Тигр, олень, женьшень - Янковский Валерий Юрьевич (е книги TXT) 📗
Опустил отяжелевшие веки.
Сколько просидел — сам не знает. Только вдруг — то ли в самом деле, то ли в ушах зазвенело: дзинь-дзинь, дзинь-дзинь! Подумал — смерть приближается; открыл глаза: движется по тропе вьючная лошадка, а за ней два человека. «Хунхузы!» — хотел по привычке взяться за винтовку, но она сползла с плеча, лежит рядом на дорожке, а поднять сил нет… «Убьют! Из-за этой же винтовки и убьют!» От отчаяния и бессилия впервые за много лет выкатилась слеза. А те приближаются, приближаются, уже совсем близко. Снова поднял глаза — корейцы! Остановились, смотрят в растерянности: больно ужасен вид обвязанного кровавыми тряпками человека.
Подбежали: «Кто, откуда? Что случилось?»
Едва объяснил, что напал медведь, что погиб старик, что пробирается в Нонсадон, и вот…
Незнакомые люди сбросили свои вьюки, спрятали в зарослях, приторочили к вьючному седлу почти бесчувственное тело и, придерживая, довезли до поселка. Оттуда, уже грузовиком, доставили в госпиталь в Мусан.
— Сильно все гноилось… Запах стоял — врачи отворачивались! Потом удивлялись — крепкий, говорят, организм: девять из десяти отправились бы на небо, ха-ха… Что, и сейчас пахнет нехорошо? Я-то уже привык. Давайте закурим. Валери-сан, дай сигарету, трубку одной рукой набивать неловко…
Мы только головами покачивали во время его рассказа.
— Хван-посу, а как со стариком? Так и остался в лесу на съедение зверям и птицам?
— Нет, родственникам я сумел сообщить, где его искать. Слышал, нашли, похоронили в деревне. Жаль, хороший был дед. А впрочем, сам виноват: струсил. Кабы не стал удирать, как заяц, кинулся бы сразу на выручку, мы этого бурого вдвоем запросто уложили бы, без потерь. А он бросил товарища в беде и поплатился. За такое Сан-Син всегда наказывает…
— А тот, с белой бородой, кто?
— Того, друзья, совсем не знаю, но век не забуду. Если б не он, гнил бы Хван сейчас под Пяктусаном.
Пришла зима, и снова мы все вместе оказались на охоте. Только на этот раз на любительской, неподалеку от дома. А поэтому с нами прибыли все наши охотницы: жены, невесты, сестры. После дня ходьбы по крутым горам и глубокому снегу все приятно утомлены. Умылись и поужинали. Чудесно развалиться на циновках теплого кана в просторной и гостеприимной фанзе. Настроение отличное. Наши амазонки горды результатами дня: при их участии взят кабан и пара коз. Лица горят после морозного дня.
Это час чаепития и охотничьих историй — так заведено отцами и дедами. Сегодня большая компания слушает Хвана. Попросили рассказать о поединке с медведем, а рассказчик он бесподобный. С лоснящимся после ужина лицом, он сидит на высоком пороге, отделяющем нашу гостиную от кухни, битком набитую жадными деревенскими слушателями.
Вытирая неизменным полотенчиком потное бронзовое лицо и темпераментно жестикулируя, Большой охотник с непередаваемым юмором в лицах повествует:
— Схватились мы, как два борца на празднике Танэ. Только руки у меня короткие, а он очень толстый — не мог его обхватить как следует. Но, честное слово, я долго боролся! Упираюсь и ору: «Старик, медведь давит, выручай!» — а тот не является. Потом нога попала в ямку, я упал… Угодил меж задних ног… — Хван делает ужасную гримасу. — А как схватил меня за ухо, будто водопад обрушился: уду-ду! уду-ду!!! Ха-ха-ха!..
Смеялись все, и веселее всех сам Хван. Однако мистика и суеверие — неизменные спутники всех азиатских таежников: вдруг стал серьезным.
— Я много думал об этом и скажу так: Ким-посу погиб не случайно, была за ним большая вина. Еще в начале охоты говорил, что имеет поручение доставить какое-то важное письмо в монастырь, что стоит на берегу священного пяктусанского озера. Взялся, а не выполнил. Далеко, конечно, несколько дней ходьбы, но главная причина не в этом: уж больно старый хунхузов боялся! Не доставил — сжег письмо. Сказал: «Никто не узнает». А я так и думал — худо будет.
Пяктусанский Сан-Син рассердился, послал медведя. Я же случайно попал, поэтому дух меня пожалел, в лице белобородого научил, куда идти. И с людьми свел. Но чтоб не забывал, что человек, особенно в тайге, должен держать слово, посланец — медведь — оставил эти метки. Вот, смотрите…
И, засучив со свойственной ему непосредственностью штанину, а потом рубаху, Хван с гордостью показал рваные бело-розовые шрамы на ноге, шее, руке и животе. Пятый наискосок пересекал широкий лоб.
Эльдорадо
На эту весенне-летнюю охоту, в основном на изюбра, мы отправились вчетвером: родившийся в России, большой друг нашей семьи, пожилой кореец Алексей Петрович Шин (в шутку мы звали его Старый Таза), мой товарищ Валентин Вальков, я и подряженный нами помощник, корейский поселенец Пак.
Нам повезло. Не успели перебраться на новое место, как Валентин свалил крупную матку с лутаем, и мы окрестили эту долину «Эльдорадо». Он отправился на лесоучасток просить вагонетку, на которой повезет добычу на станцию, а мы с Шином решили обследовать сопки вниз по течению главной пяди Вышли до рассвета, ощупью добрались до полотна узкоколейки и зашагали по обочине. Начало слегка светать. Вдруг, как всегда неожиданно, Старый Таза махнул рукой:
— Ну, я пошел! — и раскорячкой сполз с насыпи. Я улыбнулся, уже зная, что это означает: «Если сказать заранее, он может услышать, понимаете ли…» Кто он — горный дух или зверь? На такой вопрос ответа не было. Этого суеверный старик не объяснял.
Продолжая идти вдоль рельсов, я чуть не перешагнул через следы двух изюбрей, пересекших полотно слева направо. Присмотрелся: срезанная копытами на спуске земля была сырой и рыхлой — значит, прошли совсем недавно. Пригибаясь, я разыскивал следы все дальше и дальше. Звери начали подниматься на поросший сочной травой склон горы, покрытой кустарником и куртинками дуба.
Патроны к английской винтовке оказались на исходе, в это утро я взял свой шестизарядный маузер. Держа его в руках и медленно распутывая следы, едва достиг половины склона, как из-за кустов выскочила серо-рыжая изюбриха. Прицелился уверенно, но в волнении забыл, что маузер бьет выше. Пуля взрыла землю над спиной зверя, он прыгнул и скрылся. Я стоял разочарованный, когда появился второй изюбр. Учтя первый промах, взял пониже и уложил на месте. То оказался молодой бык с тонкими, неправильной формы пантами. Но все-таки удача.
И тут вспомнилось: вскоре по узкоколейке должен проехать Валентин, надо отдать добычу ему, пусть везет все вместе. Отхватил хвост, отрезал голову с пантами, уложил в сетчатый рюкзак и запрыгал с горы. До полотна оставалось еще сотни две шагов, когда послышался звук катящейся вагонетки, и она вынырнула из-за поворота. Валентин с мешком сидел на открытой платформе, возница примостился сзади, придерживая палку-тормоз.
— Ого-го! Валентин!
Нет, не слышит: вагонетка сильно стучит колесами на стыках рельсов. Они миновали меня и начали удаляться. Что делать, не ехать же завтра следом в этакую даль?
Выстрелил в небо — безрезультатно; они все дальше. И вдруг поровнялись с канавой, заполненной стоячей, как в болоте, водой. Последний шанс: вторая пуля ударила в зеркало болотистой жижи, взметнув брызги рядом с платформой!
Валентин вырвал у китайца тормозной рычаг, застопорил, скатился в кювет и щелкнул затвором: он принял мой сигнал за нападение. Я расхохотался, закричал, чтобы подождали, и бегом настиг вагонетку.
Он, уже улыбаясь, показал кулак:
— Черт, думал хунхузы. Ого! Что это? Когда ты успел?
Я передал свои трофеи, и мы расстались.
Первая половина мая прошла, а главная цель — полноценные панты — все не была достигнута. Теперь наш день был разбит по летнему расписанию. Майские ночи коротки, вставать приходится в три утра. Захватить пасущимся такого хитрого и осторожного зверя, как изюбр, можно только на утренней или вечерней заре. Поэтому возвращались с утренника часам к десяти, умывались, завтракали и снова ложились спать. Потом обедали и уходили на вечернюю зарю. И все равно пантачи оставались неуловимыми.
