Там живут одни киты - Сахарнов Святослав (книга жизни .txt) 📗
— Страшное дело, — сказал старшина, — сколько река песку, глины тащит. Мель на мели. Работает Амур!
Лоцман кивнул и закашлялся.
— Скрипишь? — спросил старшина.
Лоцман не ответил. Он поправил на голове порыжевшую фуражку с кокардой и приоткрыл железную дверь. В рубку ворвался холодный воздух. Под дверью кто-то повизгивал.
— Машка, — сказал сердито лоцман, — опять сюда пришла? Марш на место!
В дверь просунулась чёрная медвежья голова. Машка посмотрела на людей, шумно вздохнула, блеснула белой салфеточкой на груди и исчезла.
По железной палубе зацокали когти.
Лоцман посмотрел ей вслед.
Машка устроилась около машинного люка на коврике из верёвок. Она возилась, отворачивалась от брызг, летящих через борт, скулила.
— Через три часа к «Победе» подойдём! — сказал лоцман, возвращаясь в рубку. — Отлив сейчас. Полной воды там ждать будем!
К рыбачьему колхозу «Победа» подошли под вечер. Над синими сопками на западе уже зеленело небо.
Заметив катер с баржей, на берег высыпали рыбаки. Двое из них прыгнули в лодку, оттолкнулись, пошли навстречу.
— Прохору Петровичу! — крикнул один рыбак, подходя к катеру. — Газетки свежие есть?
Прохор Петрович бросил в лодку пачку газет, перевязанную бечёвкой. Он стоял у борта. У его ног тёрлась Машка.
Лодка ударилась о катер. Машка встала на задние лапы и, положив морду на цепной поручень, посмотрела на рыбаков… Рыбак нагнулся и вытащил из-под скамейки серебристую скользкую горбушу.
Машка поймала рыбину на лету, уселась и, радостно рыча, принялась её грызть.
— Избалуешь её! — сказал Прохор Петрович рыбаку в лодке. — Она и так это место от самого города ждёт.
Рыбак махнул рукой.
— Ладно, Ну, а тебе как, пишут? — крикнул он на прощанье.
Лоцман не ответил.
— А ты всё равно пиши, пиши. Война знаешь как всё перевернула? Пока разберутся! — крикнул ещё раз рыбак, и лодка ушла.
Назад возвращались налегке, без баржи. Весело стучал дизелёк. Жёлтые брызги летели на рубку, на машинный люк.
— Быстро мы её отвели! — сказал старшина. — Раз-раз и назад. У сахалинского берега, говорят, опять буи сдвинуты!
— Ползут мели, ползут! — ответил лоцман.
Войдя в порт, катер стал у причала.
Прохор Петрович сошёл с катера, скрипучей дощатой лестницей побрёл из порта наверх в город.
Над обрывом, четырьмя окнами выходя на реку, желтело новое, обшитое тёсом здание. Над крыльцом — синяя с белы ми буквами доска:
За спиной лоцмана, застучали доски. Прыгая со ступеньки на ступеньку, его догоняла Машка. Прохор Петрович вошёл в почту.
Девушка в окошке «до востребования» кивнула ему, за щёлкала письмами в ящике.
— Вам опять тоненькое, — огорчённо сказала она и протянула жёлтый листок с отпечатанным типографским текстом.
— Опять не нашли! Запрашивать будете?
Прохор Петрович кивнул, отошёл к конторке, морщинистыми загрубевшими пальцами взял ручку, прямыми высокими буквами написал открытку.
Девушка мельком взглянула на неё, выше и правее слов «адресный стол» наклеила марку.
— Что делать, пошли, Машка, назад, на катер! — сказал Прохор Петрович.
Лоцман лежал на узкой катерной койке, укрытый ватником, и смотрел, как в круглом иллюминаторе вспыхивают синие и жёлтые солнечные зайчики.
За бортом, совсем рядом, у локтя, бормотала, булькала вода. Койка чуть-чуть покачивалась., Лоцман уснул.
Ему опять приснилась война. Дымные пароходы в таллинском порту. Жена с дочкой на палубе парохода. У дочки в руках была красная плетёная корзинка. Отдали швартовые, пароход развернулся и отошёл от причала. Сотни рук заметались в воздухе над чёрным пароходным бортом. Среди них мелькала — не угадать какая — рука жены и светилась поднятая над головами красная корзинка. Пароход уходил в Ленинград. Вдруг завыли сирены. Отчаянно затарахтели зенитки. С запада, прячась в облачных полосах, на город плыли вражеские самолёты.
Пароход отчаянно задымил и поспешил к другим кораблям под прикрытие их орудий.
Прохор Петрович стоял, прижавшись спиной к бетонной стене склада, и смотрел, как мечется по палубе красная корзинка…
— Прохор Петрович! — раздался голос. В каюту просунулась голова матроса. — Вас в порт вызывают к начальству!
«Опять уговаривать», — подумал Прохор Петрович, снял со стены фуражку, натянул ватник и вышел на палубу.
Начальник сидел за большим пузатым столом и вертел в руках толстую зелёную авторучку.
— Вот и ты! — сказал начальник и кивнул.
Прохор Петрович остановился перед столом.
— Как здоровье? — спросил начальник.
— Ничего.
— Вот, вот… только что ничего. Дело есть срочное. Не знал, как с тобой и быть.
Прохор Петрович пожал плечами. Он мял в руках фуражку с гербом, смотрел на зелёную авторучку и думал: «Сейчас опять начнёт про берег…»
— Проводка есть одна. Срочная, — сказал начальник и по скрёб пальцами лысый выпуклый череп. — Катера в бухту Надежда провести надо.
— Раз надо… — сказал Прохор Петрович.
— Военные катера. Народ там молодой; винты тонкие, сидят глубоко. Наломаете дров — всем отвечать… — Начальник поморщился и махнул рукой. — Ладно! Всё равно: все лоцмана в разгоне — идти надо тебе… Стареешь, Прохор Петрович, стареешь! Вон глаза — как углем обведены… В Надежду вход-то теперь по-новому: от буя рекомендуется поворот влево. Обмелело там. Ну, иди!
…Катера подошли ночью.
По узенькому трапу Прохор Петрович поднялся на борт головного.
На мостике, рядом с рулевым и сигнальщиком, стоял молодой лейтенант.
— Лоцман? — спросил лейтенант.
— Лоцман.
— Отходим?
Позади Прохора Петровича послышалось сопение, трап подпрыгнул.
— Это ещё что такое? — спросил лейтенант и посмотрел в темноту. — Вахтенный, не пускать собаку!
— Медведь тут, товарищ лейтенант! — крикнул вахтенный.
— Какой медведь? Гнать его!
Прохор Петрович, не говоря ни слова, повернулся и пошёл по трапу назад.
На катерах уже заводили моторы.
— Чёрт его знает что! — сказал лейтенант. — Это ваш медведь? Так ведь поймите, нельзя его брать на военный корабль!
Прохор Петрович пожал плечами.
— К вечеру шторм обещают! — сказал сигнальщик.
— Пропустите зверюгу! — сказал лейтенант. — Только чтоб её духу около мостика не было. Пускай на корме сидит. И к пулемётам не подпускать!
Прохор Петрович вернулся.
С громом завелись моторы. Катер рывком отлетел от причала, умчался в чёрную ночь, вымётывая из-под бортов белые гаснущие пятна пены.
На поворотных, невидимых в темноте мысах, звёздочками замерцали маячные огоньки.
— Проблёскивают! — сказал лейтенант, показывая на огоньки. — Там, что ли, главные мели?
— Затмеваются! — сказал Прохор Петрович. — Здесь все огни затмеваются… Главные мели утром проходить будем.
Ночь кончилась, занялось утро — полный штиль.
Из-за тоненькой полоски сахалинского берега всплыл оранжевый шар солнца. Желтея и уменьшаясь, он начал подниматься всё выше и выше.
— Море-то как остеклело! — сказал Прохор Петрович.
За головным катером шли ещё три. Они неслись, не касаясь носами неподвижной воды, глубоко погрузив кормы. От того, что катер не трясло и не било, Прохору Петровичу казалось, что он совсем не движется.
Впереди вынырнул красный буй.
— Тут мели? — спросил лейтенант.
Прохор Петрович кивнул.
— Буй не на месте, — сказал он. — Должно быть, его волной сдвинуло.
Лейтенант удивлённо поднял брови.
— Что же делать? — встревоженно спросил он.
— Ничего, повернём! Как на берегу вон та сопочка за соседнюю спрячется, — поворот сделаем.
Лейтенант поднял бинокль и осмотрел берег.
— Ничего не разобрать! Где вы сопочку увидели?
