Встречи с животными - Спангенберг Евгений Павлович (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗

На любезное приглашение нового знакомого я охотно дал согласие. Еще задолго до вечера мы уселись в машину и узкой дорогой, пробитой сквозь высокие тростниковые заросли, поехали к открытому шофером месту.

— У вас много с собой патронов? — сидя за рулем, спросил меня спутник. — Я уверен, что сегодня вы постреляете вволю — только для этого на плесе нужно остаться до наступления настоящей ночи. Хорошая птица, то есть кряква, прилетает на кормежку поздно. Сначала летят стаи сорок, потом чирята и самыми последними кряквы, — пояснил он.

— Как стаи сорок? — переспросил я спутника. — Вы каких сорок имеете в виду?

— Да самых обыкновенных сорок, — подтвердил мой собеседник. — Они ночуют в затопленных тростниках и прилетают к месту ночлега целыми стаями.

Стаи сорок? Как-то это не укладывалось в моем понятии. Я никогда не видел, чтобы сороки держались настоящими стаями. Ну, штук десять, редко двенадцать соберется их иной раз в одном месте, да и то не случайно. Обычно птиц привлекает сюда что-нибудь необыкновенное. Одним словом, сорока и стая не вязались с моим представлением об этой птице. Но я не стал расспрашивать спутника. Зачем это делать, если полчаса спустя я уже буду стоять на зо?ре и все увижу своими глазами?

— Вот мы и доехали, — весело обратился ко мне шофер, делая невероятно крутой поворот с дороги и с треском врезаясь в густые заросли. От этого места к открытой воде была пробита тропинка; ею мы проникли к заранее приготовленным засадкам и, удобно усевшись на смятый тростник, стали ждать вечера.

Полная тишина и безветрие царят кругом — ни всплеска воды, ни шороха. Как будто дремлют застывшие высокие тростники, отражаясь сплошной желтой стеной в блестящей под лучами заходящего солнца водной поверхности. Лишь изредка над водой пролетит голубой зимородок, в тростниках тонко посвистит крошечная птичка ремез, и опять все надолго затихнет.

Когда солнце стало скрываться за горизонтом, я увидел высоко в воздухе группу сорок. Более десяти птиц, видимо, прилетели сюда издалека. Поравнявшись с тем местом, где я сидел, они вдруг рассыпались в разные стороны и с замечательной быстротой стали спускаться вниз. Каждая сорока, то складывая, то распуская свои короткие крылья, ныряла в воздухе и в несколько приемов пикировала почти до самой воды. Когда все птицы оказались совсем низко, они устремились в одно место и расселись в зарослях, как раз против засадки. Мне было хорошо видно, как под их тяжестью сгибались стебли высокого тростника, как затем птицы, быстро перемещаясь с места на место, наконец, восстанавливали равновесие и усаживались на ночевку.

Спустя несколько секунд следом за первой прилетела новая, более крупная стая. Она в точности повторила все приемы первой и опустилась в те же заросли. Вероятно, на этот раз сорок было более 30. Я попытался их подсчитать, но тут появилась новая стая птиц, а затем еще и еще. Одни плотными группами летели высоко в воздухе, другие, рассыпавшись поодиночке, стремительно падали вниз, третьи, шелестя в сухом тростнике, усаживались на ночлег. Птиц было так много и они перемещались с такой стремительной быстротой, что я тут же сбился в счете и отказался от этого безнадежного дела. Вероятно, их слетелось штук триста, а может, и вдвое больше. Появление новых стаек продолжалось около получаса, а затем прекратилось. Все прилетевшие сороки разместились на небольшом участке зарослей, видимо, уже не один раз используемых птицами для ночевки.

К моему удивлению, сороки вели себя в тростниках удивительно тихо. Ведь всем известно, что сорока беспокойная и крикливая птица, а на этот раз... Кончился подлет новых стаек, разместились в тростниках запоздавшие, коротко прострекотала одна, другая, и вдруг кругом стало опять тихо.

Сгустились краски зари, одинокая яркая звезда загорелась низко над горизонтом, отражаясь в побагровевшей воде, потом вспыхнула вторая... «Где же появится третья?» — подумал я и, взглянув прямо над собой, сразу увидел десятки звезд: они едва мерцали на всем огромном потемневшем небосклоне.

Оглушительный выстрел моего спутника вернул меня к действительности. Наблюдая за сороками, а потом любуясь зарею, я совсем забыл об утках: плохой перелет на этот раз меня нисколько не огорчил. Долго еще я стоял в засаде; с каждой минутой становилось все холоднее — ноги и руки зябли. Где-то далеко за плесом трещали заросли, порой резкий крик прорезал тишину ночи. Это пасся в тростниках табун диких свиней, дрались секачи-кабаны. Но вот, шлепая по воде в высоких сапогах, подошел мой спутник.

— Хотел доставить вам удовольствие, да ничего не вышло. Как будто назло, нет лету. Никак не могу понять, почему не летят сегодня утки — ведь вчера их было здесь множество.

Я видел, что он ужасно огорчен неудачей, и пытался убедить его, что для меня не имеет значения, если я возвращусь домой без пары уток, что я и так получил огромное удовольствие, стоя на зо?ре. Если бы не стрельба по быстро летящей птице, которую, признаться, люблю до страсти, и хорошие ружья, к которым я также неравнодушен, я бы давно бросил охоту и ограничился наблюдением животных в природе. Ведь убьешь дичину, сунет хозяйка ее в котел, и поминай как звали. А вот то, что увидишь интересное и красивое в природе, запомнишь на всю жизнь, а если выберешь время, то напишешь об этом заметку, и ее прочтут сотни людей, которым интересна и дорога наша природа.

Прозябший, я забираюсь в кабину, плотнее запахиваю телогрейку и, когда машина трогается, начинаю дремать, покачиваясь из стороны в сторону.

Возвратившись после зо?ри домой, я уснул ненадолго. Как только в поселке второй раз прокричал петух, я вновь поднялся с постели. Еще стояла глухая ночь — никаких признаков рассвета, когда я вышел из домика рыбака.

«Не пойти ли опять на то озеро, где вчера стоял вечернюю зо?рю, и посмотреть, как будут вести себя сороки утром?» — мелькнула у меня мысль. Если вчера птицы слетались к месту ночлега с разных сторон отдельными стайками, то утром они, вероятно, проснутся одновременно и полетят отсюда одной общей стаей. У меня будет возможность составить представление о их численности — ведь это так интересно.

Я не спеша пошел знакомой дорогой.

После холодной ночи наступило студеное утро. Заросли, прошлогодняя сухая трава, ветви деревьев — все было покрыто инеем; над землей висел густой туман. К моему удивлению, на знакомом плесе я нашел массу уток. Вероятно, они слетелись сюда на кормежку поздней ночью. Когда я, заслышав издали кряканье, осторожно приблизился к воде, то увидел на ее поверхности много неясных пятен — это и были утки. В густом тумане они казались особенно крупными. Утки то сплывались в большие темные массы, то рассеивались по всему плесу.

Вот над тростниками взошло солнце; сквозь густой туман едва глядел его бледный лик. Но потянул слабый ветер, и по водной поверхности заклубился, побежал туман, открывая водную гладь, ближайшие тростники, группы белых цапель на отмелях, потом заросли противоположного берега и, наконец, лес. Глянули разорванные клочки голубого неба, и вдруг брызнули ослепительные лучи солнца, заливая воду, заросли — все кругом — живительным светом. На далеком горизонте едва обрисовались неясные очертания снеговых вершин Кавказских гор. Согревая озябшую землю, солнце поднималось все выше и выше. Под влиянием тепла иней, покрывающий высокий тростник, превращается в тяжелые капли. Они блестят на солнце, стекают вниз, с бульканьем падают в воду. Украшенные метелками длинные стебли выше поднимают свои макушки и, хотя нет ветра, раскачиваются из стороны в сторону, шелестя листьями. На смену холодной ночи и туманному утру наступает такой яркий, теплый, почти жаркий день!

Я не спеша пошел к дому. Вот и лес на берегу быстрой мутной Куры. Но как не похож он на лес нашего Севера. Толстые, причудливо изогнутые стволы деревьев стоят поодаль один от другого, кругом масса света, но нет молодой поросли; ее заменяют непролазные колючие заросли ежевики да высокий густой тростник. Я сбрасываю с себя телогрейку и усаживаюсь под дерево, и хотя сегодня 21 января — тепло, как летом. Летают какие-то мотыльки, «дррррр», — стучит по-весеннему сирийский дятел и, перелетев с сухой вершины на ближайший тростник, начинает долбить его стебель.