Встречи в Колымской тайге - Олефир Станислав Михайлович (список книг txt) 📗
Двигаемся ходко. Втянулись. Первые дни обливались потом, теперь же только под рюкзаками одежда насквозь мокрая, и на привалах спине довольно-таки свежо.
Стараемся держаться у ручья. На берегу мох не такой рыхлый. Это от того, что здесь лучший сток.
— Лёнь, — говорю я, — гляди, какая паника стоит.
Десятка два кедровок расселись на верхушках лиственниц и пронзительно верещат. Из-за деревьев величественно выплывает сова. Огромная, светло-рыжая. Она усаживается на высокую лиственницу, но тотчас взлетает и удаляется, редко помахивая крыльями. Вместо того чтобы наброситься на разбойницу, кедровки, повернув головы в ее сторону, на минутку притихли и снова загалдели.
А под лиственницей лежит медведь. Дохлый, иначе что бы здесь делала сова? Да и кедровки такой стаей возле живого медведя не собираются. Бумка, бестолковое и поэтому бесстрашное существо, выскочила из кустов и уже возле медведя. Нюхает, пырхает, зачем-то копает и без того перерытую землю.
Медведь лежит на боку. Передняя его часть чуть приподнята. Он попал в петлю головой и правой лапой, разломал ловушку, перерыл всю землю и, запутавшись, завис. В том месте, где трос прикреплен к лиственнице, почти все стальные жилки перекручены и сломаны. Осталось только две. Две невзрачные, тоненькие ниточки. На них-то сил у медведя не хватило.
Отгоняем Бумку и принимаемся таскать ветки, валить на медведя. Горностаи и другие звери проберутся запросто, а кедровки пусть орехами питаются.
Странное дело. Возле первой ловушки мы провозились, наверное, с полчаса. Здесь же мы были минут десять. Может, нас тяготило чувство вины? Ведь и мы охотники, ведь и мы с ружьями в тайгу пришли. А может, нас напугала смерть таежного великана?
Испортилось настроение, испортилась и погода. Чугунным утюгом наплыла туча, заняла собою все небо, начала спускаться вниз. Из узкого распадка ужом выскользнул холодный ветер, зашумел в вершинах лиственниц, брызнул в лицо невесть откуда взявшимися крупинками дождя. Потом вдруг ветер стих, словно примеряясь, но скоро разгулялся широко и свободно.
С этим ветром над тайгой поплыла белесая дымка, которая сгущалась и сгущалась, пока не переросла в моросящий дождь.
За деревьями показалась Лакланда. Здесь у реки настоящий берег. Песчаный, покрытый мелким тальником, идти по нему легко. По нашим расчетам, он тянется километров пять. Минут через двадцать должна показаться скала. У ней мы остановимся на ночлег.
Лёне сейчас же дал команду подыскивать палку для удилища. Нужна рыба. Жареного мяса осталось совсем мало. Да и что все время питаться всухомятку? Ведь еще дома клялись один раз в день обязательно готовить что-нибудь жидкое.
Лёня постоянно голодает. Сядем завтракать, он десяток ложек проглотит и за папиросу. А потом буквально через час ноет:
— Может, перекусим, а?
Останавливаемся, развязываем рюкзаки, уничтожаем банку консервов. Лёня с удовольствием щелкает себя по животу.
— Ох и наелся. На сто лет хватит.
А через час снова:
— Может, перекусим?
У нас с собой несколько пакетов «ухи»: в размолотом виде перец, соль, лавровый лист и все такое. Не хватает только рыбы.
Теперь двигаемся не торопясь. Карабкаемся на завалы, иногда заворачиваем в лес, внимательно осматриваем каждую подходящую ветку. Наконец повезло. В небольшом завале подобрали две тонкие лиственнички. Обкоренные, сухие и главное — легкие.
Лёня уходит без меня. Он должен выбрать место, развести костер, заготовить дрова. Перебираюсь на другой берег, наискось пересекаю длинный остров и выхожу к протоке. Она мелкая, только там, где сливается с Лакландой, небольшая яма. В яме гуляет хариус.
Все мое внимание приковано к рыбине. Приноравливаюсь, как лучше встать, чтобы лиственница не мешала забросить удочку, и, наверное, слишком близко подступаю к воде. Трава мокрая, берег зыбкий, и я вдруг соскальзываю в воду. Откидываюсь назад, но поздно: без всплеска по пояс погрузился в протоку.
Отбрасываю назад удочку, хватаюсь за кусты, карабкаюсь на берег. Не углубляясь в переживания, принимаюсь собирать сучья, разжигаю костер. Ушел ли хариус? Нет! Закидываю снасть — и рыба на крючке.
Тяну хариуса изо всех сил. Леска толстая, крючок надежный. Хариус, не успев опомниться, оказался на траве. В то же мгновение удилище с треском ломается на две части, и моя добыча быстро скатывается в воду.
Проклинаю себя за торопливость, скрепляю удилище куском лейкопластыря и снова заглядываю в яму. Хариус плавает, словно ничего не случилось. Побывал на крючке, повалялся на траве, по великой случайности возвратился в воду и спокойнехонько гуляет. Закидываю мормышку в яму, он бросается на приманку и снова по-е-ехал на берег.
Теперь в яме пусто, нужно попробовать чуть ниже по течению. Там водоворот и хорошая глубина. Хариусы берут с ходу, на крючок садятся верно.
Все-таки даже в мороси есть своя прелесть — рыба не видит лески и отлично клюет.
Поднимаю голову, чтобы посмотреть, далеко ли ушел от костра, и вижу, как из-за поворота выплывают штук восемь темно-коричневых уток с белыми пятнышками вокруг глаз, спокойно следуют мимо чадящего костра и развевающихся по ветру портянок.
Быстро приседаю, но утки уже заметили меня и бросились врассыпную.
Они попали в сильное течение, хлопают крыльями, кричат, прыгают на волну. Но вода здесь слишком уж бойка, и они ныряют.
Удочка, сумка с хариусами летят в сторону, а я изо всех сил мчусь к костру. Подскакиваю, выдергиваю из рюкзака патронташ, хватаю ружье и карабкаюсь на обрыв. Нужно обогнать уток. Сухая ветка сбрасывает с головы шапку. Цепляясь за ветки ольховника, подтягиваюсь на терраску. С деревьев льются потоки воды, в лицо бьют колючие стланиковые лапы. Подо мной звериная дорожка. Медведь обозначил ее голубичным пометом.
Кажется, пробежал достаточно много, можно бы и спускаться. Но здесь ужасная высота! Забрасываю ружье на спину, ложусь на живот и ползу, придерживаясь руками за кустики пушицы.
До воды оставалось метров десять, когда подо мною показалась вся стая. Тысячу раз зарекался не стрелять уткам в угон на речках с быстрым течением, но здесь такая мишень! Упираюсь ногами в куст, переворачиваюсь на спину. Поджидаю, пока утки отплывут на достаточное расстояние, и навскидку бью по темно-коричневой цепочке птиц. Три сразу переворачиваются на спины, выставив вверх тонкие красноватые лапки. Остальные ныряют.
Снова гонка. Течение тянет уток к середине протоки. Одна утка вдруг ожила, повернулась на бок, часто-часто работая лапкой, описала полукруг и ткнулась головой в прибрежные камни. Эта уже моя. А где еще две? Они как раз проплывают мимо, но до них не дотянуться. Торопливо срезаю длинную ветку, бросаюсь в новую погоню. Впереди скала. Ныряю под ее каменный козырек, попадаю ногой на скользкий голыш и, стараясь сохранить равновесие, резко выпрямляюсь. Сильный удар бросает меня в воду. Подхватываюсь, выливаю из стволов воду, щупаю лоб. Рука в крови, но, кажется, ничего страшного. Приседаю, проскакиваю под следующим козырьком и настигаю еще одну утку. Третью вынесло на середину. Мысленно прощаюсь с добычей, еще раз щупаю лоб и отправляюсь в обратную дорогу…
Что ни говори, спать у костра в дождливую погоду — мука. У нас тент, с двух сторон крутая скала, а дрожим. Одежда сырая, стланик под нами мокрый, промозглый ветер лезет в каждую щелочку. Еще нет двенадцати часов, а мы уже три раза брались за чай, несколько раз перестилали постели и поправляли тент.
Наконец я не выдерживаю. Стаскиваю с костра горящие бревна, выбираю все несгоревшие чурки. Лёня не понимает, к чему все это, но активно помогает. Скоро вместо костра осталась горка раскаленных углей. Их нужно завалить камнями. Скала здесь какая-то слоистая, мы легко отрываем огромные пластины. Накладываем один слой, другой, третий. Теперь переносим стланик на новое место, прикрываем его куртками. Укрываться будем одеялом и тентом. Располагаемся на новом ложе, накрываемся с головами.
