По следам дикого зубра - Пальман Вячеслав Иванович (читать книги регистрация TXT) 📗
Зарецкий спросил его:
— Вы какими судьбами здесь?
— Бродил по горам, пополнял свои коллекции. Увидел охотников, понял, что вам нужна помощь, увязался за Щербаковым. Вы узнайте прежде всего, есть ли у наезжих людей разрешение для охоты. И кем оно подписано, это разрешение.
— Есть, да чудное какое-то, — сказал Щербаков. — У генерала, фамилию не знаю, малявый такой с виду.
Егеря собрались вместе, держали совет. Капитан Калиновский дипломатично ушел, не хотел брать на себя никакой ответственности. Кожевников предложил увести хотя бы половину винтовок подальше от Сулиминой поляны, про которую охотники уже наслышаны. Туда они непременно потащатся, знают о зубрах.
— Куда уводить-то? — спросил Щербаков. — Тут везде зверя полно.
— К Лабазановой горе, — ответил Кожевников. — По дороге туров ветреней, пусть постреляют в удовольствие, коли смогут, а у той Лабазановой горы доси пусто, одни серны бегают.
— Это выход, — согласился Андрей Михайлович. — Ты и поведешь, Васильевич. Мы тоже с гаем пойдем, но только раньше охотников. Отсечем поляну, прочешем лес, и если что останется на их долю, то и на жертвенник.
Четыре егеря с Шапошниковым во главе не стали ждать рассвета, сразу ушли в черную ночь. А Зарецкий отправился искать «малявого с виду» генерала, чтобы ознакомиться с разрешением на охоту.
Пока он ходил от костра к костру, чувство глухого раздражения все более нарастало в нем. Что за дикое сборище! Почти все пьяны, говорили приказными голосами, ощущали себя хозяевами в этом святом по заповедности месте. Невозможно было понять, кто здесь старший; кажется, все чувствовали себя старшими и хотели поступать как заблагорассудится.
Капитан Калиновский указал Андрею Михайловичу на владетеля грамоты. Маленький, сухой, моложавого вида генерал от артиллерии сидел у костра в распахнутом мундире, скрестив руки на груди. Тут же полулежали два полных господина в поблескивающих очках — видимо, те сенаторы, о которых говорил Кожевников.
Зарецкий, щелкнув каблуками, представился: егерь, хранитель диких зубров. Генерал поднял бровь, кивнул, но не поднялся, не переменил позы.
— Могу познакомиться с разрешением на охоту? В мои обязанности входит…
— Ну, если входит, конечно.
Генерал чуть обернулся, адъютант достал бумагу и протянул генералу. Тот, не развернув листа, молча отдал его Зарецкому.
Странное было это разрешение, скорее частное письмо. Оно адресовалось наказному атаману Войска Кубанского. На обычной почтовой бумаге великий князь собственноручно писал:
"Милостивый государь Андрей Иванович. Высокочтимые господа наши, одержимые страстным желанием испробовать свои силы в охоте на дикого зверя, попросили у меня разрешения посетить Кубанскую охоту и провести несколько дней в свое удовольствие. Не имея ничего против разрядки чувств, прошу Вас, господин генерал-лейтенант, отрядить с группой гостей своего полномочного человека для руководства и организации этой экспедиции, согласовав ее с егерями Охоты.
С самым глубоким к Вам уважением…"
И знакомая по прошлым документам размашистая подпись.
В самом обращении к атаману князь подчеркивал, что если он и остается пока арендатором Охоты, то все же не может обходить и начальство области, коему принадлежат все угодья на Кавказе.
— Вы удовлетворены? — спросил генерал, принимая бумагу.
— Так точно! Мне остается узнать, кому атаман Войска Кубанского поручил руководство охотой, и согласовать действия охотников с нами.
Генерал повел глазами влево, указывая на полусонного соседа, который не очень-то вслушивался в разговор.
— Полковник Лисицкий.
Это был начальник канцелярии кубанского генерал-губернатора.
Тот лениво поднялся, без особого интереса осмотрел егеря, коротко приказал:
— Завтра. Завтра, хорунжий. И будьте здоровы!
— Смею напомнить, что охота гаем требует строгой организации, господин полковник, иначе могут быть несчастные случаи.
— Несчастные случаи с зубрами? — сострил генерал и улыбнулся.
— С охотниками, ваше высокопревосходительство. В лесу плохо видно, а пуля — дура.
— Завтра утром прошу… к нашему шалашу. — Полковник тоже попытался шутить.
Он был пьян.
Зарецкий отдал честь и отошел от костра.
Он уже понял, что нет сил и возможностей взять под контроль эту охоту, представленную расхристанной толпой людей. Для них это забава, средство отвлечься от тяжелой действительности, от заботы, связанной с войной, от неуверенности в будущем. Пир во время чумы…
…Хватит убийств! Возбужденная совесть и разум
Властно велят мне тревогу поднять, ополчиться
Против разбоя…
Так в XVI веке писал в поэме о зубрах Гуссовский.
Стойкая злость захлестывала Зарецкого. Ладно, будет им охота! Завтра они проспят зорю, и егеря успеют разогнать зубров, которые еще остались после рейда Кожевникова. К этому злорадному ощущению прибавлялась крупица гордости: впервые в истории великокняжеской Охоты егеря организованно выступают в качестве охранителей зверя от вельмож, а не соучастниками охоты.
Сняв с плеча винтовку, он поднялся на крыльцо кордона и лицом к лицу столкнулся с Улагаем. За спиной есаула топтался Семен Чебурнов и какие-то два черкеса.
Кровь прилила к щекам Зарецкого. Есаул отвернулся. Ни слова приветствия, ни слова вообще. С гулко забившимся сердцем Андрей шагнул в помещение. Что этому здесь надо?
В комнате сидел Кожевников.
— Встрелись? — спросил он. — Ну, гляди в оба! Он не хотел показываться, меня увидел — и назад. А я тут охотников подговаривал, чтобы иттить со мной в Лабазановы пещеры. Будто от себя. Намек дал, что ради деньжонок. Тайно. Кажись, клюнуло. А теперь и не знаю. Оставлять тебя без поддержки неохота. Их четверо, видал?
— За себя постою, не беспокойся.
— Тут Власович с часу на час прибудет, ты уж его не отпускай от себя. А я пойду. Дня четыре повожу, пока сами домой запросятся. Придут, так им уже не до охоты.
Спали они с Кожевниковым бок о бок у костра. Помещение кордона на ночь занял сухонький генерал. Сон то и дело прерывался выкриками от других костров, где все еще пировали. Неспокойная ночь. И где-то рядом Улагай со своими янычарами. Кожевников часто подымался и осматривался.
Далеко не все охотники проснулись на заре, да и настроение у них нельзя было назвать боевым. Кожевников ушел. Около него сгрудилось десятка полтора храбрецов, денщики держали лошадей, а егерь тихо-вкрадчиво говорил, подогревая страсть:
— Жил тот Лабазан в пещерах, там у его, сказывают, клад зарыт, а на могиле черепа зубриные. А уж зверя в лесах опосля его смерти расплодилось!
Вскоре добрая половина охоты растаяла в предрассветном тумане.
Остальных егерей в лагере не видели с вечера. Они гнали зверя с Сулиминой поляны в глубь долины.
Сухонький генерал проснулся первым, денщик подал ему умыться, побрил. Покушав, он изволил заметить егеря. Генерал подошел, приветливо поздоровался, расспросил о службе, после чего высказал затаенную мечту свалить зубра. Никогда не видел этого зверя, но много слышал. И будет очень благодарен…
— Не удастся, ваше высокопревосходительство, — сказал Зарецкий.
— Даже с вашей помощью?
— Зубры сейчас высоко на альпике. Там, на лугах, к ним на выстрел никто не подойдет. Если бы позже, в октябре.
Генерал пожевал губами. Доводы казались ему уважительными. Привычно скрестив по-наполеоновски руки, меланхолично заметил:
— Последняя, быть может, возможность, хорунжий.
— Приедете следующей осенью.
— Нет. Неотвратимо идем к войне. Не до охоты.
Вышел заспанный, помятый полковник.
— А, это вы, — сказал он. — Все еще хотите охотничий пасьянс разложить? Ты — туда, ты — сюда… Кто вас будет слушать? Орлы горят желанием. Пусть где хотят, как хотят и сколько хотят.
