Лягушка на стене - Бабенко Владимир Григорьевич (лучшие книги онлайн TXT) 📗
Неопытный Михайлов никак не мог связать приход открытки или письма с таким странным способом спать.
— Уже почту раздали, — развивал свою мысль профессор, поднаторевший на китобойном промысле. — А жены им посылки прислали. В каждом ящике по две бутылки, больше не влезает. Ребята и отдохнули. Ну вот и ваша каюта, осваивайтесь. Душ в кормовой бане, помните, мы ее проходили на второй палубе? (Михайлов, естественно, не помнил.) Гальюн — прямо по коридору, ужин, — Думский посмотрел на часы, — через час в кают-компании на первой палубе. (Михайлов и этого не помнил.) В случае чего спросите, как туда добраться. Осваивайтесь. А я пошел, у меня срочное дело есть. — И профессор, взмахнув длинным мясницким ножом, который он ловко выхватил из висевших у него на боку потертых кожаных ножен, исчез в полутемном коридоре.
Михайлов успешно нашел гальюн, до душа и столовой не добрался, а достал из рюкзака кусок хлеба, пожевал и заснул.
А утром его разбудил боцман. Он-то и послал Михайлова туда, ну сами знаете куда, и, как только потом понял Костя, не в переносном смысле, а в прямом значении этого слова.
Буксировщик только что подтащил к борту китобазы самку сельдяного полосатика, и наступило время работы не только бригады раздельщиков, но и научных работников — профессора и студента.
Дипломная работа Михайлова была посвящена размножению китов и изучению спектров питания этих млекопитающих (неплохая тема для москвича, никогда не видевшего моря). Пищевые пробы, по методике Думского, следовало брать непосредственно из кишечника, а вот для того, чтобы выявить, сколько раз китиха рожала и не беременна ли она, надо было обследовать ее половую систему. Именно туда в этот утренний час и приглашал Михайлова из-за двери боцман.
Костя умылся, оделся и вышел на палубу. Погода была отличной: голубело небо, светило солнце, по морю катились невысокие зелено-серые валы, в воздухе и на волнах белели чайки и серели глупыши.
На разделочной палубе Михайлова ошеломил запах протухшего мяса и рыбы. Но студент тотчас забыл о нем: несколько толстых металлических тросов, дрожа, как струны огромной гитары, медленно, под визг лебедок наматываясь на барабан, тащили за хвост по слипу — наклонной палубе — огромного, как подводная лодка, кита. Корма «Командора» оседала под его многотонной тяжестью.
Доктор наук в длинном черном кожаном фартуке и с уже знакомым мясницким ножом на поясе нетерпеливо расхаживал между курящими раздельщиками и смотрел на подтягиваемого сейвала, или сельдяного полосатика. На палубе показалась голова зверя; из закрытой пасти потоками лилась морская вода.
Рабочие курили, опираясь на широкие фленширные ножи, возникшие, вероятно, с самого зарождения китобойного промысла. Они отдаленно напоминали клюшки русского хоккея, но были в рост человека, а та часть инструмента, которая у настоящей клюшки скользила по льду, у фленширного ножа была стальная и к тому же имела бритвенно острую заточку.
Стих визг лебедок, и китиха замерла на палубе. «Хоккеисты» побросали окурки за борт и двинулись к огромной туше.
— Мужики, — громко сказал боцман, — дайте студенту попробовать, как достается зарплата раздельщика, — и вытолкнул Михайлова вперед.
Бригадир протянул ему свой нож.
— Бей сильнее и резче, — негромко сказал он дипломнику. Михайлов взял округлое древко и изо всей силы ударил по китовому брюху. С хрустом брызнули скорлупки морских желудей, облепивших кожу зверя, и поползли похожие на крабиков китовые вши. Блестящее лезвие ножа отскочило назад, словно кит был резиновый, не причинив ему ни малейшего ущерба. Бригадир отпрыгнул в сторону, когда отточенная сталь, отброшенная сейвалом, пронеслась рядом с его лицом.
— Все ясно, — сердито сказал он Михайлову, отбирая у него нож. — Жрать надо лучше, больше и чаще. И зарядкой заниматься. По утрам и вечерам. А пока что до раздельщика тебе далеко.
С этими словами он нешироко размахнулся и ударил. Острое лезвие фленширного. ножа, казалось, без усилий погрузилось в кожу. На палубу упитанными анакондами и питонами поползли шевелящиеся кишки.
Бывалый профессор, черствые раздельщики и неженственный боцман равнодушно смотрели на это, но впечатлительный Михайлов побледнел.
— Пойдемте, возьмем пищевую пробу, — сказал Думский Косте.
Услышав это, раздельщики, уже знакомые с методикой профессора, подались назад. А доктор со студентом подошли к кишке, и Думский, взмахнув своим длинным ножом, нанес лихой кавалерийский удар с оттяжкой и, колыхнув тяжелым фартуком, быстро, но грациозно отпрянул в сторону. Из разрубленной кишки вверх взметнулась густая канализационная струя, состоящая из полупереваренных рачков и рыбок, и окатила неповоротливого Костю.
— Никогда бы не поверил, что для изучения китов придется работать ассенизатором, — прошептал задохнувшийся от сногсшибательных ароматов студент.
Профессор же переждал, пока стихнет благовонный фонтан, и только после этого в цинковое ведро взял пробу содержимого китового кишечника, щедро разлитого по палубе и по Михайлову. Раздельщики, брезгливо обходя студента, пошли к киту.
— Что же вы, батенька, такой неловкий, — мягко укорил его профессор, снимая с плеча Михайлова лезвием ножа несколько мелких селедок. — А сейчас пройдемте в матку. Здесь главное скорость, раздельщики быстро работают. Чуть замешкаешься — и нам ничего не достанется. — С этими словами Думский ринулся к сейвалу. За ним медленно брел Костя, стряхивая с себя черноглазых рачков.
Раздельщики споро махали фленширными ножами, и разрез на брюхе кита на глазах увеличивался. Сверху, со стрелы корабельного крана, спустили огромный мясницкий крюк; его острие ввели в надрез на китовой коже. На стреле заскрипели тали, и приличный шмат сала поплыл над палубой к горловине салотопки.
— Студент, ты чего медлишь? — сказал подошедший к Михайлову боцман. — Иди скорее к профессору, а то сейчас кончат кита потрошить, и ты никогда в китовую... — он нежно произнес матерное слово, — не заглянешь. Иди! — И гнусный боцман подтолкнул Михайлова к хвостовой части самки. — Студент должен все увидеть, все попробовать и везде побывать.
— А, оправились! — обрадовался профессор подошедшему Косте. — Вот и славненько. В первую китиху мы с вами полезем вместе. Я покажу, где и что находится и как обрабатывается. Ну а уж в следующий раз вы будете работать самостоятельно. Да-с. А сейчас — вперед!
И Думский со своим длинным ножом и в огромном фартуке, похожий на горца с шашкой и буркой, почему-то надетой задом наперед, бросился туда, где точные удары фленширных ножей делали кесарево сечение мертвой китихе.
Раздельщики добрались до анатомических структур, в которые стремился Думский.
— Желтое тело крупное, — задумчиво произнес профессор, рассматривая яичник. — Значит, китиха беременна. Надо искать эмбрион.
Раздельщики уже отверзли полость огромной, величиной с комнату, матки. Михайлов забрался туда и прошелся по пружинящей, как резина, ткани. У студента появилось ощущение, что они с профессором занимаются геологией: все вокруг было настолько громадным, что больше походило на горные породы, слои и горизонты с полезными ископаемыми и самыми подходящими для работы были бы геологический молоток, лопата и кирка. Но Думский достал свой нож и присел над незаметной выпуклостью.
— Вот он, эмбрион. Здесь надо работать аккуратнее, — произнес Думский. — Больше для нас китих этого вида стрелять не будут. Сельдяной полосатик — зверь редкий, на них специальное разрешение получать надо. — И профессор бережно положил полуметрового неродившегося китенка в ведро.
Пока они возились с женскими половыми органами сейвала, вокруг кипела работа. Слышался мат раздельщиков, свист паровых пил, расчленяющих китовые кости, хлесткие удары фленширных ножей, пение лебедок и скрип талей.
