Альфа + Ромео (Повести и рассказы) - Раннап Яан Яанович (полные книги TXT) 📗
Калью не слышал, как ступали босые ноги матери, как, тихонько скрипнув, открылась дверь. В мир будней его вернули лишь внезапно наступившая со щелчком выключателя темнота и сто раз слышанная нотация о том, что тринадцатилетний мальчик должен спать, по крайней мере, восемь часов в сутки, что чтение в постели лежа портит зрение и что его двоюродная сестра Линда уже носит из-за этого очки.
У матери большой жизненный опыт. Поэтому, прежде чем снова лечь к себе в постель, она заглянула на кухню и нажала на кнопку пробки-автомата. Теперь во всем доме невозможно было бы зажечь свет. Тринадцатилетнему мальчишке оставалось лишь спокойно положить голову на подушку, если у него не было карманного фонарика, с помощью которого можно было бы читать дальше.
У него карманного фонарика не было. И свечи тоже. Как удалось Стефану и его людям выбраться с хребта Эльбасар, он узнал только утром. На уроке английского партизанская диверсионная группа добралась до скальной стены Тредор. На уроке истории он проделал с этой группой весь их дальнейший тяжкий путь, и, когда затем наступил черед математики, они, переодевшись во вражеские мундиры, находились уже в стенах старой крепости. Некоторых часовых удалось там провести, других прикончили и пакеты с динамитом уложили куда требовалось, а Стефан зачищал контакты, тянул кабель и натягивал канат. Тонкий манильский канат, тот самый, который должен был стать для них единственным путем к спасению из этого нависшего над морем гнезда смерти.
Несомненно, книга была виновата во всем. Откуда же еще взялись бы у него мысли, что не бывает безвыходных положений и неодолимых трудностей, что человек способен на гораздо большее, чем он осмеливается предположить, что, бросаясь в сражение, надо рассчитывать только на победу. Сам, по собственному почину, он никогда бы не вступил в спор с классной руководительницей. Ведь он знал, для нее вся жизнь упирается в учебу. Он не хотел думать об этом, но предотвратить случившееся на последнем уроке было не в его власти. Он видел перед собой лишь лицо классной руководительницы Куусеке и слышал ее иронический голос:
— Далеко ли требуется отправиться в поисках трудностей? Нет! Самые высокие горные пики ждут нас в воротах родного дома, — сказала она поучающе. — Кто за шесть школьных лет отучился напрягаться, тот на седьмом году учебы не сможет, пожалуй, всерьез собраться.
И так далее, и так далее... До тех пор, пока Калью не выпалил, взорвавшись, что завтра получит все пятерки. Классная руководительница сказала на это, мол, посмотрим, поглядим, и он, как бы находившийся не в классе, все еще ползущий, сцепив зубы, по тому манильскому канату, сказал, пусть спрашивают его завтра на всех уроках, вот тогда и увидят. И классная руководительница Куусеке пообещала так все и устроить.
Ну да, ему следовало бы подумать, по силам ли вообще такому, как он, семикласснику, который до сих пор больше довольствовался тройками, получить враз пятерки по всем предметам. Но в тот миг он был совсем не в состоянии думать. Заряд взрывчатки следовало уложить на место — и он был уложен. Затем требовалось еще протянуть канат как воздушный мост над леденящей душу пропастью — и протянули. Всеми мыслями Калью еще находился там, где не испытывали сомнений и не знали, что такое отступление. Там, где осуществляли невозможное.
«По отвесным скалам Тредора взобраться невозможно, сказал Джек. И как ответил Стефан?
— Вот мы и полезем здесь, потому что все считают это невозможным».
— Кальтс! — послышалось снова, но уже не с крыльца, а из-за сиреневой живой изгороди, тянущейся до большого шоссе. Итак, ему удалось. Они там, значит, решили идти домой без него.
Он выбрался из щели между поленницами и поглядел на часы. Сколько же времени в его распоряжении, чтобы подготовиться к завтрашним боям за пятерки? Если считать, что первый урок завтра начнется в восемь утра, то семнадцать часов. Но так считать было бы неверно. Тринадцатилетний паренек должен спать восемь часов в сутки — уж тут ничего не поделаешь. Так что из семнадцати пришлось сразу же вычесть восемь. И сколько еще? Ну, это выяснится в дальнейшем. Во всяком случае, на дороге домой он сэкономил двадцать минут благодаря тому, что удрал от друзей. Теперь можно сразу же, немедленно вцепиться ногтями и зубами в свою скалистую стену, и, черт возьми, он так и сделает!
— Вот же бред, — бормочет он, доставая учебник русского языка из сумки. — Бедный, бедный Кальтсике! — Он вздохнул, вырывая из книги лист со стихотворением. Но настоящей жалости, искренней потребности в сочувствии в этих словах не было. В этот момент у него было лишь странное чувство — будто стоишь на парашютной вышке. Или, вернее, будто прыгаешь вниз, зная, что обратно возврата нет, но не зная, раскроется ли парашют.
Итак, нужно было взорвать батарею. Завтра утром, точно в восемь часов, через пролив пойдут десантные суда. К этому времени все должно быть сделано. Просто должно, и все!
«Если бы сейчас дорогие одноклассники только видели, как я грызу гранит науки!» — мелькнула разок мысль, но была тотчас же отогнана, как и все другие посторонние мысли. Если уж человек пообещал завтра на уроках получить одни пятерки, он не должен терять ни минуты.
И он не терял. Он шел домой и в то же время учил наизусть стихотворение на русском языке. Шаг и слог — так он шел. И неплохо было идти так. Разделенные на слоги стихи звучали как марш духового оркестра. И шагалось гораздо бодрее.
Когда он обнаружил, что больше не требуется поглядывать на листок? Кажется, после моста. Во всяком случае, это произошло гораздо раньше, чем он мог предположить. И тогда, полный непривычной и странной радости, он решился читать стихи во весь голос.
сообщил он вороне, скачущей среди «лошадиных яблок», и дворняжке со свалявшейся шерстью, которая вынюхивала что-то в придорожной канаве.
Значит, с заданием по русскому языку он справился! Это бесспорно. И наверняка, если задано выучить наизусть стихотворение, учительница ничего другого спрашивать не будет, на этот счет не может быть никаких опасений. Классный журнал требовал оценок, а за что же еще их проще поставить, как не за чтение стихов наизусть. Пятерка теперь почти уже обеспечена, стало быть, он может поставить первый крестик в расписании завтрашнего дня.
Первый крестик он и поставил в дневнике в пятнадцать часов тридцать пять минут. Сейчас было уже двадцать три ноль пять, и он вполне мог поставить шестой — последний.
Что вместилось в промежуточное время, знал только он один. Правда, в какой-то мере знали и другие, но лишь в какой-то мере. Да и что мог видеть посторонний наблюдатель? Только внешнее проявление деятельности. Например, как он шел через двор в маленький домик, держа под мышкой учебник зоологии, чтобы не потерять зря время, пока будет сидеть там. Или как он шел на кухню, чтобы поесть.
Придя домой, он переоделся и пошел на кухню посмотреть, что оставил ему в духовке этот сатаненок, этот непозволительно умный для мальца-четвероклассника всезнайка-братец. По дороге на кухню Калью решил вычесть еще какое-то время из тех семнадцати часов.
Решение было совершенно естественным и само собой разумеющимся. Ведь поесть-то он должен. Пища требуется любому человеку, и особенно такому, которому предстоит большое напряжение. Но он ведь дал себе клятву использовать каждую минуту для учебы. Исходя из этого, он не имел права ни на минуту отрываться от учебников.
Оставалось остановить время. Как это делается при игре в баскетбол. Игра идет только в «чистое время». Так он и сказал себе, посмотрел на часы, запомнил положение стрелок и поднял крышку кастрюли. Крышку кастрюли он поднял в пятнадцать часов сорок минут.
Ну да, конечно, Бруно умял постное мясо и оставил одно сало. Ничего другого ждать от такого эгоиста и не приходилось. Но сейчас это его не очень занимало, потому что у него вдруг возникла заманчивая идея.
