От пчелы до гориллы - Шовен Реми (книги .TXT) 📗
Зато стоит перейти от насекомых к позвоночным, и мы вновь обретаем равновесие, возвращаемся в привычный, знакомый нам мир. В сценах брачных игр и драк у птиц, в организации стада у макак может взволновать близкое сходство с некоторыми чертами человеческого поведения. Да, мы происходим от животных, связаны с ними всеми своими корнями, этого теперь уже никто не отрицает. Но, помилуйте, до такой степени! И даже в том, что мы привыкли считать присущим только нам, людям… Тут есть над чем призадуматься… Правда, это по крайней мере близкий нам мир, а не механизированная, чересчур слаженная жизнь насекомых. Сколько часов провел я в лесу, не отрывая глаз от муравейника. Пленительное, но подчас и пугающее зрелище. А вот пение соловья или «любовные сцены» у лебедей возвращают меня на нашу милую планету, мать всех человеческих существ.
Все же сам я энтомолог, и позвоночные возбуждают во мне чувство, близкое к разочарованию. Слишком уж простыми кажутся мне они, слишком уж грубы их нравы. Ну чего, в самом деле, стоят эти приматы, которые ни домов не строят, ни скота не разводят, ни грибов не выращивают, даже не собирают и не запасают меда? Между тем, пчелы и муравьи умеют все это делать уже в течение миллионов лет. Разочарование возникает от того, что позвоночные, не исключая и приматов, как бы отбрасывают вас в глубь времен, к периоду, который предшествовал каменному веку. А изучая общественных насекомых, вы знакомитесь с цивилизацией, сложившейся намного раньше, чем цивилизация, созданная людьми. Только не забывайте: я говорю о цивилизации насекомых, ничего общего не имеющей с цивилизацией человека… Но если употреблять это понятие для обозначения сложнейших социальных взаимоотношений, коллективного выполнения работ и выращивания потомства, четко организованного разделения труда, то мы, несомненно, вправе применить его в данном случае. Конечно, человек достигает того же уровня и далеко превосходит его с помощью совершенно иных средств. Различие методов и представляет собой наиболее интересную из проблем, возникающих при изучении общественной жизни насекомых. Особь «поглощается» обществом у насекомых с величайшей последовательностью. Очевидно, поэтому Эшерих [7] и некоторые другие биологи, зачарованные внутренней логикой, которая так ярко проявляется в обществах термитов и муравьев, отважились предложить их людям в качестве образца.
Но это логика насекомых, совершенно отличная от нашей. Эволюция всех видов шла по пути развития нервной системы, по пути усложнения психики. Это не гипотеза, а достоверность. Устрицы отнюдь не отличаются живостью ума, но головоногие, также принадлежащие к классу моллюсков, достигают очень высокого развития; примером может служить спрут с его большим мозгом, сложными инстинктами и проворными щупальцами, которые отлично возмещают отсутствие рук. У птиц, как мы увидим, жизнь в сообществах поднимает психику до высших ступеней; к сожалению, мы еще почти ничего не знаем о подлинно общественных птицах. У млекопитающих, этой небольшой, небогатой видами и числом особей группы, вершины развития достиг человек; это, бесспорно, единственный представитель царства животных, доросший до сознания.
Однако, по-видимому, первой ставкой жизни на земле был не человек, а насекомые: полтора миллиона их видов уже изучено и по меньшей мере втрое больше осталось еще не изученных видов. Тысячи новых видов описываются ежегодно. Видов мух в одной только Франции насчитывается больше, чем видов всех млекопитающих, населяющих земной шар, причем мухи разных видов отличаются одна от другой в большей степени, чем мышь от слона; наконец, не менее 80 % видов животных — насекомые. И они подчинены общему закону развития в сторону повышения уровня психики. Но на этом пути встретилась одна серьезная помеха — размеры насекомых: они так малы, что у них неизбежно должны существовать ограничения в числе нервных элементов. Как обойти это препятствие? И общества насекомых разрешили эту задачу — переплели в одно целое все крошечные индивидуальные мозги способами, в тайну которых мы теперь начинаем проникать. Так создалась основа для головокружительного взлета: возникло земледелие, скотоводство, сбор и запасание продовольствия, возникли войны и рабство.
А затем все остановилось. В чем дело? Ведь, казалось бы, оставалось сделать лишь один шаг. Но насекомые продолжают стоять на месте. Наука, несомненно, еще откроет нам причины этой задержки. Кто знает, не пошло ли все по иному пути на других планетах?
Во всяком случае, от необдуманных сравнений человека с муравьем ничего не остается. Они, эти сравнения, лишены всякого смысла, потому что они не учитывают огромного различия, с самых древних времен разделявшего млекопитающих и насекомых. Пчелы и муравьи существовали еще 40 миллионов лет назад и почти ничем не отличались от нынешних. История Homo sapiens насчитывает не более 150 тысячелетий. Мы различны по самой своей природе — вот что разделяет нас. Именно это я и собираюсь, показать на последующих страницах, сопоставляя абсолютно нечеловеческие, лежащие за пределами нашего мира общества насекомых с «подчеловеческими» или «околочеловеческими» (но ни в коем случае не с «противочеповеескими») обществами птиц и приматов.
Эти последние относятся уже к нашему миру, и мы, волнуясь, будем открывать в них смутные, как бы расплывающиеся в тумане черты человеческого поведения.
Часть I
ОБЩЕСТВА НАСЕКОМЫХ
Глава 1. Пчела
Пчела — издревле спутница человека. Он видит ее рядом с собой на протяжении тысячелетий и потому решил, что знает о ней все. Множество примет, сказок, легенд, дразнящих воображение человека, сложилось вокруг пчелы. Кажется, ни об одном животном не было написано так много. Согласно верованиям египтян, душа, покидая тело, часто облекается в форму пчелы. А кто скажет, почему древние греки часто изображали Артемиду Эфесскую в виде пчелы? И почему у многих народов так прочно держится обычай извещать обитательниц улья о том, что кто-нибудь в семье их хозяев скончался? Считается обязательным обращаться к пчелам в самой любезной форме, не скупясь на ласковые слова, — ведь они могут обидеться и покинуть улей. У франков каждый воин обязан был разводить пчел, пчела была как бы эмблемой нации, и впоследствии Наполеон вернул ей на время эту роль. Трудно представить себе, до какой степени еще и теперь пчеловодство окутано пеленою таинственности. К пчелиному хозяину, пасечнику, относятся с почтительным трепетом, и он немало этим гордится. Сам ли он проник в секреты своей профессии или был посвящен в них каким-нибудь древним старцем, атмосфера тайны, в которой проходило обучение, делает его совершенно невосприимчивым к достижениям науки. Все убеждены в том, что навыки, усвоенные от деда или старика дяди за стаканчиком медовухи, куда ценнее того, что предлагают люди в белых халатах; «еще слишком мало воска у них на пальцах», чтобы стоило прислушиваться к их советам. Так замедляется прогресс. Техника пчеловодства и устройство ульев из века в век оставались такими же, какими они были в далеком прошлом. Крупные изобретения — центробежная медогонка и в особенности рамочный улей — появились не более одного столетия назад. Еще позже была начата с пчелами племенная работа — отбор, который чуть ли не испокон веков проводился среди других домашних животных; теперь уже и в разведении медоносных пчел используется метод искусственного осеменения, давно известный животноводам.
Профессия пчеловода овеяна тайной, как и ее традиции. Пчеловодство упорно ускользает от статистики, а заодно и от налогового инспектора. Только путем сопоставлений удается получить примерные цифры. Вблизи каждого медоносного клочка земли опытный глаз сумеет разглядеть ульи, скрытые деревьями или неровностями почвы; а бывает и так: проследишь за полетом пчел-сборщиц и поймешь, что за забором прячется около полусотни ульев. Их приходится в среднем примерно тысяч по двадцать на департамент; кое-кто считает, что эту цифру можно удвоить. Мед собирают десятками тысяч тонн.
