Несущие ветер - Прайор Карен (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .txt) 📗
В конюшне же я познакомилась и с Дженни Харрис, англичанкой, приехавшей на Гавайи просто так, наездницей и специалисткой по выездке лошадей олимпийского класса. Когда Институт обзавелся собственными бассейнами и животными, они были поручены заботам Дженни. Много лет мы совместно работали над всякими не очень-то определенными практическими проблемами, которые были слишком умозрительными, чтобы занимать ими время дрессировщиков, готовивших животных для представлений, например, пытались добиться, чтобы животное имитировало звуки, или прикидывали, подойдут ли методы выездки лошадей для приучения дельфина к сбруе. Как многие талантливые дрессировщики животных, с людьми Дженни бывала довольно колючей. Она ожидала от других той же требовательности к себе, какая была свойственна ей самой, и высказывала свое мнение с прямотой, которая не столь целеустремленным людям казалась зазнайством. Пожалуй, она приносила гораздо больше пользы, работая в одиночку, а не участвуя в представлениях, хотя в случае нужды всегда была готова подменить кого-нибудь. Именно вместе с Дженни я отработала великолепный двойной прыжок малых косаток.
Из моего дневника, четверг, 27 октября 1966 года
Грегори сказал сегодня про Дженни, что для этого (чтобы стать хорошим дрессировщиком) требуются только смелость, настойчивость и дисциплина. Косатка прыгает у нее через прут над водой – Олело в дрессировочном отделе. Ни один из 6 дрессировщиков за 6 месяцев не сумел добиться этого ни от той, ни от другой косатки. Я объяснила ей, что надо делать, и она добилась успеха всего за два дня. Главное, она точно улавливала момент, чтобы поднять прут. У меня сердце переполнилось гордостью, когда я увидела, как еще на первом сеансе косатка у нее стала прыгать на полметра выше. Она просто ее обожает! Олело – чудесное создание. «Все время думает», – заметила я. «Да, она по-настоящему соображает, это сразу видно», – сказала Дженни, когда Олело хитро на нас покосилась и снова прыгнула. Вот оно, настоящее искусство. Скиннер Скиннером, но если вы не разбираетесь, когда ваше животное думает изо всех сил, то у вас ничего не выйдет.
21 декабря 1966 года
Дженни написала статью для французского конноспортивного журнала, сравнивая выездку лошадей с дрессировкой дельфинов. Статья прекрасная, а чисто галльские подписи к фотографиям очень милы. Дженни кормит Олело из рук: «И какая очаровательная дрессировщица», а под снимком разинутого рта Олело, величиной с большое ведро, «Лошадь отличается от косатки в первую очередь тем, что рот у лошади поменьше»; а под снимком косатки, прыгающей через веревку «Прыжок – это выездка или баллистика?»
На протяжении всех этих лет в парке «Жизнь моря» было немало других отличных дрессировщиков – Лин Коуэн, Кэрол Соррелл, Боб Боллард, Денни Кали. Некоторые остались там, некоторые ушли в другие океанариумы, а двое-трое стали психологами и вместо дельфинов занялись людьми.
Чаще всего наш штат дрессировщиков состоял почти целиком из женщин. На это были свои причины. Во-первых, платили мы мало, и девушки шли на наши ставки легче, чем молодые люди. Ведь даже очень молодой человек нередко должен содержать семью – жену, детей, или же он собирается жениться, на что тоже нужны деньги. Вот почему они скоро уходили от нас, подыскав какую-нибудь другую, более высокооплачиваемую работу. Во-вторых, на исходе шестидесятых годов военно-морское ведомство США открыло на Гавайях центр изучения и дрессировки дельфинов, куда по обычаю большинства океанариумов брали только мужчин. Дэвид, Ингрид и я без устали превращали всех, кто работал у нас, в квалифицированных дрессировщиков, и складывалось впечатление, что стоит молодому человеку набраться опыта, как его тут же сманивает на вдвое больший оклад либо военно-морское ведомство, либо какой-нибудь большой океанариум. Я считала, что они просто дураки, раз не пробуют сманить Ингрид, Диану, Марли или других наших девушек, но, слава Богу, на них они не покушались. Только с 1972 года дрессировщики в Парке стали получать достаточно для того, чтобы у мужчин не возникало искушения сменить свое место на другое.
Сама я скорее предпочитала дрессировщиков-женщин. Мужчинам свойствен общий недостаток – избыток самолюбия. Когда животное не реагирует так, как требуется, у мужчины возникает ощущение, будто оно вступило с ним в противоборство. И тогда мужчина выходит из себя. Конечно, не всякий, но многие. Я не раз наблюдала, как дрессировщик-мужчина швырял ведро с рыбой на пол или молотил кулаком по ближайшей стене и в ярости покидал поле им же самим придуманного поединка с волей животного.
Да и мне было труднее иметь с ними дело как с подчиненными. Некоторых раздражало, что ими командует женщина. Многие относились к престижности своего положения гораздо ревнивее девушек и дулись или хвастались из-за всяких пустяков вроде пятидолларовой прибавки к месячному жалованью или перевода из одного демонстрационного бассейна в другой. Стоило такому человеку почувствовать себя «дрессировщиком», как его уже трудно было заставить выполнять необходимую, но черную работу, например драить покрытую рыбьей чешуей палубу «Эссекса». Девушки обычно таким гонором не страдали.
Общий недостаток женщин как дрессировщиков – это, пожалуй, их доброе сердце. Девушки были склонны – слишком уж склонны – прощать животному небрежную работу, спускать увиливания, вместо того чтобы принуждать его. Именно девушкам я твердила снова и снова: «Не сочувствуйте животному, не пытайтесь догадаться, что оно думает, – узнать этого вы никак не можете, а потому не можете и класть это в основу своих решений. Перестаньте жалеть дельфинов. Не отступайте от правил дрессировки».
Я могла научить новых дрессировщиков тому, что знала сама. Но к кому было обращаться мне, когда я сталкивалась с чем-то непонятным? Такие проблемы я помнила постоянно и набрасывалась на каждого дрессировщика или психолога, посещавшего Парк. Когда, например, Рон Тернер ненадолго приехал на Гавайи, чтобы помочь Кену Норрису с каким-то экспериментом, я утащила его к демонстрационным бассейнам и показала ему две трудности, с которыми нам не удавалось справиться.
В Театре Океанической Науки мы дали Макуа партнершу – очаровательную барышню-афалину по имени Вэла («тишь»). Собственно говоря, мы их сватали, но, насколько мне известно, отношения между Макуа и Вэлой не выходили за рамки платонической дружбы. Вэла оказалась прекрасной артисткой, но часто капризничала. У нее появилась манера упираться, когда ей надо было вернуться во вспомогательный бассейн. Она подплывала к дверце, а когда дверца открывалась, стремительно проскакивала в нее, делала поворот и столь же стремительно выскакивала обратно, прежде чем дверцу удавалось закрыть. Иногда, злорадно сверкнув белками глаз, она на ходу толкала дверцу, вырывая ее из рук дрессировщика.
Рон хмуро смотрел, как я открыла дверцу. Вэла вплыла, я свистнула и бросила ей рыбу, а Вэла в тот же миг повернула и выскользнула обратно.
– Что вы, собственно, поощряете? – сказал Рон. – Поворот и рывок обратно.
Так оно и было! Просчет на какую-то долю секунды закреплял нежелательный элемент в поведении. Хотя Вэла и не тратила времени на то, чтобы схватить рыбу, она получала достаточное поощрение: свисток, а затем вполне ощутимую награду – не рыбу, но простор большого бассейна.
Чему-то научившись, животное уже никогда этого полностью не забудет, указал Рон. Можно наложить поверх новую информацию, можно почти полностью погасить поведенческий элемент, но то, что раз написано, совсем стереть нельзя. И штучки Вэлы у дверцы так полностью и не прекратились, хотя стали заметно реже, когда мы начали поощрять ее не за то, что она вплывала в малый бассейн, а за то, что оставалась там, пока дрессировщик закрывал дверцу. Если же она кидалась назад в большой бассейн, мы, по совету Рона, опять распахивали дверцу и выпускали ее. Успеть опередить дверцу – этот факт сам по себе был ей интересен, и чтобы погасить нежелательный элемент поведения, надо было создать такое положение, при котором происходило бы что-то приятное для Вэлы, когда она поступала правильно, и не происходило бы ровно ничего, когда она поступала неправильно.
