Там, за рекой - Пальман Вячеслав Иванович (книги онлайн .TXT) 📗
Глава тринадцатая
ТИШИНА
Хобик бежал куда глаза глядят.
Из проклятого распадка, через луга, сквозь кусты, все рысью, рысью, задирая голову, чтобы не повредить рога, мчался он, обезумев от горя и страха, пока не легли между ним и местом трагедии многие километры и пока не иссякли последние силы.
Но и тогда, залегши в густом березняке, Хобик испуганно вслушивался в лесную тишину. А кожа его все ещё мелко дрожала, и что-то такое происходило в нем странное, и оно отпугивало сон, аппетит и покой, столь нужные животному в его жизни, полной разных опасностей и неожиданных перемен.
Сильнейшее потрясение, связанное с потерей заботливой оленухи, на какое-то время обострило восприимчивость к окружающему миру. Все опять казалось ему враждебным. Будь иначе, как при оленухе, он не пробежал бы мимо тропы своего друга Лобика. Медведь сам обнаружил запах знакомого оленя. Он тотчас свернул со своей дороги, чтобы отыскать Хобика.
Лобик обнаружил приятеля, но прежде чем успел подойти, тот вскочил и унёсся ещё за километр, совсем сбив с толку медведя. Упрямо двигаясь за оленем, Лобик второй раз почуял его в кустах чуть ниже открытой луговины и, опасаясь, как бы олень не удрал опять, принялся на виду у него кувыркаться в траве и играть со своими лапами. Более миролюбивых жестов в природе не существовало.
Хобик оценил поведение приятеля, но сперва высунул рогастую мордочку из кустов, осмотрелся и только тогда вышел. Одиночество в его нынешнем положении не являлось целительным лекарством.
Соблюдая строгую дистанцию метров в шесть, они покружились на поляне, а потом принялись щипать траву. Хобик выбирал сладкий, сочный пырей; медведю больше нравились кислые травы, он часто царапал землю, выкапывая неизвестные Хобику коренья, клубни, и смачно чавкал, приглашая оленя насладиться неведомым лакомством.
Отдохнув на ветерке, разгонявшем гнус, они вместе пошли по лугам, Лобик впереди, олень чуть сбоку и сзади. Поднялись на голый отрог горы, осмотрелись. Тихо вокруг. Почему-то решили перевалить скалистый хребет, долго карабкались вместе по кручам, а когда спускались, за Хобиком увязалась крупная рысь. Олень не видел её, но чувствовал. Почти одновременно с ним учуял хищника и Лобик. Рысь умело маскировалась в скальном хаосе и все время забегала вперёд, отыскивая место, откуда могла бы свалиться на спину оленя. Медведя она игнорировала: ещё молод, чтобы связываться с ней.
Но всякий раз, когда рысь скрадывала расстояние и готовилась к прыжку, медведь подымал щетину на загривке и непременно оказывался между ней и оленем.
Над горами стыл летний вечер, солнце зашло, тени смазались, внизу, где леса, сделалось синё и призрачно, только среди скал ещё хранился отблеск зари. Скоро ночь. Рысь спешила, охота не получалась.
Отчаявшись, голодная хищница пошла на открытую атаку. Скалы кончились, отлого падающая молодая осыпь затрудняла бег оленю, он скользил копытами по щебню, и рысь бросилась за ним, намереваясь догнать раньше, чем он уйдёт в долину ручья. Хобик увидел преследователя и помчался крупно и споро. И медведь поначалу запрыгал было за приятелем, но, разглядев, от кого тот удирает, вдруг преградил дорогу рыси. Предупредительное шипение и оскал клыков не испугали его; рысь ощетинилась, выпустила когти и, задыхаясь от ярости, прыгнула на непрошеного защитника. Лобик изловчился и, хотя лапы рыси больно задели его по плечу, сам ловко содрал с неё лоскуток с рыжеватой шерстью. Раздался короткий визг, и рысь бежала.
Хобик уже исчез в темноте. Распалённый, злой медведь пошёл следом, тихо урча, словно ругаясь.
Олень отыскался в лесу. Стоял, глубоко дышал, в темноте его большие глаза вспыхивали. Лобик поворчал немного и отошёл в надежде поискать чего-нибудь съестного. А Хобик, ощущая со стороны приятеля заботу, успокоился и лёг. Место выбрал такое, чтобы тыл прикрывался: под густейшей зарослью ожины.
Лобик шатался на опушке леса. Глубокой ночью олень почувствовал, что приятель улёгся недалеко от него. Очень хорошо.
Спал медведь немного, но крепко. И Хобик совсем успокоился. Друг рядом. Крикни — и придёт на помощь. Ведь у него больше не было приёмной матери. Он ощущал себя сиротой.
Весь второй день они с Лобиком провели вместе. Не отходили друг от друга.
И третий день тоже.
А куда податься одиноким?
После короткого отдыха у себя дома Саше вновь предстояла дальняя рекогносцировка с зоологом Котенко в район самого густого скопления оленей, косуль и серн.
— Архыз останется с тобой, — сказал он матери, и Елена Кузьминична облегчённо вздохнула: значит, в горах стало спокойней.
Приехал Котенко. Поговорив с хозяйкой, зоолог пошёл повидать овчара. Унылый, притихший, лежал Архыз в конуре, не в силах переносить стука кованых копыт за воротами, звона стремян, голосов собирающихся — всю эту приятную для уха симфонию дальних странствий, которая будоражила кровь и заставляла повизгивать от предвкушения свободы и вольного бега.
— Что нам с тобой делать? — задумчиво сказал зоолог. — Закон нарушать нельзя, в заповедник тебя мы не возьмём. Но в горы… Слушай, Александр, а не забросить ли его к твоему тёзке, к Сергеичу, на приют? До границы заповедника там рукой подать, если будет в нем надобность, заберём. А на приюте ему вольнее. Все-таки движение, свобода. Как ты?
— Я — за! Горы — родная стихия овчара.
— Тогда решено.
Архыз догадывался, что речь идёт о его судьбе. Он вылез из конуры, нервно зевал и потягивался.
— Давай, Александр, бери на поводок и тронемся. Время — деньги, как любил говорить один умный часовых дел мастер. Иван, — крикнул он через забор, — у тебя все готово?
— Три минуты, Ростислав Андреевич, — раздался голос Лысенко.
— Он с нами? — спросил Саша.
— До приюта. — Котенко помялся, но не выдержал: — Ты знаешь, я договорился с главным лесничим — возьмём Ивана лесником. На твой обход.
— А я? — удивился Саша.
— Пойдёшь ко мне в отдел, как решили раньше. Сдашь вступительный экзамен в университет — и считай себя младшим научным сотрудником. Тема для серьёзной работы у тебя уже наметилась.
— Я сперва подумал, что вы шутите, — нерешительно сказал Саша.
— Название для темы только не пришло в голову. — Котенко сбил шляпу на затылок и посмотрел в небо. — Ну, скажем, так: «К вопросу о влиянии направленного воспитания молодняка дикого зверя на последующие взаимоотношения»…
Саша засмеялся. Зоолог сокрушённо покачал головой.
— Да, не очень, — самокритично сказал он. — Это «влияние воспитания» или «последующие взаимоотношения»… Впрочем, не в названии дело. Была бы суть, изюминка, как любят выражаться заправские ораторы.
— Где мы увидим её, эту суть, если без Архыза?
— Все готово, Андреевич! — крикнул с улицы Лысенко. — Можно ехать.
За посёлком Саша спустил овчара. Ошалело бегал он по обеим сторонам дороги, спускался к реке, обгонял лошадей, даже за стрекозами гонялся — так велика была радость, что снова в горах и свободен.
— Как маленький, — улыбнулся Котенко. — И куда все волчье в нем исчезло!
Зоолог сидел на сером мерине грузно и весомо. Полные сумы растопырились позади седла, ноги в укороченных стременах согнулись под прямым углом, чтобы на крутых подъёмах облегчить лошадь. Иван Лысенко ехал впереди и непрестанно улыбался. Все ему было по душе. Вот настоящее дело! А ведь ещё недавно чуть жизнь себе не сломал, связавшись с браконьерами. Спасибо, хорошие люди выручили.
Караван миновал кладку через Белую. Лысенко оглянулся и поймал взгляд Саши. Хлопцы переглянулись. С этого мостика все и началось…
Архыз вертелся около Сашиной лошади, закидывал морду, не обращая внимания на кобылу, хищно прижавшую уши, все искал Сашины глаза. Спрашивал: можно ли?
— Давай беги, — разрешил Молчанов, и Архыз исчез за поворотом.
Не пришёл он, когда сделали короткий привал в буковом лесу, около старых балаганов. Не показался и к ночи у костра уже на границе лугов. И утром его не видели, хотя уже пошли на второй перевал, где высота за две тысячи метров.
