Сироты Цаво - Шелдрик Дафни (книги бесплатно TXT) 📗
Много раз я слышала рассказы егерей, которым приходилось пулей прекращать мучения несчастных жертв. Слышала я о жирафе, медленно задыхающейся в проволочной петле; об антилопе, умирающей от жажды в яме; о леопарде с лапой, раздавленной железными зубьями капкана, и о крохотной антилопе дик-дик, самой маленькой из антилоп, тратившей свои последние силы на отчаянные попытки выбраться из семифутовой ямы. Каждый раз она доставала до ее края и падала без сил на дно. Этой крошке повезло больше, чем другим, — ее спас наш патруль. Я слышала о слонах с хоботом, поврежденным петлей, которые после этого не могли самостоятельно питаться. Мне рассказывали о многочисленных слонах, схваченных проволокой за ногу. Их мучительная агония длилась месяцами. Раненая нога гноилась, ее разъедали личинки мух и так продолжалось до тех пор, пока слон, будучи не в силах сделать следующий шаг, не падал и не погибал медленной смертью под палящими лучами солнца.
Хотя я и слышала об этом много раз, но всегда, когда видела муки зверей своими глазами, мне становилось скверно на душе и очень стыдно за людей.
Однажды утром один из туристов сообщил, что встретил слона, тащившего за собой обрубок ствола с проволочной петлей, в которую попала его задняя нога. Мы тут же помчались на поиски животного. За одним из поворотов внимание Дэвиса привлекло какое-то движение в кустах. Остановив машину, он зарядил свое ружье 416-го калибра. Затем Дэвид дал знак быстро следовать за ним. Мы тихо подкрались к слону и, когда он вышел на открытое место, я замерла при виде ужасного зрелища. Морда несчастного животного выражала страдание, он вяло качал хоботом и тяжело дышал. Нога его представляла собой кишащую массу червей и синих мясных мух; зловоние было страшное. Время от времени с чрезвычайным усилием, которое причиняло ему мучительную боль, слон делал очередной шаг и останавливался, опустив голову, чтобы набраться мужества для следующего шага.
При каждом движении петля, к которой был привязан громадный кусок дерева, все глубже врезалась в разлагающееся мясо, а мухи взлетали с жужжанием, напоминая рой раздраженных пчел, и снова садились, облепляя рану темным облаком. Я закрыла лицо руками, не в силах смотреть на несчастное животное, и благословила гром выстрела Дэвида, избавившего слона от страданий.
По границам парка лежали территории, населенные африканскими племенами, но только одно или два из них были тесно связаны с браконьерами, которые вели с охраной парка самую настоящую войну. Одни браконьеры считали охоту всего лишь побочным занятием, ею они занимались только тогда, когда был собран урожай и им становилось нечего делать. Другие — были профессионалами и никакой другой работы не знали. Они считались высококвалифицированными специалистами своего дела, и поймать их было делом очень трудным. Они знали, где проходят звериные тропы, где найти воду даже в разгар сухого сезона, у каких растений съедобны плоды и корни. С большим луком и отравленными стрелами они могли долгое время жить в чаще, не имея никакого другого снаряжения, кроме горшка для варки пищи, одеяла и своего оружия. Даже на спички они смотрели, как на ненужную роскошь, так как добывали огонь дедовским, традиционным способом: закругленный конец палочки из дерева твердой породы вставляли в тщательно выделанное углубление в дощечке из мягкого дерева, палочку быстро вращали между ладонями, пока дерево не нагревалось настолько, что дощечка начинала тлеть. Древесную пыль ссыпали затем в лунку, проделанную в комке сухого слоновьего помета, который может тлеть часами; поэтому его всегда можно носить с собой и, когда потребуется огонь, стоит лишь подуть на тлеющий помет, как пламя пробуждается к жизни.
Обычно браконьеры действовали небольшими группами — от трех до восьми человек, создавая себе тайные базы в ключевых пунктах. Причем тайники эти иногда делались очень искусно. Для тайника, как правило, выбирали густую заросль кустарника, посередине расчищали площадку, устраивали два или три выхода и копали удобную, надежно скрытую от глаз землянку. Такие тайники были хорошо известны браконьерам (имели даже свои названия) и в течение ряда лет служили базой разным группам, пока их случайно не находили патрули. Добытые бивни слонов и рога носорога закапывали до конца охоты, затем доставляли в селения, где и сбывали скупщикам слоновой кости.
Большая часть профессиональных браконьеров — охотников на слонов и носорогов — принадлежала к небольшому племени лиангулу, жившему в четырех или пяти небольших деревеньках вдоль восточной границы парка. Это были жизнерадостные, очень приятные люди, имевшие, однако, слабость к выпивке, и все, что они добывали продажей своих охотничьих трофеев, исчезало очень быстро.
Главные браконьеры были нам хорошо знакомы, но арестовать их оказалось почти невозможно. При первом же намеке на опасность они покидали границы парка, а преследовать их дальше патрули не имели права. Стало очевидно, что если егеря не получат разрешения преследовать нарушителей за пределами парка, то контролировать их действия нам не удастся и, более того, под угрозу будет поставлено само существование парка как заповедника для животных.
К счастью, нашлись люди, которые понимали опасность создавшегося положения и развернули широкую кампанию по охране природы. Большую роль в пропагандистской работе среди населения сыграло общество защиты диких животных Кении, а его председатель — Ноэль Саймон стал нашей главной опорой. Благодаря его исключительному энтузиазму и энергии собрали средства для найма людей, необходимых для эффективной борьбы с браконьерами. Значение его вклада в успех всей кампании нельзя переоценить.
К концу 1956 года были укомплектованы еще два полевых отряда, уже накопившие тот же опыт, что и наш старый отряд, кстати сказать, тоже увеличенный. Полиция предоставила в наше распоряжение легкий самолет для поддержки действий наземных патрулей и прикомандировала офицера, который имел право на составление протоколов и мог обеспечить содержание арестованных. Армия передала нам несколько радиостанций для связи между полевыми группами и центром управления в Вой, а также портативные станции для связи групп между собой и с самолетом поддержки.
Мой брат Питер, служивший до последнего времени в Западном Цаво, был переведен в помощь Биллу, возглавившему наш прежний полевой отряд, который на время кампании получил наименование «силы Вой». Хью Месси и Дэннис Кэрни были назначены командирами одного из основных отрядов, а Дэвид Браун и Дэвид Маккейб — другого. Мой скромный вклад состоял в том, что я исполняла секретарские обязанности и вела картотеку. На каждого браконьера, который становился нам известным, заводилась особая карточка. Во время допроса задержанных все, что мы узнавали о деятельности каждого из них, а также их товарищей, записывалось. При аресте мы фотографировали браконьера и прикрепляли его снимок к карточке «деяний». Благодаря этой, в общем-то простой мере, любой браконьер довольно легко нами опознавался.
Штаб в Вон действовал весьма активно, и, по мере того как перед нами проходил постоянный поток задержанных, наша информация становилась все полнее и содержательнее. Опираясь на ее анализ, устраивали засады на браконьеров и торговцев слоновой костыо. На это горячее время были приостановлены работы по развитию парка. Буквально все имеющиеся силы собрали в кулак и бросили на борьбу с браконьерством.
Естественно, что Билл бывал при этом дома только наездами, и я неделями оставалась одна. Джилл исполнилось уже два года. Я наняла няню-африканку, чтобы она присматривала за ребенком и играла с ним в саду, пока я на работе. За время моего одиночества случилось одно не совсем обычное происшествие. Жизнь продолжалась, а так как я жила в Цаво, месте довольно своеобразном, то время от времени здесь происходило что-либо из ряда вон выходящее.
Однажды я была приглашена на ужин и около десяти часов вечера возвращалась домой. В глубине души я всегда боялась приходить домой поздно, так как мой сад не был ничем огорожен. За террасой он переходил прямо в заросли, и всегда можно было ожидать, что голодный лев прыгнет на меня из-за цветущих кустов, окаймлявших дорожку от стоянки машин до дома. Возвращаясь вечером домой, я каждый раз невольно ускоряла шаги, подгоняемая неприятным ощущением, что за мной кто-то пристально следит. В конце дорожки у ступенек дома я, как правило, почти бежала, все время думая о том, что рабочие, проходившие несколько месяцев назад вечером за домом Дэвида, столкнулись со львом и были вынуждены искать убежища на веранде. Пробегая на этот раз по ступенькам, я заметила, что окно моей спальни разбито и осколки усеяли весь пол. Это меня неприятно озадачило, и, проверив, как спит в своей кроватке Джилл, я вышла наружу, чтобы осмотреть все повнимательнее. Меня беспокоила судьба моей кошки, сиамской полукровки Люси, которая любила сидеть на подоконнике. Ее нигде не было видно, и я начала думать, не утащил ли ее филин, разбив при нападении окно. Я осмотрела дом и вышла в сад. «Люси, Люси…» — звала я кошку, но ни один звук, кроме моего голоса, не нарушал тишину африканской ночи. Наконец я оставила свои попытки и отправилась спать, моля бога, чтобы Люси вернулась домой как обычно к утреннему чаю.
