Стая - Филиппович Александр Сергеевич (книги бесплатно без онлайн .TXT) 📗
— Чего-чего, дядя Иван? — не понял Вовка.
— Да материю старую велел отстирать.
— А-а… — все равно не понял Вовка, и само следом сболтнулось: — А я думал, что за плен!
— Ну, дак оно за плен, считай, и вышло, Владимир. Припомнил кое-кто. Да. И плен еще этот прошлый. Все одно к одному и приложилось на первых порах, пока разбирались.
— И ты, значит, во всем виноват, что ли, вышел? — Вовке очень стало жалко дядю Ивана.
— А вот и не знаю! — и на это отчего-то весело улыбнулся дядя Иван. — И сам до сих пор не разберусь. Да ведь и некогда особенно-то разбираться. Это уж, видать, вам самим решать придется, как подрастете. А нам-то воевать больше приходилось да на обыкновенный каждодневный хлебушек зарабатывать, чтобы вас, огольцов-то таких, накормить и на ноги поставить. Вот вы, на ноги-то встав, и решите, виноваты мы, нет ли… ну, и нам, может, на старости-то лет объясните… — после этих слов дядя Иван будто окончательно смолк. Смотал как раз и портянки с сопревших ног, и тут Вовку всего передернуло: ступни-то у дяди Ивана все оказались иссеченными желто-синими рубцами, и видеть их было страшно.
— Это… — пробормотал Вовка, силясь не глядеть на шрамы, — не на фронте ли тебя так?
— Ну, видишь ли, в плен-то не из тылов все же попадают, — усмехнулся было дядя Иван и опомнился, видно, что при нем, при пацане, уродство свое показал: расположил ноги уже так, чтобы ступни его за сапогами Вовке не больно-то и разглядеть можно было.
Вдруг, вспомнив фильмы про революционных матросов, Вовка еще решил спросить, чтоб этим приятное дяде Ивану сделать:
— А ты случайно не в Кронштадте воевал?
Дядя Иван теперь снова потрепал Вовкины вихры и загадочно ответил словами песни:
— И на Тихом океане свой закончили поход!
— Ну а ордена тебе никакого за войну не дали или медали? — спросил Вовка, и потому, что никаких наград или колодочек у дяди Ивана никогда не видел, да и из все той же спросил жалости, возникшей в нем к дяде Ивану неожиданно.
— А за что? — на это дядя Иван как бы удивился.
— Как это за что… за раненье! Папка говорит, что вон нашему Воропаеву недавно оторванную ногу вспомнили и орден Отечественной войны вручили. Вот и тебе бы могли… Напомнить, может, только надо? — И Вовка пояснил: — За раненье?
— А что, ведь правильно твой папка-то говорит! — Дядя Иван и верно обрадовался вдруг, а от его радости и Вовке приятно тоже стало. — Да я бы, власть моя будь, всех бы инвалидов орденами понаграждал! Ноги-то с руками все же под огнем, а не в штабах отрывает… Однако будет… будет об этом. Я, впрочем, прежде-то всего реализьм вещей привык уважать, так что, Владимир, ты, может, уже проголодался, а?
Вовка хотел было на это ответить, застеснявшись, что нет, есть он покуда не хочет, да как-то самовольно кивнулось.
— Это хорошо! — обстоятельно заключил дядя Иван и взялся из офицерской своей сумки доставать хлеб, огурцы, бутылку молока, заткнутую газетой. Молоко было вареное, и желтые пенки аппетитно забивали горлышко бутылки. Дядя Иван все продолжал дальше рыться в своей сумке, и тогда Вовка предположил:
— Дядя Иван, а ты случаем не соль ли ищешь? Дак у меня же полно ее! — И Вовка достал свою соль и остававшиеся еще сладкие печенинки.
— Совсем это хорошо! — сказал дядя Иван.
И они оба обстоятельно принялись есть, по очереди отпивая молоко из бутылки.
Потом, после еды, дядя Иван долго курил в молчании и глядел на воду, пока Вовка вдруг не вздумал признаться:
— Нет, домой я все равно не пойду!
— Как же это? Пойде-о-шь! — со спокойствием произнес дядя Иван. — Пойдешь домой, Владимир. Потому что привык. Вон ведь и коровам даже от родного-то дома трудно отвыкать сразу, а ты — человек. Да и дитя еще. У человека-то, Владимир, ничего ведь прочнее родного дома и нету! Пройдет немного времени, и сам поймешь-догадаешься, что именно так оно все.
— Ну, в пастухи тогда уйду! — сказал Вовка.
— А вот как раз пастухов-то теперь, хочешь знать, так никаких и нету! — хитро сощурился дядя Иван.
— Кто же есть тогда? — изумился, не поверив, Вовка.
— Кто… не сразу, может, и выговоришь, но животноводы теперь есть, — объяснил дядя Иван.
— Ну, тогда, значит, животноводом, — неловко выговорилось у него, и верно — не враз, непривычное все же слово.
— А что, в летчики, допустим, пойти не желаешь? Аэродром начнут вот вскоре у нас строить, а? — опять с хитростью прищурился дядя Иван. — Ведь возьми в толк, что в кожане и в хромовых сапожках наяривать станешь?
— Я коров если люблю? — возразил Вовка, себя самого, однако, стыдясь, потому что, по правде-то говоря, летчиком здорово ведь хотелось стать!
Дядя Иван добро его погладил, точно поощрял за верность земле и дому, а Вовка покраснел: ведь получилось же, будто соврал он дяде Ивану про свое истинное желание-мечту.
Наконец дядя Иван обулся, собрался, надел мичманку, под подбородок ремешок выпустив, чтоб не сдунуло при езде фуражку, серьезно, за руку, попрощался и укатил на своем «мотике» к себе на подсобное…
Домой воротился Вовка, когда солнце уже по-доброму склонялось к заходу. Папка только-только с завода пришел, а мамка по дому крутилась. Папка на кухне ел и не обернулся даже, когда он в избу вошел, а мамка поглядела так, будто ничего нынче и не произошло.
— Руки мой и садись, суп еще как раз горячий, — сказала она.
Вовка выскочил в сенки, скинул ватник и сумку, залетел обратно, умылся и осторожно присел к столу. Папка к этому мигу уж есть-ужинать покончил и закуривал.
— Ну, хмырь болотный! — сказал папка и улыбнулся, выпуская дым блестящим после еды ртом. — Мне, думаешь, Ночки нашей не жалко? А еще и как! Думаешь, мы с матерью не переживаем? Хм… Только ты в ней одно живое существо углядел, а я еще и помощника привык в Ночке считать. Пользу. А если сена добром накашивать нельзя? Чем кормиться тогда прикажешь?
— Папка, мамка… простите меня… — зашептал Вовка, кусая губы. — Не буду я больше.
Пока Вовка хлебал, папка все чего-то хлопотал в сенках, то и дело в дом прошныривал да и за порог снова. И Вовка с замиранием сердца прислушивался к его хлопотам. Наконец папка объявил:
— Да скоро ты там, нет? Пойдем-ка по болотам пошарим. С молока как-никак, а на уху пора переключаться!
И Вовка окончательно сообразил, что прощен нынче.
Опять, как и вчера он один, до красного, закатного неба ползали теперь они по протокам, по гладкой вечерней воде, на которой, сухо скоробившись, как на чем-то твердом, лежали первые отпавшие от березок листы. Дымила вдали труба литейки, флажок пожарный полоскался на водонапорной башне, а вдалеке к подсобному выгоняли уже из лесу и казенных коров, среди которых была отныне и Ночка. И опять Вовке думалось, что никогда не сможет он променять на город всей этой родной красоты. Хотелось, конечно, и на летчика выучиваться, чтобы ходить в кожаной куртке на молниях и в блестящих хромовых сапогах. Только вот как этого всего добиваться? Чтобы и здесь за коровами ходить, и на самолетах летать выучиться?..
На причалах в полных уж сумраках повстречались они с дядей Иваном, возвращавшимся в поселок на своем «мотике» с подсобного.
— Ну, Николай, сколь живцов нынче выудил? — спросил он папку, с мотоцикла не слезая, а лишь приглушив его малость, газ скинув. И Вовке при этом подмигнул.
— А и верно, что один живец нынче пошел уже! — откликнулся папка. — Все ж проходы мордешками уставлены.
— Эх, я бы… — тотчас на это заразмышлял дядя Иван. — Я бы сперва всю воду спустил и всю эту няшу торфяную подгреб бульдозерами до песку. Сколь же здесь до песку-то всего будет? Метра два-три? Все б выгреб! Лишь после снова пустил воды. За одно лето-сезон залил бы! Я расходы даже за подсобным своим на сливе-спуске из болот в Хвощевку замерял — ведь даже всего трех только месяцев хватит одним ключам с родниками все залить. А если еще и зимнюю да дождевую воду учесть… Ну вот, после лишь напускал бы в эти озера линя, карпа, карася. Кого хочешь! Город опять же рядышком, а сколько же рыбы тогда изо всех бы этих болотин можно было вычерпывать, а? Да на одной только этой рыбке такое ли еще комплексное хозяйство развернуть можно бы было! Сверхсовременное, похлеще еще какого-нибудь американского-то…
