Повести и рассказы - Бианки Виталий Валентинович (электронные книги бесплатно .TXT) 📗
ЕМУРАНКИ
(рассказ счетовода)
Прошлое лето мы с нашим бухгалтером Ван Ванычем провели в Хакасской автономной области в Западной Сибири.
Поселились мы в избе у тетки Марьюшки, среди степи, на берегу большой реки Абакан, сбегающей с гор.
Приехали мы сюда, надо прямо сказать, время провести и поохотиться. Однако охота начинается в августе, а мы приехали в середине мая. Ван Ваныч и говорит:
— Не сидеть же сложа руки, паразитами. Надо местному населению помочь. Будем вредителей истреблять.
— Вот дело! — подхватила Марьюшка. — Самые заглавные вредители наши — емуранки. Прямо хоть хлеб не сей — всё потравят. Думаем, думаем, как извести емуранок, а толку нет.
Емуранки — суслики по-здешнему.
— Ну, — говорим, — Марьюшка, уж коли мы возьмемся, так от емуранок и следа не останется. Математически.
И стали мы с Ван Ванычем придумывать, как бы нам ловчей взяться за дело.
Я говорю:
— Очень даже просто: стрелять будем. Станем против норки и, как только эта самая емуранка выглянет, так — бац по носу, и дело с концом. Потом к другой норке. Нас двое. За день каждый из нас, наверное, уж штук по двадцать ухлопает.
До начала охоты два с половиной месяца, или семьдесят пять дней. Сорок на семьдесят пять — три тысячи. Это уж как на арифмометре. Три тысячи емуранок истребим, так километров на десять, наверное, ни одной этой емуранки и в помине не останется. Колхоз нам благодарственный адрес поднесет.
Тут хакаска вынула трубку изо рта да как плюнет на пол!
Ах, да! Я про нее и забыл сказать. Оно и понятно: сидит и молчит.
Она частенько к Марьюшке наезжала. Слезет с коня — они тут все, и бабы, верхом ездят — и в избу. В избе на лавку сядет, сидит и молчит, трубку сосет. Марьюшка ее чаем поит. Чай с маслом внакладку: так ей вкусней кажется.
Целый самовар хакаска выпивает — и ничего. Сидит — даже серьги в ушах не шелохнутся. А серьги у нее замечательные: сперва веревочка, потом из проволоки кольцо, потом бомбошка какая-то, потом полтинник серебряный. Чуть колыхнись — звякнет.
Марьюшка-то перед ней разливается и о том и о сем, про нас всё выложила: зачем приехали, да откуда, да что делать задумали.
Хакаска трубочку свою потягивает, глядит на нас, а сама — как памятник. Лицо неподвижное, узкие глаза прищурены, как от дыма, в уголках — морщинки.
Марьюшка всё ее хвалила: умная, говорит, женщина, справедливая. Хакаска — председательница колхоза.
Так вот, плюнула хакаска, сказала Марьюшке три непонятных слова и вышла из избы.
— Чего это она? — спрашиваю у Марьюшки.
— Да так… Еще, поди, обидитесь…
— Ну, говори, говори!
— Да по-нашему сказать: дурак, говорит, дурака высидел.
Плюнул тут и я с досады. Да ну, думаю, стоит внимание обращать! Надо за дело приниматься.
В тот день набили мы с Ван Ванычем маленьких патрончиков, чтобы пороху да дроби много не тратить: емуранку-то пустяк убить — трех дробинок хватит. А утром отправились в степь. Ван Ваныч к одной норке стал, я — к другой.
Надо сказать, издали видели мы, как эти емуранки у своих норок столбиками стоят, а как стали подходить, засвистели они — и все как сквозь землю провалились. Ну, да ведь голод не тетка: выйдут, как есть захочется.
Но и пятнадцать минут прошло, и полчаса, и час, а нам с Ван Ванычем ни одного даже выстрела сделать не удалось. Мелькнет в норке головка и исчезнет. Ружья поднять не успеешь — где уж тут выстрелить.
Потом еще хуже стало. Вдруг свистнет где-то сзади. Обернешься быстро-быстро — только хвостик увидишь, как он в норке исчезнет. Так со всех сторон — норки ведь кругом — то тут свистнет, то там. Вертишься, как огородное пугало на ветру, а толку нет. Разыгрывают нас емуранки, прямо разыгрывают!
Часа три промаялись. Ван Ваныч и говорит:
— А ну вас, — говорит, — с вашим арифмометром! Ясно, — говорит, — просчет у вас получился. У меня лысина от солнца разболелась, я домой пойду.
Я остался. Очень уж хотелось доказать, что я прав.
Сел. Ружье на колени приладил: на весу-то держать тяжело. Навел дуло прямо на норку. «Мелькнет, — думаю, — в норке, я его и…»
Мелькнуло. Я — бац! Пыль столбом. Подбежал к норке — ничего нет.
Стрелял я так, стрелял, — все патроны кончил. Одну емуранку убил. А назад шел рекой — уже смеркалось. Вижу, хакаска Марьюшкина на коне неподвижной тенью чернеет над берегом Абакан-реки, вниз уставилась — на воду, в берег ли — не знаю.
С крыльца я обернулся — она передвинулась, в другом месте над берегом стоит. И всё, как цапля, в воду глядит.
На другой день Ван Ваныч говорит мне:
— Ясно, ваш способ никуда не годится. Кустарный способ. В таком деле надо в технике быть хорошо подкованным, современные достижения знать.
— Пожалуйста, — говорю, — поищите достижения техники, Ван Ваныч. А я постараюсь пока хоть заснять этих самых емуранок.
Каждое утро стал я в степь выходить, емуранок караулить. И тут у меня ничего не выходило. Уж я аппарат на треножник прилаживал, сам в сторонку отходил. Столько пластинок испортил. Нет, не даются зверюшки заснять, хоть ты плачь!
Хакаска-председательница что-то к Марьюшке бросила ездить. Зато каждый день с утра до ночи можно было видеть ее на берегу Абакан-реки. С ней теперь была целая артель хакасов, мужчин и женщин, с лопатами. И чего-то они всё рылись там на берегу.
Потом они бросили приходить, и я пошел посмотреть на их работу.
Берег разрыт был, но к чему — непонятно. До воды оставалось еще очень далеко, несколько метров. Наверно, хотели воду куда-нибудь отвести, да убедились, что не так-то просто, и бросили.
Дни стояли ясные, и я всё со своим аппаратом за емуранками охотился.
Наконец как-то ночью гроза разразилась. Да не над нами, а в горах где-то. Гром, молния, шум далекий, а у нас — ни дождинки.
Утром встаем — всё гремит, тучи клубятся над горами. А над нами — чистое небо.
— Я — скорей аппарат под мышку и без всякого чая — в степь.
Дело в том, что в норке у емуранок народились малыши и стали уже носы на свет выставлять. Малыши, известно, не так сторожки, как взрослый зверек. И я рассчитывал сегодня непременно хоть два — три удачных снимка сделать с них.
На берегу Абакан-реки чернела в седле хакаска. Увидев меня, она вынула трубку изо рта и что-то мне закричала. Но мне было не до нее. Я отмахнулся рукой и побежал от реки к одному местечку в степи, где еще вчерашний день наметил себе норку с емуранчиками. Я очень спешил, потому что в горах всё еще гремел гром и я боялся, что тучи надвинутся к нам, польет дождь, и уж тогда, конечно, нечего и думать снимать.
Емуранка-мамаша стояла столбиком у норки. Когда я подошел, она резко свистнула и провалилась под землю.
Я установил аппарат в полутора метрах от норки.
И вот, наконец-то, мне повезло: через несколько минут из норки высунулась словно бы мышка. Черный глазок, черное ушко.
Я — щелк!
Зверюшка мгновенно исчезла в темной норке. Но было поздно: моментальный снимок был готов.
Не прошло и пяти минут, как снова из норки показалась тупенькая мордочка и сейчас же за ней другая, такая же. Братишки застыли, глядя на меня, как птицы, одним глазом. Ждали, когда я уйду, чтобы выскочить из норки.
Чик! — и оба они попали ко мне на пластинку.
В это время я услышал позади себя какой-то странный шелест, шипение какое-то и тревожные свистки емуранок. Оглянулся… и чуть было не опрокинул аппарат на землю.
По степи прямо на меня широким ровным потоком шла вода.
Быстро и бесшумно она разливалась вправо и влево.
Я даже не успел сообразить, откуда вдруг взялась тут вода. Я подхватил аппарат и побежал вправо, к дому.
Поток быстро настиг меня, и через минуту я бежал уже, как по мелкому морю, по колено в воде. Со всех сторон вокруг меня выскакивали из воды емуранки. Завидев меня с писком кидались назад, в норки; я видел темные отверстия их норок сквозь совершенно прозрачную воду. И емуранки сейчас же снова выскакивали из затопленных норок.
