Путь кенгуренка - Даррелл Джеральд (бесплатные серии книг txt) 📗
— А ты, часом, не рехнулся? — осторожно спросил я.
— Нет, — ответил Крис. — Это только на вид страшновато.
— Верно! — горячо подхватил Джим. — Зато представляешь себе, как будет приятно, когда ты пройдешь там, а он скажет, что эти кадры ему, пожалуй, ни к чему.
После долгого спора мы решили предоставить лодочнику рассудить нас. К моей великой досаде, он заявил, что с удовольствием проведет лодку через пороги. Ничего не поделаешь… Джим и Крис заняли позиции с камерами, а мы с Джеки сели в лодку и тронулись в путь. Эта лодка еще утром, в начале нашего путешествия, показалась мне не очень-то надежной, когда же мы стали приближаться к порогам, я и вовсе потерял веру в ее прочность и ходовые качества. А лодочнику вся эта затея явно доставляла огромное удовольствие, он лихо работал шестом, время от времени издавая буйные «гиббоньи» крики, явно выражавшие упоение, которого мы с Джеки совершенно не разделяли. И так как он стоял на корме, а мы сидели ближе к носу, то, когда долбленка достигла порогов, все брызги достались нам. Большие шипящие волны ударили в скулы лодки и приняли нас в свои объятия; через тридцать секунд мы промокли столь же основательно, как если бы попытались одолеть пороги вплавь. К моему удивлению.
мы миновали каменную преграду невредимыми и вышли на более спокойный участок.
— Великолепно! — орал Крис, прыгая на берегу. — А теперь повторите, чтобы мы могли снять вас крупным планом.
Бормоча непечатные эпитеты по адресу нашего режиссера, мы вторично форсировали пороги.
— Ну, вот что, — сказала Джеки, когда вторая попытка была успешно завершена, — с меня хватит. Отвезите-ка меня обратно в рестхауз, чтобы я могла переодеться.
Крис сразу понял, что дело пахнет бунтом, и согласился.
— В самом деле, — сказал он, — оставим Джеки в рестхаузе, а сами поднимемся вверх и еще поснимаем. Джим выразительно посмотрел на меня.
Водворив в рестхауз мою промокшую и раздраженную супругу, мы отправились вверх против течения. Приблизительно через полчаса подвесной мотор вдруг издал какие-то странные хлопки и заглох. В наступившей давящей тишине Джим просвистел несколько тактов из песни о жертвах кораблекрушения.
— Что с ним случилось? — спросил Крис, возмущенно глядя на мотор.
— Заглох, — ответил я.
— Без тебя вижу,-отрезал Крис, — но почему?
Тем временем лодочник, всем своим видом выражая недоумение, набросился на мотор и принялся потрошить его гаечным ключом. Наконец, радостно улыбаясь, он извлек из внутренностей мотора какую-то часть, которая — даже я это сразу понял — была безнадежно искалечена, и сообщил, что должен вернуться в рестхауз, чтобы заменить эту необходимую деталь.
— Ну, нам-то незачем с ним возвращаться, — заметил Крис. — Подождем здесь.
— Кто-нибудь из нас отправится с ним, — твердо сказал я. — Я уже попадался на такие удочки. Он заболтается с женой своего лучшего друга и пропадет дня на три. Я предлагаю сделать так: мы с тобой останемся здесь со снаряжением, а Джим пусть едет с ним.
Мы выгрузили снаряжение на песок, проводили взглядом лодку с Джимом и углубились в обсуждение эпизодов. которые надеялись снять, когда (и если) Джим вернется. Сидя на корточках спиной к реке, мы ничего не замечали вокруг, и то, что произошло затем, немало потрясло нас обоих. Я повернул голову, чтобы швырнуть в реку окурок. и вдруг увидел метрах в пяти от нас приближающуюся с изрядной скоростью исключительно крупную и грозную на вид королевскую кобру. Голова с шеей возвышалась сантиметров на пятнадцать над водой, а сама змея была не менее трех метров в длину и, судя по ее большим сверкающим глазам, обладала довольно скверным характером Продолжая плыть тем же курсом, она неизбежно пристала бы к берегу как раз между Крисом и мной. И хотя я страстный натуралист, столь тесное общение с королевской коброй мне вовсе не улыбалось.
— Берегись! — заорал я, вскакивая на ноги.
Крис бросил испуганный взгляд через плечо, тоже вскочил, и мы дружно обратились в бегство.
Тут, в соответствии с лучшими образцами литературы о джунглях, королевской кобре полагалось злобно зашипеть, броситься на нас и несколько раз обвиться вокруг тела Криса, а в ту самую секунду, когда ее зубы должны были вонзиться в трепещущую яремную вену Криса, мне надлежало размозжить ей голову метким выстрелом из пистолета. Несомненно, все так бы и вышло, если бы не три вещи: во-первых, у меня не было пистолета, во-вторых, кобра явно не читала нужных книг, и, в-третьих, она испугалась нас не меньше, чем мы ее. Она плыла тихо-мирно по своим делам, нацелившись на симпатичный песчаный бережок, на котором торчали два гнилых пня, Внезапно — о ужас! — пни превратились в людей! Если можно говорить о выражении лица змеи, то у этой кобры оно было чрезвычайно удивленным. Она круто затормозила, остановилась и несколько секунд смотрела на нас, высунувшись из воды почти на полметра. Я утешал себя тем, что смерть от укуса кобры, если верить книгам по герпетологии, не так уж мучительна. Однако змея отнюдь не собиралась тратить на нас драгоценный яд. Она повернулась кругом и полным ходом поплыла вверх по реке. В тридцати метрах от нас кобра выбралась на берег и ринулась в лес с такой скоростью, словно за ней гнались по пятам.
— Ну вот, — сказал я Крису, — теперь ты сам убедился, какая опасная тварь эта королевская кобра. Бросается на людей без малейшего повода!
— Что ты хочешь этим сказать? — не понял Крис. — Она же испугалась нас ничуть не меньше, чем мы ее.
— Вот именно. И тем не менее о королевских кобрах пишут, что они нападают ни с того ни с сего.
— Жаль, что здесь нет Джима, — задумчиво произнес Крис. — Вот было бы разговору на целый день.
Когда Джим наконец вернулся с лодкой, мы прошли еще три — пять километров вверх по реке и высадились на берег, чтобы исследовать лес и проверить, не подойдет ли он для задуманных нами съемок. Не успели мы отшагать и двухсот метров, как на гребне холма, справа от нас, раздались дикие вопли. Эта какофония напоминала пение гиббонов, но голоса были басистее и громче, и каждый крик заканчивался странной, гулкой дробью, словно кто-то стучал пальцами по барабану.
— Сиаманг! — сказал лодочник, и глаза Криса загорелись одержимостью.
— Попробуем подойти поближе и снять несколько кадров, — прошептал он.
Мы осторожно начали подниматься на бугор, стараясь поменьше шуметь, но с громоздким грузом продвигаться бесшумно сквозь обильно уснащенные шипами и колючками заросли было невозможно. Впрочем, сиаманги были слишком увлечены своими вокальными упражнениями, чтобы обращать на нас внимание, ибо пение не прерывалось. Мы подходили все ближе к деревьям, на которых, по нашему расчету, сидели обезьяны, и уже приготовились увидеть певцов, когда голоса вдруг смолкли. И сразу в лесу стало так тихо, что на фоне этой тишины шум от нашего продвижения казался гулом идущих напролом танков. Внезапно лодочник остановился и указал вверх своим тесаком.
— Сиаманг! — повторил он с довольным видом. На макушке стройного дерева, метрах в двадцати пяти над нами, устроилась пятерка сиамангов с поблескивающей на солнце угольно-черной шерстью: взрослые самец и самка, два юнца и детеныш. Лениво свесив длинные руки с тонкими кистями, они небрежно восседали на ветвях, и я обратил внимание, как любопытно они распределились: самец сидел на толстом суку лицом к остальной четверке, которая примостилась на другом суку, метрах в четырех от него и чуть пониже. Можно было подумать, что он читает им небольшую лекцию о древней сиамангской музыке. А чтобы мы не воображали, что незаметно подкрались к нему, он то и дело поглядывал на нас и поднимал брови, точно его шокировал наш неряшливый вид. В конце концов сиаманг смирился с мыслью, что аудитория пополнилась новыми слушателями, и сосредоточил все внимание на своей семье. Глядя в бинокль, я увидел, как он уселся поудобнее, разинул рот и запел.
Первые три-четыре крика были короткими и отрывистыми; в это время с горлом гиббона происходило что-то удивительное, оно все больше раздувалось по мере того, как он накачивал воздух в розовый, словно светящийся горловой мешок. Наконец мешок достиг нужных размеров, и началась настоящая песня. Интересно, что после каждого, если так можно сказать, куплета горловой мешок начинал опадать, а следующий куплет снова накачивал его воздухом. Насколько я понимаю, именно эта «граммофонная труба» издавала странную барабанную дробь в конце куплетов, когда из мешка вырывался воздух. После очередного куплета наступала короткая пауза, во время которой семья, увлеченно слушавшая певца, продолжала пожирать его глазами. А затем самка и один из юнцов, иногда поддержанные самым маленьким, разражались пронзительными отрывистыми криками — очевидно, своего рода аплодисментами; во всяком случае, так их воспринимал самец, потому что он тут же опять принимался петь.
