Охотники за сказками - Симонов Иван Алексеевич (читать полностью книгу без регистрации .TXT) 📗
На этот раз бабушки в комнате не было, а Василий Петрович никого не упрекал за посещение друга. И сейчас он подал голос со своей койки:
— Соскучились? Ладно, идите. Только чтобы тихо.
Коридором мы бегом, а через порог комнаты на цыпочках. Возле Панкиной койки Зинцов выдергивает гимнастерку из-под брюк, и на пол густо сыплются писучие камешки. Павка глядит обрадованно, благодарит Леньку глазами, а руки вытянуть из-под одеяла не решается. Бабка Васена строго наказала, чтобы руками ничего не брать. Да если и не запретила бы — все равно они марлей до концов пальцев укручены.
Дудочкин только на локоть оперся, чтобы рассмотреть получше рассыпавшиеся по всему полу разноцветные опоки.
— Где это взяли?
— Тебе принес.
— Так много?
— Над речкой их видимо-невидимо!
И Ленька в дополнение сыплет горстями камешки из карманов.
— А куда мне их положить?
— Под подушку спрячем. Давай я спрячу. Когда нет бабки Васены — глядеть будешь… Знаешь, как они пишут замечательно! — и Ленька в доказательство проводит длинную желтую полосу по своим черным штанам.
— Хочешь, мы тебе струганую доску принесем? На ней хорошо получаться будет.
— Доску не надо, — говорит Павка. — За доску бабушка и меня и тебя ругать будет. Гулять дольше не пустит.
— Ладно, тогда не принесем. А то можно бы… А цветов нарвать не надо?
До приезда на Белояр мы видели только, как Ленька задирать да подтрунивать над друзьями умеет. Павке больше всех от него доставалось. А уложили друга в постель — Зинцов совсем переменился, готов у Дудочкина хоть на посылках служить, только бы он скорее выздоравливал.
Не зря, видно, говорила Надежда Григорьевна, что не надо только Зинцова чураться да придираться по каждому пустяку — дружба незаметно явится. Может быть, это и есть дружба, что Ленька о своем приятеле так заботится?
А он пригоршнями начинает перегружать писучие камешки с пола под подушку Павки.
— Себе оставь, — говорит Павка.
Здесь еще хватит, — явно преувеличивая скромные остатки, хлопает Ленька по своим отощавшим карманам. — Долго тебя бабушка под замком держать думает?
Через недельку, сказала, гулять пустит, если руки беречь буду.
Ты осторожнее. Поддержись пока. А там мы свое наверстаем, — многозначительно подмигивает Ленька, и грустный Дудочкин улыбается.
— Поддержусь как-нибудь.
Трудно Павке. Распухли у него руки, и теперь он совсем как без рук. А Василию Петровичу и того труднее. Лежит как пласт. Даже когда разговаривает — только губами шевелит, а сам не повернется.
— Бабушка идет, — предупреждает он, поведя глазами на окно.
И все мы отодвигаемся от койки немного в сторонку.
Бабушка входит и садится у постели Туманова. Сухонькой и подвижной, по-детски маленькой рукой она щупает разгоряченный лоб больного, мягко отводит в сторону прядки волос.
Василий Петрович лежит на спине, прикрытый поверху только легонькой простынкой. Голова повернута так, чтобы видеть комнату. Щеки зарумянились, и на одной из них густо проступает багровый рубец — память, что «беляки рубали, да высоко взяли». Отяжелевшие веки беспокойно и часто вздрагивают.
К вечеру у Туманова начался бред.
— Опять загорелся, — слышим мы из соседней комнаты беспокойные бабушкины слова.
Она принесла с собой свежей мяты и укладывает к изголовью больного, чтобы ему дышалось глубже.
— Ничего, ничего, хворь пройдет, здоровье останется. Выдыхай из себя жар, — успокоительно советует она Василию Петровичу.
Но Туманов, кажется, не слышит этих слов.
— Нина, голубушка, — зовет бабка Васена «королеву», — будь умницей, сбегай в мою хибару. Принеси настой крапивы-жегалки. В черной бутылке он. Да достань еще из-под пола огурца соленого.
Дальше следует бабушкино поручение своей молодой помощнице:
— Крапивная настойка от обжигу хороша; соленый огурец жар от головы оттягивает. В разрез ядрами огурцом лоб вкладывают. Волосатый овощ жажду тушит… Беги, голубушка. Беги побыстрее!
Серенькое платье мелькает мимо окон, а через несколько минут «королева» уже возвращается с граненой черной посудиной и солеными огурцами в маленьком глиняном блюдце.
Несмотря на целебное питье и старанья бабушки Васены утишить жар, ночью Василий Петрович бредил. Лежа на широком соломенном матрасе в своей комнате, мы слышали, как он громко звал деда Савела, кричал, чтобы ловили поджигателя, и скрипел койкой, порываясь соскочить с постели.
А бабка и ночью не покидала больного: шептала ему что-то в темноте, уговаривала успокоиться.
На рассвете Василию Петровичу стало легче. Когда мы заглянули в комнату, он мирно спал. Рядом на табуретке сидела утомленная ночными заботами лекарша и, опираясь маленькими ладошками о колени, тоже спала, клоня книзу голову в темном шерстяном полушалке. Но стоило чуть скрипнуть половицей, как бабка подняла голову, посмотрела на нас светлыми, совсем не заспанными глазами и предупредительно погрозила пальцем: «Тихо! Чтобы не шума рк ну ть!»
Поправила легонько белую простыню и снова опустила голову.
В тот день мы не ходили к Белояру собирать писучие камешки. Не ходили и на следующий день.
— Тебе самой надо отдохнуть, — уговаривала Нина старушку, и голос «лесной королевы» был таким тихим и нежным, какого мы от нее не слыхивали и не ожидали услышать. — Иди поспи, а я посижу с больными. Что скажешь, все в точности исполню.
И бабушка, поддаваясь на уговоры, предупреждала, что Василия Петровича одеялом покрывать не следует. Держать его нужно под легонькой простынкой и смотреть, чтобы не тревожил обожженных мест.
— Если жар снова начнется, обязательно разбуди меня, — наказывала она. — Крушь в голове будет — дикого чесноку майорана дай понюхать. Вот он на столе лежит. Майоран в память приводит и мозг крепит.
Много разных наставлений бабушка «королеве» начитала, прежде чем в свою хибару отдыхать отправиться. Нам с Костей она доверила за Павкой приглядывать, не давать ему скучать особенно.
— А тебе, — сказала она, остановившись перед Ленькой, — чтобы все камешки у него из-под подушки выбрать. — И указала на Павкину постель. Сделав шаг, задержалась. — Выбери и на табуретку у его постели положи. Ладно, пусть глядит. А в руки не давай.
За полдень бабушка снова к нам зашла. Перед вечером еще раз заглянула.
Василию Петровичу полегчало, но лекарство он пьет, не отказывается. Бледный. Рукой пошевелит — морщится от боли, а шуточки снова к нему возвращаются.
— Поднимаю, — говорит, — Василиса Федоровна, этот тост за здоровье девясил-травы. — И выпьет налитую емурюмку.
В другой раз растительную смолку или желтый ирис вспомнит — за них выпьет. Так и пошли день за днем. У нашего друга боль в руках прекратилась.
— Только зудят очень, почесать хочется, — признавался он.
А чесать бабушка Васена строго-настрого запретила. Шесть дней безвыходно продержала она Павку в комнате, а на седьмой Костя Беленький записал в дневнике: «Идем собирать лекарственные травы для бабки Васены. Павка Дудочкин тоже с нами. Нина Королева будет цветы и травы показывать, которые брать нужно».
Перед выходом бабка Васена руки Павке заново перевязала, ладони высвободила. Всем такой наказ дала:
— Станете травы собирать, белену, дурман руками трогать, тогда ни к глазам, ни к губам пальцами не прикасайтесь — лекарственные растения ядовитые. И про ягоды забудьте — в рот такими руками класть ничего нельзя.
Собираемся мы, а Василий Петрович спрашивает:
— Может, и меня с ними отпустишь на часок, товарищ доктор?
— На участок небось пойти нацелился, — сердито отвечает ему старенькая лекарша. — Максимыч вон и без того каждое утро начал беспокоить. Один он, такой верзила, с делами будто и не управится. Обязательно ему инженера надо!
И уже ласковее говорит:
— А ты не тревожь себя понапрасну, не спеши раньше времени. На поправку пошло. Через недельку без тревоги можешь к делу вернуться.
Слово коротенькое, а неделя длинная, — говорит Василий Петрович. — Нина, забеги на участок, посмотри, что там делается. Скажи Максимычу, что доктор сердитый, хочет до холодов взаперти меня продержать, — просит он «королеву» и поглядывает на бабку Васену.
