Хруп. Воспоминания крысы-натуралиста - Ященко Александр Леонидович (книги полные версии бесплатно без регистрации TXT) 📗
Зато вечером от лужицы пошли легкие потеки, но все же вода прибывала так незаметно, что не было и признака какого-либо течения, да и лужа, вероятно, потому и хранила около двух ведер воды, что была в тени нависшей скалы.
Так вот оно, место водопоя различных животных! Как важна должна быть для всего живого вода, если эта лужица привлекает к себе самых разнообразных животных из окрестностей!
Сидя у своего хуржуна, я была свидетельницей особого почтения, проявленного Джумой к источнику. Он осторожно приблизился к нему с чайником и тихонько начал наливать в него воду, черпая чашкой только с поверхности и отстраняя плававших по ней насекомых. Налив чайник и наполнив еще какой-то сосуд, он осторожно напился, приложив свои губы к воде.
После этого он подвел к источнику ослов, всех трех разом. Животные вытянули свои морды и потянули живительную влагу. Скоро на дне осталась только какая-то мутная, черная жижица.
— Молодец, Джума! — сказал Константин Егорович. — Ладно устроил: и воды не взбаламутил, и скотину напоил. А то раз я был вот тоже здесь, так мой курд, не подумав, пустил ишака напиться первым, а потом мне пришлось пить чай со всякими зверюгами, живущими в этой тине, да и чай был похож более на какой-то соус, чем на чай. А пил! Ничего не поделаешь: в этих местах иной раз грязь — и ту выпьешь.
Обо мне забыли, но, пользуясь тем, что мой хуржун был близко от лужи, я дотянулась до грязной жижи и слизнула в ней несколько капель с места, которое мне показалось наиболее чистым. Хорошо, что я принадлежала к небрезгливой породе животных, а то я, наверное, почувствовала бы себя неладно, втянув эту настойку и смесь из всевозможного рода крохотных существ.
Около источника мы провели все время до следующего утра. Оба приятеля, конечно, скоро ушли, и мы остались с Джумой вдвоем. Даже ослов Джума пустил, и они ловко закарабкались по скалам повыше щипать росшую там в изобилии горную траву и кустики.
Был поздний вечер, а моих хозяев еще не было. Джума лениво лежал на двух шерстяных хуржунах, закинув руки за голову. Ослов он пригнал назад и привязал на длинных веревках к соседним кустам. Я сидела в раздумье на каком-то камне, в сотый раз окидывая взором нависшую скалу, ущелье, с которого мы сошли в сторону к источнику, и все прибрежные и дальние кустики. К вечеру с первой прохладой окрестности начали оживляться. По кустам зачирикали откуда-то незаметно пробравшиеся птички, а с высоких скал слышались карканье и шорох. Вот из-за недалекой скалы показалась голова красноклювой куропатки. Это был красивый петух. Но язык его был мне все же понятен,
— Тише! — говорил петух… — Тут кто-то есть.
Из-за его головы показались головы других куропаток. Они с любопытством смотрели, но не издавали ни малейшего звука. Джума также заметил птиц и лежал, как истукан.
— Что-то новое! — говорил пернатый вожак, — но, видимо, не живое! Осторожнее…
Но так как Джума и я оставались неподвижны, а ишаки были поодаль и, кажется, своим мирным видом совершенно не пугали птиц, то небольшое стадо куропаток, подергивая головками, тихо подошло к налившейся уже лужице. Окружив ее, куропатки стали по-куриному пить воду, закидывая при каждом глотке голову кверху. Вожак, однако, не пил, а тихонько клохтал:
— Да, да, видимо все тихо, но осторожность никогда не мешает. Хоть здесь замечается какая-то перемена, но все же пока не вижу ничего опасного…
Когда его спутницы напились, он подошел сам, но пил урывками, то и дело озираясь.
В это время неподалеку за скалой послышались шаги, и вся стайка сразу присела. Вожак вытянул кверху голову и вдруг заклохтал:
— Я говорил, что здесь что-то есть. Летим и бежим. Спасайся, кто как может, а потом собираться вместе обычной перекличкой. — И он, взлетев с криком «прочь, прочь!», полетел низко над скалами. Его спутницы тоже бросились прочь; одни побежали, другие полетели.
— Прочь, прочь! — кричали и они, но не все и гораздо тише.
Впереди еще мелькали отставшие птицы, когда из-за скалы показались оба мои хозяина, видимо, где-то встретившиеся, так как с бивуака они ушли в разные стороны.
Джума поднялся и начал поправлять костер. Оба приятеля пришли нагруженные каждый своей добычей, которую спешно уложили в баулы и свертки. Николай Сергеевич при этом вытаскивал из своей сумки бумажные сверточки, уже с отдельными птичьими шкурками. Я это узнала потому, что он одну птичку вынул и, показав ее Константину Егоровичу, опять опустил в бумажную трубочку и завернул. Таких сверточков, напоминавших мне те, из которых меня мои девочки угощали ягодами, у Николая Сергеевича было много. Значит, он и на охоте присаживался за свою работу очищения шкурок от мяса. Я долго не понимала, зачем это надобилось ему, но потом узнала, что мясо обязательно испортилось бы, снятую же шкурку при работе смазывают особой пенящейся жидкостью, которая не дает шкурке гнить. Как все у людей предусмотрено!
За вечерней трапезой, в которой принимала участие и я, догладывая косточки, грызя сахар и хлебные корочки, приятели вели беседы о минувшей охоте, и я, разумеется, слушала их внимательнее, чем они друг друга.
Николай Сергеевич сказал, что натолкнулся на логовище гиены, забившейся в какую-то расщелину, и я вспомнила злую хохотунью. По описанию моего хозяина, здешняя была полосатая и, что странно, трусливая. Значит, она не была так храбра, как та, которую я видела в клетке.
Беседа была долгая, но она вся состояла только из описания различных уголков пройденных мест и встреченных животных, причем о самих животных говорилось мало, почему я в этот вечер не прибавила к своему запасу сведений ничего существенного.
Наконец, наступила лунная ночь. Приятели и Джума разлеглись на хуржунах в одежде, прикрывшись, кто чем: Джума одним из своих халатов, которых на нем было одето всего около пяти, а приятели черными плащами и тоненькой беленькой кошемкой. Я поуютнее уселась у мешка с паклей для набивки шкурок и тоже задремала.
Среди ночи я была вдруг разбужена: слышались тихие крадущиеся шаги какого-то животного. Недаром я была представительницей одной из чутких пород. В ближайшем кусту появилась тень, загородившая дорогу свету полной луны; я выглянула из своего уголка и увидела огромную крапчатую кошку, осторожно ползущую с горы к источнику. Ее длинный хвост слабо извивался у самого кончика. Сверкающими глазами глядела она на трех ишаков, привязанных у самого бивуака возле места, где спал Джума, но взгляд, брошенный ею на спящую человеческую фигуру, вдруг заставил ее как-то съежиться и, собрав в комок все свое длинное тело, она присела в позе, готовой к быстрому прыжку. Лицо ясно говорило об удивлении.
— Вот тебе раз, — думал изумленный зверь, — крался к длинноухим, а наткнулся на двуруких. Что тут будешь делать? Неужели удирать?
В это время одна из его предполагавшихся длинноухих жертв, должно быть, почуяв врага, повела ушами и, захрапев, издала одну из нот обычного крика.
Весь лагерь сразу всполошился, но когда все трое людей, отвернув покрывала, оглянулись кругом, поблизости уже никого не было, и только я одна была свидетельницей, как за секунду до этого в лучах луны метнулось длинное крапчатое тело, скрывшееся во мраке ближних зарослей. Легкое колебание ветвей и листьев свидетельствовало, что зверь быстро убегал прочь.
— Ложная тревога, — объявил, зевая, Николай Сергеевич, и, завернувшись, опять улегся на месте.
— Джуль-барс? — прошептал вопросительно Джума.
— Ну вот уж и джуль-барс! — сказал с сомнением Константин Егорович. — Станет он тебе бродить так низко в ущелье. И гиены — и той, вероятно, не было! Спи-ка, пока ночь не прошла!
Джума, успокоенный, пошевелил палочкой костер, отчего в нем засверкали потухшие было искорки и тоже, накрывшись, лег.
Это был не джуль-барс (тигр), которого я знала по зверинцу, но, очевидно, кто-нибудь из его ближайших родственников вроде барса, пантеры или леопарда, знакомых мне по тому же зверинцу. Во всяком случае, я была рада его исчезновению, а еще более тому, что моя дружба с людьми защищала меня от опасностей близкой встречи с большими кошками. Я их все же побаивалась и, конечно, не без основания.
