Неведомый Памир - Потапов Роальд Леонидович (онлайн книги бесплатно полные txt) 📗
Происхождение же стены, загораживавшей вход в пещеру, главной виновницы возникновения легенды, тоже объяснялось просто и буднично. Со временем свод пещеры постепенно обваливался, одни камни слетали вниз, а другие задерживались у входа в пещеру, постепенно образуя стенку, создававшую снаружи иллюзию искусственного сооружения. Изнутри же, как можно догадаться, стенки вообще не было просто лежала куча камней.
В тех же скалах Рангкуля есть еще одна пещера, на мой взгляд куда более интересная, чем Мататаш. Вход в нее расположен на высоте около 4500 метров. Подниматься туда несложно, но утомительно - по сплошной сыпучей осыпи. Пещера начинается в основании скалы и уходит постепенно вниз на несколько сотен метров. Там есть довольно большие залы, без сталактитов и сталагмитов. Группа альпиниста Блещунова, довольно подробно описавшего пещеру, нашла в одном из закоулков старинный серебряный браслет и каменного жука-скарабея. Раскопки, предпринятые таджикским археологом Вадимом Рановым, не дали ничего. Археологов заинтересовал толстый слой птичьего помета в некоторых местах. «Прямо как гуано»,- говорили они. Откуда он там? Это предстоит выяснить. Да и вся пещера до конца не обследована, и о ней, как и о Мататаше, также рассказывают легенды.
Пещер подобного типа на Памире, видимо, больше нет. Наиболее распространены здесь пещеры типа Мататаша - глубокая ниша или камин в скале. Многие пещеры занимают обширную площадь, до сорока квадратных метров. Пещеры, имеющие хороший подход, очень удобны для стоянок: пастухи и охотники нередко пользуются ими, и потолки в таких пещерах обычно покрыты копотью. Во многих из них даже сооружены из камня стенки - сюда прячут в непогоду или на ночь скот.
В. А. Ранов нашел в одном из таких гротов удивительные вещи. Сейчас этот грот, названный по имени долины гротом Шахты, известен на Памире не менее чем знаменитая Альтамира в Испании. Вадим Ранов нашел этот грот во время систематических поисков следов первобытных людей на Памире, начатых в 1956 году.
Живопись грота ШахтыПо опыту зная, что в удобных гротах и пещерах нередко попадаются следы древних стоянок, Ранов старался не пропускать ни одной ниши, заглядывая в самые глухие уголки нагорья. Грот, о котором идет речь, он заметил снизу, из сухого сая. Пройдя с сотню метров по очень неудобной осыпи и выкарабкавшись на площадку перед гротом, он увидел прямо перед собой, на нависающей стенке грота, намалеванную охрой сценку охоты на диких животных. По стилю исполнения рисунок мог принадлежать только человеку каменного века. Громадный, неуклюжий бык, вероятно як, поражаемый стрелами; сбоку - профили двух кабаньих голов и слева - идущие, видимо, в загон фигурки людей-птиц, странные фигурки, очень похожие на изображения, найденные в Африке и Австралии. Там эти фигурки трактовались как изображения охотников, замаскированных под страусов или эму (такая маскировка практикуется и поныне), но что они могли означать здесь? Изображения, видимо, когда-то покрывали всю стену грота, но натеки уничтожили почти все, кроме этой сценки.
О том, что он почувствовал, открыв такое чудо на Крыше Мира, Вадим Александрович особенно не распространялся: «Я только сказал: мамочки! А больше ничего не сказал...»
В 1960 году отряд Ранова проводил тщательные раскопки грота. Я в то время изучал пернатую фауну скалистых склонов Найзаташа и жил в лагере археологов. Раскопки дали много интересного материала, как в самом гроте, так и в небольшой пещерке, найденной на другой стороне долины. В археологической добыче оказалось немало любопытного и для меня. В сухой памирской почве, где процессы гниения отсутствуют, сохранность вещей, будь то кость или дерево, просто изумительна. Достаточно сказать, что в неолитических слоях были найдены вполне сохранившиеся основания перьев уларов, а в несколько более позднем слое - наконечник стрелы, привязанный лыком (!) к остатку древка. И лыко-то сохранилось!
Благодаря рисункам на стене грота, костям и перьям животных и птиц, раскопанным в культурных слоях, остаткам различных растений нам в общих чертах довольно ясно представилась картина природной обстановки того далекого времени. В вечерние часы всеобщего «трепа», когда, измотанные дневной работой, мы отдыхали у яркого костра после сытного ужина, в долгих оживленных спорах мы пытались реконструировать прошлое. Каменный век казался близким до иллюзии, чуть ли не вчерашним днем. Бывали минуты, когда я совершенно отчетливо представлял себе, как выглядела местность вокруг нас в каменном веке. У входа в грот мелькали кряжистые тени первобытных охотников с копьями в руках. Они бесшумно сходили друг за другом вниз, в расстилавшуюся под гротом зеленую долину. По ее середине, петляя, текла речка, окруженная густыми зарослями ивы и тростников. Выше зеленели луга, убегающие к склонам гор. По склонам тоже темнели то здесь, то там пятна альпийских лугов. Травы было много! Где-то на окраине болотистого луга копошилось кабанье стадо, по склонам россыпью кормились архары и козероги. А крики уларов ранним утром звучали так же оглушительно и азартно, как и сейчас...
Между прочим, в тех же самых скалистых горах Найзаташ, где Вадим Ранов нашел свой грот, где-то в очень потайном местечке якобы скрыто древнее-предревнее капище со следами поклонений самых различных культов. Капище это, известное местным старикам киргизам, будто бы нашел геолог Клунников еще до войны. Он рассказал о нем Кириллу Владимировичу Станюковичу в конце 30-х годов, а тот - еще через двадцать лет - мне. Сам Клунников погиб во время войны. Никто не вел специальных поисков, геологи и топографы, работавшие здесь, ни разу не наткнулись на это капище. Возможно, что никакого капища и нет. А вдруг?!
В скалистых отрогах хребта Найзаташ - вытянутой с севера на юг гряде высоких зубчатых скал - было довольно много самых различных ниш, навесов и просто небольших дыр. В одной из них я наткнулся на завернутые в истлевшие тряпки четыре деревянные миски, старые, выщербленные и чуть ли не расколотые пополам большими трещинами. Такие миски и сейчас в ходу в некоторых кишлаках.
На противоположном от грота склоне отрога я нашел еще одну любопытную пещеру. Вглубь скалы уходил правильный, как будто вырубленный руками человека коридор метровой ширины и около полутора метров в вышину. Метров через семь он круто сворачивал вправо. Тут уже было совершенно темно и основательно пахло каким-то зверем. Поспешно выбравшись назад, я соорудил примитивный факел из бумаги и терескена и снова вторгся внутрь. За поворотом мой факел осветил небольшую камеру, углубленную вырытой кем-то в мягком субстрате ямой. Шерсть и помет свидетельствовали о том, что я в логове медведя и хозяин был здесь сравнительно недавно. Может быть, в этой пещере была его зимняя берлога? Кстати, медведь - единственный крупный зверь Памира, которого мне не удалось увидеть ни разу, хотя следы его деятельности попадались нередко.
В этом отношении Кириллу Владимировичу Станюковичу повезло больше, и в своих странствиях по горам Памира он не раз встречался с косолапым нос к носу. И не только с обычным бурым мишкой, населяющим нагорье, но даже с гималайским медведем. Медведь этот меньше бурого, черного цвета, с белым галстуком на шее и груди. Станюкович встретил его в долине реки Каинды на Северном Памире, и достаточно хорошо рассмотрел, чтобы не ошибиться в определении. Ни до, ни после в горах Средней Азии и на Памире гималайского медведя никто не встречал: но он обитает рядом, в горах Афганистана, и оттуда, видимо, иногда забредает на Памир.
Медведь в представлении большинства людей неразрывно связан с лесом, и на первый взгляд кажется странным его обитание в горах, лишенных даже кустарника. Лес на Памире медведю заменяют скалы. Примерно в таких же условиях живет и тибетский медведь-пищухоед (как и памирский медведь, это разновидность нашего бурого медведя). В центральных районах Памира медведи редки, будучи более обычными по окраинам, в верховьях скалистых долин. В районе биостанции за все годы работы я встретил следы медведя только раз. Это было в начале лета в цирке Зор. Видимо, он забрался сюда с верховьев Западного Пшарта, где обычен, и вскрыл здесь, кажется небезуспешно, две сурчины. На их месте остались зияющие воронки - как будто после взрыва авиабомб.