Шмели и термиты - Халифман Иосиф Аронович (читать полные книги онлайн бесплатно txt) 📗
Таким образом ячейка родительской пары представляет в некотором смысле средоточие, конец и начало, устье и исток, двух идущих в противоположных направлениях передвижек термитов.
Здесь бьет пульс жизни всего гнезда.
Попавшие в камеру рабочие термиты кормят самку и самца, облизывают и очищают их, занимают на какое-то время свои места в свите.
Движимые этой потребностью, они как магнитом стягивались сюда из самых дальних углов гнезда, с самых глухих дорог и перекрестков. Здесь, отдав родоначальникам семьи издалека принесенный корм, едва прикоснувшись к усикам царицы или царя или облизав их, выпив каплю выделений с их тела, рабочие термиты приобретают новый, противоположный заряд, новую потребность, которая настойчиво выталкивает, гонит их отсюда дальше и вверх. Послушные новому зову, они уходят, унося на усиках след прикосновения, а в зобике вожделенную микроскопическую каплю, слизанную с тела обитателей родительской камеры, а то и сжимая в жвалах свежеотложенное яйцо — зародыш будущего нового члена семьи.
Из всех закоулков гнезда доставляется родительской паре пища, созревшая в теле взрослых рабочих термитов. Богатый корм получают от рабочих термитов также и растущие в семье длиннокрылые и короткокрылые, которым в будущем, может быть, тоже придется — это не исключено — стать родоначальниками общин.
Если так случится, эти насекомые превратятся в столь же ненасытных пожирателей корма, как и настоящая царская пара.
А они действительно не устают глотать корм. Особенно много его потребляют самки. Поглощаемая царицами пища с поразительной быстротой превращается в их теле в беспрерывно выделяемые яйца. Со временем из этих яиц вырастает замена старым, отжившим свой век, погибшим от разных причин термитам. Поэтому-то два потока насекомых — вливающийся в царскую ячейку и изливающийся из нее — делают камеру с родительской парой внутренней точкой роста, глубинным узлом кущения, жизненным центром семьи.
Здесь восстанавливается и умножается число обитателей гнезда, постоянно обновляется и омолаживается состав семьи, поддерживаются сила и жизненность термитника.
Поэтому-то сердцевина гнезда постоянно охраняется от чьих бы то ни было вторжений. Обычно, если в вершине купола, или да его склонах, или, наконец, где-нибудь на поверхности почвы, окружающей холмик, каким бы то ни было путем возникнет пусть даже совсем небольшой пролом, щелочка, то это место тут же закроет своей большой прочной головой солдат и будет так стоять, пока рабочие термиты не приведут все в порядок. Если же разрушения велики, если произошел большой обвал кровли в ход головой не закрыть, то находящиеся поблизости солдаты тотчас подают сигнал тревоги. Его в то же мгновение подхватывают и повторяют другие.
Они сильно ударяют своими цилиндрическими головами о землю, о стенки ходов. Похоже, именно это имеет в виду Станислав Лем, когда пишет в «Хрустальном шаре», что из термитников «слышался непрестанный слабый мерный шум, временами переходящий в постукивание…». Звук сигнальных ударов, щелканье зубчатых жвал действительно можно слышать даже невооруженным ухом.
Неясно, эти ли звуковые или какие-нибудь другие сопутствующие им извещения поднимают в термитнике очевидную тревогу. Движение цепей становится гораздо более быстрым. В них появляются уходящие в глубь гнезда крылатые. Навстречу проникающему в гнездо сквозь пролом свету солнца и свежему воздуху, который, как мы скоро узнаем, отличается от гнездового, спешат солдаты, рабочие.
Некоторые солдаты выбегают даже за порог дома, оказываются вне границ гнезда и здесь, как бы прикрывая собой извне поврежденный участок кровли, остаются до конца. Правда, их совсем немного. Зато изнутри весь район аварии заполнен термитами.
Особенно усердствуют солдаты. Спрятав в ходах свои беззащитные тела с мягким брюшком, они выставляют вперед бронированные хитином неуязвимые головы и угрожающе поводят из одной стороны в другую острыми жвалами-кусачками.
Термиты, прикрывающие пролом извне, отвлекают на себя внимание муравьев и прочих термитоядных тварей. А если какая-нибудь из них попытается сунуться в пролом и прорваться в гнездо, ее тут же встретит щелкающий зубчатыми щипцами хитиновый заслон.
Пока рабочие термиты одну за другой непрерывно выбрасывают наружу крупицы земли, изнутри закрывая пролом, жвалы солдат надвое разрубают муравьев и намертво впиваются в тонкий язык, в шершавые губы и перепонки глаз польстившейся на добычу молодой, неопытной ящерицы. Это ей урок на всю жизнь! Никогда больше не станет покушаться.
Каждый ход защищается хотя и не грудью, а головой, но так же решительно, как это делали спартанцы из отряда царя Леонида в легендарном Фермопильском ущелье. И в то же время по краям разрушенного участка то там, то здесь продолжают появляться и сразу же исчезают головы рабочих термитов со строительной массой в жвалах.
Многие долго пробирались сюда пятясь, концом брюшка вперед, пока нашли проход пошире, чтобы повернуться. Те, что бегут головой вперед, заметно опережают их. Одни за другим появляются они у самого края пролома с песчинками в жвалах. У иных вроде и нет никакого груза, но вот приподнята голова, разведены челюсти и из открытого рта неожиданно выжимается густая капелька строительной пасты. Рабочий нес ее в себе: может быть, потому она и не успела подсохнуть. Здесь — на месте аварии — эта капля выбрасывается и пускается в дело.
Наклонив весьма подвижную голову почти под прямым углом к оси тела, строители впечатывают принесенную крупицу в ранее положенные. При этом они сначала поворачивают голову до отказа, а затем опять занимают исходное положение, готовясь сделать следующий поворот. Вмуровывая строительный материал, прижимая и скрепляя кладку, рабочие орудуют жвалами, как зажимом, а головой — как ключом, которым завинчивают гайки.
Вся операция проделывается изнутри. Строители и не показываются на свет. Снаружи видны только то и дело появляющиеся и исчезающие желтые концы непрерывно движущихся усиков да блеск хитиновых черепов. Нечто похожее мы видели у шмелей, когда они чинили купол поврежденного гнезда, заделывая его воском и землей.
Все уже и меньше становится заделываемая быстросхватывающей строительной массой щель. Один за другим скрываются в нее термиты из числа тех, что прикрывали участок извне. Они спешат. Им и следует торопиться, не то что шмелям. Шмель найдет путь в гнездо и позже, хоть завтра, ему ничего не стоит ночь провести в венчике цветка, а у термитов в подобной обстановке промедление — смерти подобно. Кто не успеет вернуться домой, останется за порогом, а кто останется за порогом — обречен. Ведь в одиночку, оторванный от семьи, термит долго жить не способен. Какое-то время каждый может протянуть, по и только.
Вне дома, без семьи, для термита не существует ни крова, ни корма, ни тепла, ни влаги, ни даже воздуха, хотя всего этого может быть вокруг сколько угодно. Оторванный от семьи, он, если даже его не растерзают муравьи, не проглотит ящерица, не склюет птица, все равно погибнет раньше срока.
Тем не менее кажется — ничто и никто в гнезде не зовет и не ждет запаздывающих.
В последний раз мелькнула изнутри темная голова солдата с кривым зубчатым оружием, светлая голова рабочего с крупицей строительного материала в челюстях, и пролом заделан окончательно.
Гнездо вновь закупорено и забронировано, вновь отрезано и от внешнего мира, и от тех, кто не вернулся в гнездо, для кого более нет возврата.
Все это можно наблюдать на термитнике круглый год с весны до осени, но только не в тот выдающийся день и час его жизни, только не в те минуты, когда накопившиеся в термитнике скрытые силы вырываются из мрака на свет, из-под земли на воздушный простор, из глубин гнезда ввысь.
Это лёт крылатых, или роение, как его чаще, хотя и не совсем точно, называют.
В определенное время года (не только у разных видов термитов по-своему, но и у каждого вида в разных местностях не одинаково), чаще всего после первого обильного теплого дождя, постоянный ход жизни гнезда начинает давать перебои. У одних термитов это происходит обычно на рассвете, у других — в полдень, у третьих — к вечеру, у некоторых же — в сумерки или даже ночью, в темноте.
