От пчелы до гориллы - Шовен Реми (книги .TXT) 📗
При всем том структура звукового сигнала у земноводных гораздо сложнее, чем у поющих насекомых: может изменяться не только частота, но и тембр (зависящий от пропорции обертонов), а также длительность индивидуальных позывных и количество повторений. Наиболее четкие реакции вызываются обычно последним свойством, а не частотой колебаний и не тембром сигнала.
Призывный клич самцов несет целый ряд функций (по Богерту). Призыв самца, (самки и самцы собираются вместе во время размножения) помогает самкам узнать своего сородича — ведь в одном пруду живут обычно многие виды земноводных; некоторые самки откликаются на зов самца своей песней. Существовало мнение, что сигнал самца помогает найти пруд, в котором происходит размножение («инстинкт дома»). Не исключено также, что голосовые упражнения самца служат для охрану и защиты его личной территории. Чаще всего самец издает призывный крик, обращенный к самке, который вливается в общий хор, подобный хорам у насекомых. Разнообразный по тональности и по длительности у каждого вида, он слышен отовсюду; некоторые древесные лягушки квакают в кустах или взобравшись на деревья на высоту одного метра и выше; есть жабы, которые поют прямо на земле или в глубине своей норы; существуют и такие виды, которые обитают преимущественно в воде и издают звуки, сидя под водой.
Территория у жаб. Призывный крик обращен исключительно к самкам, но у некоторых видов жаб, как и у птиц, он предупреждает самцов о том, что участок занят и что законный владелец не расположен принимать непрошеных гостей. С этой точки зрения трудно представить себе что-либо более поразительное, чем поведение техасской лягушки Syrrhophus mаrnocki, изученной Джеймсоном. Эти земноводные никогда но приближаются друг к другу менее чем на два-три метра; обычно плотность популяции не превышает 8–9 особей на 4000 квадратных метров. Джеймсон обнаружил, что незанятую территорию очень быстро занимают самцы, явившиеся с периферии. За 30 дней с площади 32 000 квадратных метров он снял 87 самцов, пометив предварительно, насколько это было возможно, владельцев периферийных участков; оказалось, что в центре опустошенного Джеймсоном пространства было 46 % захватчиков, явившихся с периферии и проделавших путешествие более 100 метров, что значительно превосходит нормальную длину их переходов… Затем он, наоборот, выпустил 25 самцов в центр уже заселенной зоны: они не смогли остаться там, и были им найдены только на периферии, в 150 метрах. Заметим к тому же, что призыв Syrrhophus легко услышать более чем за 100 метров. Переселенцы, занявшие пустое пространство, уже владели другой территорией. Так что же заставило их сняться со своего места для того, чтобы занять пустующий участок своего соседа? Загадка!
Крик, оповещающий о бедствии. Земноводное, схваченное врагом, подает сигнал бедствия, издаваемый с открытым ртом (обычно кваканье производится с закрытым ртом). Этот сигнал, видимо, доходит до сородичей; во всяком случае, когда они его слышат, ритм их дыхания изменяется] Подойдите к краю болота — лягушки сразу же прыгают в воду; нередко они при этом квакают особым образом; впрочем, достаточно всплеска, который производит лягушка при погружении, чтобы заставить обитателей пруда насторожиться: после этого стоит сделать шаг — и все сразу прячутся в воду. При нервом же приближении наблюдателя, которого выдает колебание почвы под ногами, хор сразу смолкает. То же бывает и у насекомых. Сколько раз я ловил Ephippigeres! Эти крупные прямокрылые в августе буквально наводняют высохшие луга и отчаянно стрекочут в ракитнике. Как ни стараешься передвигаться совершенно бесшумно, стоит приблизиться на метр — и все смолкает; приходится стоять несколько минут в полной неподвижности, чтобы дождаться возобновления пения. Обычно при этом оказывается, что певец находится у тебя под самым носом (его окраска делает его совершенно неотличимым от окружающей растительности). В отличие от Ephippigeres с его хорошим зрением, лягушки не пугаются, сколько бы вы ни размахивали руками, лишь бы вы стояли на месте. С Ephippigeres же приходится избегать малейшего движения.
У земноводных также существуют хоры, к сожалению, даже слишком громкие. Это известно всем, кто живет вблизи пруда. У немцев существует поверье, будто в каждом пруду есть свой «хормейстер» — старая, умудренная опытом лягушка, которая задает тон всей капелле. Некоторые натуралисты придерживались того же мнения. Согласно данным современных исследований, лягушка или жаба, наделенная самым сильным голосом (в этом отношении существуют значительные индивидуальные различия), не является вожаком и не играет главенствующей роли, тем более что у земноводных нет выраженной иерархии. Зато они часто распевают трио или дуэтом. Это наблюдал Гуэн у маленьких лягушек-древесниц Hyla crucifer и Блер — у различных видов земноводных. Вот как описывает Гуан пение Hyla: «Древесница издает первый крик, звучащий, на одной ноте определенное число раз. Помолчав немного и не получив ответа, она издает нечто вроде трели, которая явно оказывает стимулирующее действие, потому что другой партнер отзывается на нее уже на другой ноте. Теперь оба некоторое время поют вместе, причем каждый из них поочередно издает свою ноту. Если третий не откликается, они прерывают пение и первый повторяет свою трель. Случается, что в ансамбль вступает третий — тоже на другой ноте. Дальше они поют уже втроем, сохраняя строгую очередность, и каждый издает свою, отличную от других ноту».
Загадка некоторых земноводных. Почему для метания икры эти земноводные отправляются всегда в одно и то же болото, совершая при этом иной раз длиннейшие переходы? Если их бросить в другой пруд, вполне подходящий на вид, они сейчас же покидают, его и возвращаются к себе. Высказывалось мнение, что первые самцы, прибывшие в избранную зону, своим пением привлекают остальных, но дело не в этом. Существуют виды, которые появляются в месте размножения, не производя никаких звуков.
Так в чем же дело? Можно предположить, что разгадка лежит в каких-то особенностях местности. Андерсон описал такой случай: множество маленьких лягушек-древесниц Microphyla собиралось в пруду диаметром метров двадцать. Веюной окрестные поля разровняли, пруд засыпали и весь участок очистили от кустарника. И что же? В июне, после сильного дождя, автор обнаружил десятка три древесниц, распевающих среди борозд на том самом месте, где был пруд, а ведь никаких признаков, по которым можно было бы найти это место, не осталось. Стоит добавить, что жабы также безошибочно приходят к бывшему пруду, даже если он осушен.
Этого факта достаточно, чтобы исключить возможность влияния гидротропизма. К тому же Саваж подчеркивает, что переходы земноводных совершаются обычно после сильных дождей, когда почва пропитана влагой; здесь не может быть и речи о гидротропизме. Не выдерживает критики и теория, согласно которой жабы и лягушки будто бы просто спускаются под уклон и, таким образом, неизбежно попадают в низину к своему пруду. Выпуская жаб на равном расстоянии от двух прудов, Буланже убедился, что они избирают только один, а именно тот, где всегда происходят их ежегодные сборища. Чтобы попасть туда, они преодолевают всевозможные препятствия, в том числе довольно крутые подъемы и спуски. Как после этого говорить всерьез о теории преимущественного движения под уклон?
Саваж высказал еще одно предположение: нет ничего невозможного в том, что каждый пруд имеет свой особый запах, который земноводные узнают на расстоянии; он создается благодаря жизнедеятельности тех разнообразных видов водорослей, которые обитают в пруду и той растительности, которая его окружает. Это, по-видимому, действительно подтверждается на примере травяных лягушек Rana temporarta, которых как раз и изучал Саваж. Но не так легко согласиться с этой теорией, когда подумаешь о древесницах, находящих свой пруд даже через несколько месяцев после того, как его засыпали.
