Годы, тропы, ружье - Правдухин Валериан Павлович (читать книги онлайн без .txt) 📗

— Медведь кушай.

Я хотя и знал по рассказам, что зверя здесь водится много, но опыт мой приучил меня на охоте к недоверию там, где я сам не знал еще местности. Однако невольно охватывали и меня горная глушь и таинственность. Керим несколько раз опускался на четвереньки, давая знак к этому и мне, очень осторожно пробирался к скалам, окружавшим горные долинки, длинными желобами спадавшие с гор. Поднимал голову и долго осматривался по сторонам.

Становилось светлее. На одной из прогалин я увидел солнце, отражавшееся на далекой горной вершине. В долине серым мокрым полотнищем лежал ночной туман.

Мне давно хотелось курить, но Керим не задерживался. Не остановился он и тогда, когда внизу, недалеко от нас, прорезал воздух звериный рев. Широкий, дикий, отчаянный. «Барс», — подумал я без восхищенья, и легкий холодок пробежал у меня по спине. Керим резко повернулся на рев и быстро пошел вперед, не оглянувшись на меня. Я двинулся за ним, на ходу меняя картечь правого ствола на пули. Пальцы мои дрожали. Керим обернулся на щелканье затвора моей двухстволки, остановился, с улыбкой поглядывая на меня.

— Барс? — спросил я шепотом.

Керим ласково блеснул глазами и закрутил головой:

— Иок… Козел… Козел…

Я не верил.

— Корхулу иок. [13] Козел… Козел, — посмеиваясь, шепотом говорит лезгин. И еще осторожнее вглядывается меж деревьев.

Я слежу за Керимом, не пытаясь раньше его увидать зверя. Вдруг сердце мое замерло, — Керим, вскинув берданку, целится. Я ничего не вижу, кроме резных лопастей папоротника на полянке. Но лицо Керима охвачено серьезной страстью, глаза горят, — для меня уже нет сомнения, что зверь где-то здесь, близко. Вот он! В конце полянки мелькают рыже-желтые и белые пятна — и мгновенно исчезают. Керим с поразительной быстротой вскидывает берданку и целится… нагибается немного, ведет вправо стволом — и стреляет. Я держу ружье на прицеле, ищу зверя глазами, но ничего не вижу. Керим бежит вперед еще быстрее, но уже по-другому, без предосторожностей, и, остановившись на полянке, взволнованно осматривает землю, раздвигая берданкой густую траву. Показывает молча на след козла. Но зверя нет. Следы скачками уходят дальше. Керим тщательно рассматривает землю, траву — крови тоже нет. Я закуриваю. Керим широко качает головой, на минуту горькая озабоченность тенью мелькает по его лицу, но круглые глаза весело блестят, он быстро проясняется и, широко осклабясь, начинает смеяться над собой:

— Керим джигит, козел джигит. Керим пешкеш козел иок, козел пешкеш Керим да иок. Улан якши Керим, козел чох якши улан. Ай-бай! [14]

Керим говорит со мной уродливым жаргоном, как обычно говорим и мы со всеми нерусскими.

Раза два бодрым встряхиваньем головы лезгин на ходу отгоняет от себя легкое свое огорченье.

Лес начинает редеть. В просветах ясно обозначились окрестности. Впереди лежат уже совсем голые горные пласты, растительности на них никакой не видно, и только внизу по межгорьям зеленеют пастбища и отдельные низкорослые деревья. Местность становится суровее, строже. Но горы так живописно, широко и таинственно смотрят в небо, что ничего, кроме радостного ощущенья величавой красоты, от их вида не испытываешь.

Сумерки утра исчезли даже в лесу. Землю жадно охватил жаркий, широкий, солнечный день. От быстрой ходьбы начинает мучить жажда. Керим несколько раз вытирает пот с лица и тоже, по-видимому, хочет пить. Мы выходим к горному ручью, едва заметно бегущему среди травы. Было начало августа, и я, бродя все лето по Алазанской долине, томившейся от невыносимой жары, был приятно поражен буйным ростом травы вокруг ручья. Покойно и весело цвели повсюду цветы — синие, голубые, желтые. Летали бабочки — большие бантовидные махаоны яркой окраски. Желтые капустницы беззаботно облепили наши шапки, брошенные в траву, с наивной доверчивостью садились на наши спины и головы. Прыгала около нас светло-коричневая крошечная птица — крапивник. Темно-серый конек посвистывал рядом. Верещали горные вьюрки. И вдруг поверх всех этих звуков до нас с горы донесся свист — протяжный, жалобно-нежный, явно не птичий.

— Айэ, шорт! — прошептал Керим, схватил порывисто берданку и стал вглядываться вперед.

Кто это? Соя? — спросил я, заинтересованный волнением лезгина.

Иок…

Керим сделал рожки над своей головой, выпятив картинно губы и смешно выпучив глаза.

— Коп баранта. Бала [15] да бар…

Я понял одно: впереди нас ходит стадо зверей; серн или туров — я не мог догадаться, не зная их свиста. Козлы, мне было известно, стадами ходят очень редко и не свистят.

Мы стали тихо взбираться вверх. Впереди скоро обозначилась лощина, закрытая от нас небольшим возвышением. Мы долго стояли перед ней, слушая, приглядываясь. Наконец совсем близко, как мне казалось — в лощине, раздалось то же нежное, грустное посвистывание. Керим опустился на землю и ящерицей двинулся вперед. Я пополз за ним и тут же зашумел, задев ногой сухую траву. Он тревожно и озабоченно махнул на меня рукой, давая знак остаться на месте.

Я лежал недвижно в траве и следил за Керимом. Он, легко изгибаясь, бесшумно полз вперед, перебрасывая перед собой берданку. На увале, спадавшем в овраг, залег за камень. Подняв осторожно голову, вглядывался вперед. Затем опять присыхал к земле. Я горел нетерпением последовать за ним. Мне казалось, что он или забыл обо мне, или мне не доверяет. Я уже решался двинуться, вперед. Но он оглядывался на меня, как бы проверяя мое послушание, — и опять так же осторожно смотрел вперед. Я успокаивал себя и, чтобы заполнить мучительные минуты, с веселым волнением воображал себя дикарем, а Керима вождем индейцев из романа Фенимора Купера, выслеживающим наших врагов. Я тщеславился своим положением и дразнил им в воображении своих друзей, оставленных мною в далеких городах.

Камни, покрытые мхом, крутые обрывы скалы, уходящая к небу курганообразная вершина, завораживающая глушь — все это создавало особое ощущение свободы и щемящего наслаждения, не испытанного мною ни разу в жизни.

Наконец Керим махнул мне рукой, и я пополз, подражая во всем его манере. Только рядом с ним я передохнул и выправил перед собой ружье. Керим успокоил меня кивком головы и снова приподнялся. Я сделал то же самое. И сразу же увидал метрах в ста двадцати от нас, на другом склоне оврага, серн. Тонконогие, упруго-стройные, они мелькали в траве меж камней, порывисто перебегая с места на место, пощипывая редкую зелень. На прогалинах серны не задерживались. И когда светло-желтый козленок приостановился на полянке, то впереди него раздался свист, полный жалобного упрека и настойчивого зова. Керим прицелился. Я замер, подняв свою двухстволку к плечу. Керим оглянулся на меня и показал мне кивком головы на ближайшую открытую площадку. На ней я ничего не увидел и с недоумением посмотрел на Керима. Он показал на свою берданку, делая рукой легкий взмах от нее, потом показал на серн — и повел от них рукой на площадку, как бы приглашая их сюда. Я догадался: серны после его выстрела должны пробежать здесь. У меня в ружье были заложены пули. Но пулей я мог промахнуться. И я стал торопливо искать в патронташе картечь. Тут я только заметил, что меня трясет как в лихорадке. Я не мог сразу нащупать нужного мне патрона, не мог сразу вложить его в ствол, уронил па землю. Я виновато оглянулся на Керима, но он, и сам охваченный волнением, не заметил моей растерянности. Он поднимался на колени, ища ногой твердого упора. Выстрелив, Керим моментально упал на землю и защелкал затвором. Серны бросились вперед. Три из них прыжком пересекли поляну. Они призрачно быстро мелькнули в моих глазах. Я, привыкший к стрельбе влет по любой птице, здесь не мог овладеть собой — и ни одну из них не поймал на ствол. Это разгорячило меня вконец: трава, камни, клочки голубого неба заплясали у меня в глазах. Досада, горчайшая досада знобила меня. Я вскочил, не видя и не слыша Керима. Новый выстрел прозвучал, не коснувшись моего сознания. С острой завистью и в то же время с радостным облегчением я увидел, как большой темно-желтый самец грохнулся на землю и скользнул боком по полянке. За ним выбежал козленок, растерянно остановился, подняв над травой голову, и беспокойно закричал.