Сироты Цаво - Шелдрик Дафни (книги бесплатно TXT) 📗
Грегори Пек быстро подружился с Брутусом и вскоре привык сидеть у него на спине. Когда Брутус пил, Грегори вспрыгивал на край ведерка и с интересом наблюдал, как быстро исчезает молоко. Иногда он настолько увлекался, что даже падал в ведерко, и его приходилось спасать.
По вечерам Брутус приходил в игривое настроение. Он начинал носиться взад и вперед по саду, взбрыкивая и лягаясь, внезапно останавливался и с неменьшей энергией несся опять. Очень любил он устраивать битвы со шлангом для полива. Брутус становился на колени и в шутливой ярости старался расплющить шланг лбом; при этом он так вращал белками глаз, что вид у него становился действительно злобным. Грегори это представление нравилось, так же как и нам. Сидя на перилах веранды, он пронзительным криком выражал свое одобрение при каждой новой атаке. А потом, когда Брутус, совершенно вымотанный столь энергичными упражнениями, падал в изнеможении на землю, Грегори слетал с веранды, садился ему на голову и издавал торжествующее кудахтанье, показывая, что главным все равно остается он.
К этому времени Грегори прожил у нас уже почти год и его наряд — черные перья, пестрая грудка и необыкновенно красивый красный клюв — стали почти такими, как у взрослой птицы. Мы с облегчением вздохнули, когда его перья стали чернеть. Это означало, что Грегори самец, у самочек этого вида перья имеют тусклокоричневый цвет. Для нас просто дикой казалась мысль о том, что Грегори Пек — «она»!
Как ни странно это звучит, но самой большой опасностью для Грегори было его слепое доверие к людям. Он мог совершенно спокойно влететь в машину к незнакомому человеку и усесться к нему «а плечо. Чаще всего владелец машины начинал в ужасе махать руками и старался прогнать Грегори, но один из посетителей как-то попытался увезти его. На наше счастье, Дэвид увидел, как Грегори влетел в машину, и вовремя успел освободить его.
Когда Грегори исполнился год, неотложное дело потребовало нашего присутствия в Момбасе, расположенной в сотне миль от Вой. Дело было достаточно серьезным: во время схватки один из наших объездчиков выстрелил в браконьера. Объездчика арестовали и обвинили в убийстве. Несколько позже обвинение сформулировали как непредумышленное убийство и, когда процесс начался, наше присутствие в Вои оказалось просто обязательным. Мы решили разбить лагерь на окраине Момбасы, но сразу же возникла проблема, что делать с Грегори? Брать его с собой значило просто испытывать судьбу — в густонаселенном районе ткач обязательно влетел бы в проходящую мимо машину или повозку, а такое приключение могло оказаться для него печальным. Поэтому, тщательно все взвесив, мы решили оставить Грегори дома. Предчувствие у меня было самое дурное, ведь Грегори еще никогда не оставался предоставленным полностью самому себе. Я попросила Дэнниса Кэрни присмотреть за ним и обязательно отправлять птицу каждую ночь в клетку. Слуг мы тоже проинструктировали. Сделали, казалось бы, все что возможно, но все равно чувствовали себя предателями, когда незамеченными выскользнули из дома. Когда мы проходили мимо мастерских, я увидела Грегори, поглощенного строительством очередного гнезда, которое сооружалось в тисках для выгибания труб. Ткач запихивал туда прутики и, чуть отойдя в сторону, критически оценивал результаты очередного этапа строительства. Какое-то нехорошее предчувствие овладело мной. Мне показалось, что я вижу Грегори в последний раз, но я сумела овладеть собой и прогнать эту ужасную мысль.
Как и предполагалось, по прибытии в Момбасу мы стали лагерем на самой окраине, вблизи моря, там, где тень от деревьев казалась достаточно густой. Связь с главной конторой Вои поддерживалась по радио, и ежедневно в восемь утра я нетерпеливо ждала новостей о Грегори. Нам сообщили, что все благополучно, и мы уже начали потихоньку собираться домой. Но йот однажды утром Дэннис радировал, что в предыдущую ночь он, вернувшись поздно домой, никак не мог найти Грегори. Сердце у меня екнуло. Дэвид успокаивал меня, уверяя, что Грегори найдется, но сам слабо в это верил. Я знала, что он расстроен не меньше меня.
В тот же день после полудня дело об объездчике благополучно закончилось. С рассветом следующего дня мы отправились домой в Вои. В пути все молчали. Грегори занимал все наши мысли; вспоминались его 'смешные выходки, необычайная яркость характера, делавшего ткача нам особенно близким.
Когда мы, наконец, приехали, Грегори не встретил нас, как обычно, около гаража. Едва Дэвид остановился у дома, я выскочила из машины и вбежала на веранду. Одного взгляда, брошенного на слуг, оказалось достаточно — Грегори не вернулся.
Наш ткач исчез в воскресенье, и, хотя слуги, да в общем-то и все сотрудники центральной усадьбы, обыскали его любимые места и убежища, никаких следов обнаружить не удалось. Я могла себе представить, как все случилось. Убедившись, что гараж и мастерские пусты, Грегори, в отчаянных поисках общества людей с обычным для него абсолютным доверием к человеку, забрался в машину к какому-нибудь не слишком обремененному совестью посетителю, приехавшему посмотреть на наших воспитанников, и был увезен из Вои, как это однажды уже чуть было не случилось.
Я еще долго надеялась, что Грегори все-таки объявится. Вслушиваясь в привычные повседневные звуки, я часто ловила себя на том, что пытаюсь различить знакомое кудахтанье. Ходила я и вокруг холма, на котором стоит наш дом, звала его по имени, но отвечало мне только замиравшее вдали эхо. Пробовала я себя уверить и в том, что Грегори, возможно, вернулся к своим родичам-ткачам, но это было слабым утешением: мы слишком хорошо знали, что он никогда не обращал ни малейшего внимания на себе подобных. Дни проходили за днями, недели за неделями, и, наконец, мы поняли, что потеряли Грегори навсегда. Единственно, о чем я молила судьбу, чтобы Грегор» Пек, который, по определению одной местной газеты, «располагал всем домом, садом и окрестностями по своему желанию», не окончил свои дни в клетке, запертый, как какая-нибудь канарейка. Сделать так — значило бы подвергнуть его наиболее жестокой из всех мыслимых пыток.
В природе трагедии довольно обычны, но случай, свидетелем которому я стала через несколько месяцев, произвел на меня особенно тяжелое впечатление, наверное, потому, что касался он одного из родственников Грегори. Проезжая как-то мимо колонии птиц-ткачей, мы увидели, как молодой нитон заглатывал одного из ткачей-родителей. Хвост жертвы был еще виден, но мы появились слишком поздно и не могли ничего предпринять. Вспугнутая змея извергла уже мертвую птицу и скрылась.
В этот год мы потеряли не только Грегори, но и Олд Спайса. В новогодний вечер он нанес нам последний визит. Мы все сидели в гостиной, провожая старый год, когда Спайс протрусил ко мне. Мы не видели его уже несколько недель и страшно обрадовались, что именно эту ночь он выбрал для своего визита. Спайс должен был разделить с нами праздник, и я спешно приготовила достойное его угощение. Здесь виверра еще раз поразила нас, неожиданно проявив любовь к спиртному и приложившись к каждому стакану. В эту ночь Спайс провел с нами несколько часов, активно участвуя во встрече Нового года. Когда мы отправились спать, он улегся рядом со мной и, потыкавшись в ладонь, громко замурлыкал. Я заснула, а он соскользнул с кровати и ушел в ночь.
Спайс больше никогда не приходил. Через несколько месяцев, возвращаясь как-то ночью домой, мы наткнулись на него на нижней дороге. Я стала тихонько подходить к нему, но Спайс ушел, правда неуверенно, оглядываясь через плечо, но все-таки ушел.
Олд Спайс был преданным и ласковым воспитанником и никогда не пытался никого укусить, даже если что-то его пугало. Последнее вовсе не маловажно, так как виверры опасные хищники. Раны от укусов Спайса могли быть очень неприятными. Мы скучали без нашего любимца, но в то же время были и счастливы за него: ведь Спайс ушел к естественной жизни, к свободе.
Тикл
Мы испытывали определенные трудности при подборе подходящих людей для ухода за нашими питомцами. Всегда можно узнать, если к животным относятся неправильно: они начинают нервничать в присутствии служителей, становятся непослушными и даже агрессивными. В этих случаях мы немедленно заменяли неподходящего человека, не дожидаясь, пока он причинит непоправимый вред.
