Зов Амазонки - Фидлер Аркадий (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗

Индейцы зовут обезьянок, но они, точно глухие, не трогаются с места. Потом та, черная, преодолев страх, потихоньку выходит из укрытия. Мне этот вид обезьян знаком. Это красивый экземпляр аспидной обезьяны, названной здесь барригудо, что означает толстобрюхий. Обезьяны эти — одни из самых крупных в Южной Америке. Они в противовес изящным, нервным паукообразным обезьянам коата отличаются крупным, массивным телосложением и медлительностью. Что бы барригудо ни делал, его движения полны необыкновенного достоинства и кажутся глубоко обдуманными; шерсть у барригудо темная, волнистая, чаще всего черная.

Вот и сейчас он послушно выходит из-за угла неуверенным, медленным шагом. На полпути он приподнимается на задние ноги и оглядывается на хижину, где осталась его подружка. Доверительным, широким движением руки барригудо как бы хочет придать смелости обезьянке и приглашает ее подойти к нам. В этом движении, напоминающем человеческий жест, есть что-то очень комичное. Именно так вежливый актер приглашает свою партнершу выйти на аплодисменты из-за кулис!

Мы пытаемся привлечь обезьян ласковыми словами и приветливыми жестами, но они признают лишь вещественные знаки внимания. Только тогда, когда я бросил им два золотистых банана, мы возымели некоторый успех. Коата боязливо расстается со своим укрытием, бросается к барригудо, и уже вместе они подходят к нам. Каждая принимается за свой банан: одна ест жадно и торопливо, другая — медленно, флегматично. До чего разные темпераменты!

Фрукты быстро исчезли — вероятно, понравились, — зверюшки снова потянулись за лакомством.

У солидного барригудо лицо черное, с морщинистой кожей, низким лбом и выпуклыми бровями. Он еще больше, чем коата, похож на человека — то ли движениями рук, то ли сосредоточенным вниманием, с каким он ест, то ли реакцией на внешние явления. У него спокойные, необыкновенно честные глаза, с трогательной прямотой выражающие все переживания.

Я держу в вытянутой руке банан и подхожу к обезьянам. Испуганная коата быстро отступает назад — вот трусливый дикарь! Зато барригудо стоит на месте, вперив в меня проницательный взор. На его лице вся гамма чувств: беспокойство, доверие, страх, любопытство. Я вижу, какого напряжения воли стоит ему эта выдержка. Он хватается руками за затылок и приглаживает волосы так, как это обычно делает человек, желая успокоить свои нервы.

Подаю ему банан. Он осторожно берет его и деликатно кладет в рот. Но вдруг коата, охваченная внезапной ревностью, одним прыжком подскакивает к барригудо, вырывает лакомство у него изо рта и удирает. Ограбленный барригудо не подумал ни огрызнуться, ни догнать лакомку. Он только с удивлением посмотрел вслед ей и затем смущенно перевел свой выразительный взгляд на меня, как бы прося еще. Я снова дал ему банан. Тогда произошло то, чего я за все долгое время своего общения с лесными обитателями еще ни разу не видел. Общеизвестно, что алчность является у зверей основным импульсом, законом их бытия. Все звери, с которыми мне до сих пор приходилось общаться, были жадными эгоистами; в лучшем случае они не вырывали пищи у других. А барригудо взял банан, даже не притронулся к нему и, подойдя к своей подруге, подал его ей, как бы говоря: «Если уж ты такая обжора, то на тебе еще!»

Вот это жест, вот это самопожертвование, вот это дружба!

Барригудо возвращается ко мне и снова просит. Разумеется, я даю. Пока он с удовольствием уплетал банан, я прикоснулся рукой к его голове, и он нисколько не противился. Тогда я протянул ему руку, — барригудо взял ее, крепко сжал и продолжал держать в своей руке.

Морщины на лице старят его, но, очевидно, это особая красота, ибо барригудо находится в расцвете сил. Что больше всего удивляет в нем, это выражение огромной доброты в сочетании с какой-то редкой даже для обезьяны сообразительностью. Удивительно ли, что чудесный толстобрюх покорил меня? Насколько он приятнее своей невоспитанной подружки! Неужели Клаудио откажется мне продать и эту обезьяну?

Индейцы с большим интересом наблюдали за моими заигрываниями. Затем Клаудио подошел ко мне и, показывая на обезьяну, сказал:

— Хорошее мясо…

Я не понял, о чем он говорит, но Валентин пришел мне на помощь и объяснил, что мясо барригудо является для индейцев лучшим лакомством и поэтому лесные жители так рьяно охотятся за ними. Эти обезьяны стали очень редкими гостьями в тропических лесах, особенно вблизи человеческих жилищ. В чаще их еще относительно много, но индейцы усиленно уничтожают их.

— А этого тоже держат на убой? — спрашиваю я возмущенно.

Клаудио по свойственной ему манере не дает вразумительного ответа, из чего я заключаю, что вопрос еще не решен окончательно: может, съедят, а может, и нет. Индеец и его жена бросают все более жадные взгляды на два куска цветной материи, которую я прежде разложил перед женщиной в виде предлагаемой платы за обезьяну.

Первым не выдерживает Клаудио и, прикоснувшись к красной материи, смотрит на меня исподлобья.

— А это дашь мне? — бормочет он.

— За что? — спрашиваю.

— За нее, — показывает он глазами на барригудо.

— Дам два куска! — поспешно отвечаю я, стараясь не обнаружить своей радости.

С минуту Клаудио стоит онемевший, думая, что я шучу. Затем он, в свою очередь, поспешно соглашается и велит жене отнести поскорее материю в хижину. А вдруг я раздумаю и пожалею о своей щедрости?

На обратном пути мои парнишки ругали меня, уверяя, что я переплатил за зверя, что он этого не стоит, что материя была очень ценная. От них я узнал, почему обезьяна такая ручная. Оказывается, она долгое время жила у одного из соседей, а затем он отдал ее Клаудио на съедение. Юлио обстоятельно и толково стал ощупывать насупившегося барригудо, привязанного к носу лодки, а потом успокоенно сказал Валентину:

— Мяса у него достаточно, и жирный… Знаешь, может, гринго [75] не так уж много переплатил за нее?

По возвращении в Кумарию снова встал вопрос о съедобных свойствах обезьяны. Педро, осмотрев ее, серьезно посоветовал забирать ее на ночь в хижину и зорко стеречь: кто знает, не польстится ли на нее какой-нибудь пеон из ближайшей асьенды, не захочет ли полакомиться ею?

58. ВОТ ЭТО ДРУЖБА!

Таким образом я приобрел обезьяну барригудо и завязал дружбу с милейшим созданием, которое мне когда-либо приходилось встречать. Эта была самая крепкая дружба, какая только возможна между человеком и животным. Когда я вспоминаю о ней, то самые нежные слова рвутся из моей души. Трудно осознать, что в этом зверьке так привлекало меня и в чем таилось его обаяние. То ли в доброте и уживчивости характера, то ли в сдержанности — я бы сказал изысканности его манер, то ли в быстрой сообразительности, то ли в удивительной способности глубоко чувствовать?

Наша дружба — особая. В ней нет приторности; ни я, ни барригудо не любим никаких излияний.

Обезьяна почти так же привязана и к другим людям, с которыми ей приходится общаться: к моему хозяину Барановскому, к Педро, Валентину, к Чикиньо. Чуждается она только одного Юлио. Позднее, убедившись в ее проницательности, я пришел к выводу, что эта умница поняла, для какой цели Юлио ощупывал ее, когда мы возвращались от Клаудио, и до сих пор не может простить ему этого.

Спустя три дня по возвращении в Кумарию я разрезал путы, связывавшие барригудо, и отпустил его на волю. Но он не сбежал. Целыми днями он кувыркался близ хижины, сердечно приветствуя всех, а вечерами приходил спать ко мне. Охотно, хотя и с достоинством, он играл с другими животными, особенно с обезьянами, на шаловливую резвость которых он смотрел с забавной снисходительностью. В отличие от этих шумных созданий он всегда молчалив.

Я полагал, глядя на его крепкое, приземистое туловище и медлительные движения, что он неуклюж и неповоротлив. Ничего подобного. При желании барригудо умеет проделывать самые невероятные прыжки, а на верхушки высоченных деревьев взбирается с ловкостью, которой могла бы позавидовать любая длинноногая коата. В этих случаях барригудо помогает себе длинным крепким хвостом; зацепившись хвостом за ветку, он любит раскачиваться в такой позе и при этом с особым удовольствием поедает лакомства.