой представляет, шимпанзенок вскарабкался на меня по моей ноге и крепко обхватил за шею перепачканными руками. Что оставалось делать, как не обнять его в ответ!
Обязанность вытирать лужи за Уильямом лежала на мне и Хетер. Как только кто-нибудь замечал, что шимпанзе замер, устремив взор вперед и слегка развернув ступни, его быстро выносили на лужайку. Но обычно мы спохватывались слишком поздно — когда на полу уже образовывалась лужица или, что еще хуже, по всему коридору вслед за Уильямом поблескивал ручеек. Приходилось брать тряпку, которая всегда лежала на задней веранде в ведре с дезинфицирующим раствором, и вытирать пол. Уильям наблюдал за этой процедурой по нескольку раз в день на протяжении многих месяцев. И вот однажды мы увидели, как он тащит из кухни мокрую тряпку. Приблизившись к не замеченной нами лужице, Уильям схватил тряпку обеими руками и с выражением твердой решимости на лице начал изо всех своих слабых силенок возить ею взад-вперед. Его попытки навести порядок привели к обратному результату: когда силы его были исчерпаны, величина лужи увеличилась раз в десять по сравнению с ее первоначальными, весьма скромными размерами, а по всему коридору от задней веранды до гостиной тянулся след дезинфицирующего раствора. Уильям победоносно посмотрел на нас и швырнул мокрую тряпку на сиденье стоящего рядом с ним стула.
Так как отец обычно вставал раньше других, он давал Уильяму молочную кашу. Пока отец готовил ее, шимпанзенок прыгал вокруг него с нескрываемым нетерпением. Едва дождавшись своей порции, он хватал чашку обеими руками и ел с такой жадностью, как будто от этого зависела его жизнь. Изо рта по подбородку стекали молочные струйки, раздавалось громкое сопение и бульканье — Уильям пытался есть и дышать одновременно. В дополнение к каше он получал на завтрак еще что-нибудь из своего рациона.
Тем не менее это не мешало ему присоединяться к нам, когда мы начинали завтракать. Он всегда сидел рядом с отцом и демонстрировал довольно сносные манеры. Кусок хлеба с джемом надолго отвлекал его внимание, и нам удавалось спокойно закончить трапезу. Но если Уильям съедал свою пищу раньше нас, то начинал озираться, скулить и попискивать. Стоило нам зазеваться, и он, встав на стул, уже пытался дотянуться до предмета, который в данный момент занимал его воображение. При этом совершенно игнорировалось все, что стояло или лежало на пути. Не раз Уильям опрокидывал молоко, делал несъедобными хрустящие хлебцы и превращал сахар в сироп.
Уильям подрастал, и нам становилось все труднее держать его в доме. Его любопытство и озорство не знали пределов. Несмотря на всю свою любовь к нему, я должна признать, что он был настоящим разрушителем. Когда я вспоминаю прошлое, то поражаюсь нашей, и в особенности маминой, терпимости: были утрачены многие незаменимые фарфоровые и фаянсовые изделия, приходилось удваивать усилия, чтобы содержать дом в порядке. Уильям доставлял нам гораздо больше хлопот, чем все другие животные вместе взятые. Конечно, ему все прощалось. Если бы не один случай, мы были бы рады и дальше прощать ему все его проделки, жертвуя удобством и перестраивая свою жизнь и жизнь других обитателей дома таким образом, чтобы он оставался с нами. Но он сам доказал, что при всей нашей осторожности дом, в котором живут люди, небезопасен для молодого любознательного шимпанзе. Однажды, вернувшись с Уильямом после дневной прогулки, мы с Хетер занялись приготовлением ужина для животных. Я уже подходила к загону, чтобы покормить Бэмби и Буфула, как вдруг услышала, что меня зовет Хетер. Прибежав на кухню, я обнаружила, что Уильям хлебнул керосина, который наш повар Абу оставил в бутылке из-под лимонада возле плиты. Никто не знал, сколько керосина было в бутылке и сколько удалось отпить Уильяму. Вкус его был, должно быть, настолько противен, что Уильям мог сделать самое большее глотка два. Однако бутылка была наполовину пуста, а лежащая рядом с ней промокшая бумажная затычка красноречиво свидетельствовала, что до его прихода она была полной. От Уильяма ужасающе несло керосином, и через некоторое время он уже ковылял к кушетке. Выглядел он действительно очень больным.
В тот день ветеринарный отдел уже закончил свою работу, а Уильяму становилось все хуже. Мне уже казалось, что он умирает. Тогда я решила позвонить нашему другу доктору. Он сразу же вызвался приехать и осмотреть Уильяма. В ожидании его я носила беспомощного шимпанзенка на руках и баюкала его. Иногда он с трудом открывал глаза, смотрел на меня, потом хватал мою рубашку и зажимал ее в кулачках, а тело его сотрясалось, как от приступов сильной боли.
Наконец приехал доктор. Его поведение и заверения в том, что все будет в порядке, успокоили нас. Он посоветовал давать Уильяму как можно больше чая с молоком, но осуществить его рекомендации было довольно трудно. Уильям не хотел даже глядеть на стакан, и мне удалось влить в него немного жидкости только с помощью детского рожка, который он нехотя взял в рот. Эту ночь Уильям провел на кушетке, укрытый толстым полотенцем. Я оставалась возле него. Постепенно он погрузился в сон.
Под утро я тоже задремала. В 5.30 меня разбудила Хетер, пришедшая посмотреть, как себя чувствует Уильям. Он зашевелился, сел, потянулся за рожком, стоявшим на столе возле нас, и стал жадно сосать его. Я почувствовала огромное облегчение. Если не считать легкого запаха керосина, Уильям выглядел, на удивление, здоровым. Тот, кто не видел его накануне вечером, никогда бы не заподозрил, что ему было так плохо. Но этот случай заставил нас всерьез задуматься о будущем Уильяма.
Если бы не одно происшествие, мы вряд ли сумели бы найти решение этой проблемы. Мы обнаружили водосборную зону Абуко, расположенную в трех километрах от Юндумской станции. Зона эта находилась в стороне от главной дороги и была со всех сторон окружена изгородью, частично заросшей густой растительностью. В самом близком к дороге месте за загородкой стояли насосная станция. На воротах висела большая вывеска: «Вход только по служебной необходимости». Поскольку ни у кого из нас не возникало никакой надобности, хотя бы отдаленно напоминающей служебную, мы сотни раз проходили мимо ворот, даже не пытаясь заглянуть туда. Так продолжалось бы и по сей день, если бы однажды, в начале 1968 года, к отцу не пришел Калилу, крестьянин из соседней деревни Ламин. Он рассказал, что на его свиней напал леопард, и в качестве доказательства предложил посмотреть остатки одного из убитых хищником животных.
