По следам дикого зубра - Пальман Вячеслав Иванович (читать книги регистрация TXT) 📗
Запись пятая
Студенческая жизнь. Знакомство с зоологами. Письма Дануты. Неожиданная встреча. Рядом, но не вместе. Объяснение. Встреча в театре. Что сказал Шильдер. Признание Саши. Мы едем домой. Свадьба. Расставание.
Сашу Кухаревича я заметил в толпе встречающих еще из окна вагона. Он возвышался над всеми. Казацкий светлый чуб из-под фуражки походил на приветственный флажок, колеблемый холодным петербургским ветром. Мой друг вытянулся еще настолько же, насколько и похудел.
С вагонных ступенек я попал в его крепкие объятия. Поставив меня на землю, он бросился за вещами, вопросив, есть ли там сало с чесноком. Засим Саша уже тащил корзину и саквояж к извозчику. Он всегда и везде торопился.
— Ты что? — удивился он, когда я спросил, для чего нам бегать и кого догонять. — Через пятьдесят минут лекция Рузского, надо успеть домой и на этом же коньке мчаться в аудиторию. Обленился, друг милый! Быстро-быстро, ты не простишь себе, если опоздаешь на эту лекцию!
Более собранных и жадных к знаниям людей я еще не знавал. Кухаревич с первого курса удивлял всех беспощадной эксплуатацией своих сил и возможностей. Каждое утро у него в рукаве уже хранился писаный план — что, где и когда надлежит сделать. Каждую неделю он носил с собой новую книгу — от специальных учебников до Шопенгауэра и Маркса. Всюду и везде он находил новых собеседников, взгляды которых одобрял или отвергал, смотря по тому, подходили они под его собственную мерку жизни или нет. Каждый день он проживал, как мне казалось, по два дня, если не больше. Зато не было в институте человека более начитанного и знающего, чем Кухаревич. Преподаватели побаивались его трудных, а подчас и опасных вопросов. Наука и политика у него не разделялись, и, наверное, из-за этого в тяжелые годы после событий 1905 года в нашей комнате мы не раз с чувством брезгливости обнаруживали следы беззастенчивых обысков. Он был опытен и если вел пропаганду, то умеючи. К тому же его происхождение не вызывало сомнений: уроженец Екатеринодара, сын казачьего офицера, владельца крупной мастерской на Дубинке, снабжавшей Войско Кубанское седлами, сбруей, шорными принадлежностями. Он относился к категории думающих людей, все время искал, анализировал и строил мировоззрение, которое было явно социалистическим. После неоднократных стычек с отцом Саша вынужден был работать, полностью лишившись поддержки семьи. Где он только не подрабатывал червонец-другой, чтобы не терять своей независимости! Разгружал по ночам баржи в порту, готовил гимназистов, чинил брусчатую мостовую на Невском, ставил декорации в театре, побывал в белорусских лесах, где лето проработал лесником.
Можно было удивляться, как его хватало на все сразу, как выдерживал он постоянную перегрузку. Жить с ним было хлопотно и радостно. Он тянул за собой.
Когда мы наконец оказались дома, Саша прежде всего отрезал себе кусок домашнего сала с хлебом, схватил тетрадь, сунул мне папку с учебниками и подтолкнул к выходу. Пролетка ждала нас и покатила в институт. В дороге он приказал:
— Рассказывай. И не с пятого на десятое, а обстоятельно и последовательно. Прежде всего: ты отвергаешь слухи о службе у великого князя?
— Нет. Это сущая правда, Саша.
Он перестал жевать. А я стал рассказывать все, как было.
Выслушав меня, он подумал и рубанул воздух ладонью:
— Все! Понято и принято. Что лесничий, что зоолог — охранители природы. А это нужное и стоящее занятие. Зубры — тем более. А что князь, так не вечно же… — И осекся, покосившись на извозчика.
Даже когда мы поднимались по лестнице в аудиторию, он не позволял мне молчать, спрашивал и слушал и опять спрашивал, все время засматривая в глаза, словно они, а не речь поставляли ему самую точную и правдивую информацию.
Услышав наконец сбивчивый рассказ о знакомстве с Данутой и о нашем прощании, он прямо спросил:
— Любовь?
— Да, — так же коротко сказал я.
— Все! Понято. Твое глубоко личное дело. Теперь по вечерам ты будешь валяться на кровати и с блаженной улыбкой мечтать о ней, а ночами тебя не оторвать от писем, которые долго в длинно будешь писать, или читать равновеликие послания из Псебая. Данута… Интересное имя, в нем чувствуется целая музыкальная гамма. Ну, а теперь довольно воспоминаний, слушаем профессора, известного мирмеколога.
Лекция оказалась, в общем, ординарной, профессор говорил о современной программе сохранения лесов, перемежая новое с известными нам истинами. Но когда он начал рассказывать о муравьях и впервые представил нам муравейник как сообщество «бегающих клеток» единого организма со строгим разделением функций меж особей и с общим цельным «сознанием», назвав муравьев «общественными насекомыми», мы были поражены. Профессор закончил лекцию словами Чарлза Дарвина: «Описание нравов и умственных способностей муравья заслуживает большой книги» — и получил вполне заслуженные аплодисменты.
— Нравы… Умственные способности… Клетки сообщества… — бормотал Саша, когда мы уже стояли в коридоре. — Ну, а если спроецировать на человеческое общество? Гм!..
Он долго был задумчив, хмыкал, видимо обсуждая про себя какие-то потаенные мысли, пожимал худыми плечами, но наконец вернулся в мир реальный, вспомнил обо мне и воскликнул:
— А это здорово, Андрей! Я имею в виду зубров. Такое благородное дело — сохранить редкого зверя! И за это благородное дело — парадокс! — тебе еще будут платить жалованье из великокняжеской казны. Право, мне кажется, что твой Ютнер голова! Надолго ли его хватит с двуединым планом? И как ты сам справишься? Можешь гордиться столь необычайным делом. Зубры… Этим летом я имел возможность увидеть живых зубров. Рядом с тем лесничеством, где я работал, начиналась знаменитая Беловежская пуща, а там — да будет тебе известно — царская охота, довольно крепко охраняемая. Зубры ходят вольно. Мы с местным лесником выследили их кормовые пути-дороги. Удалось посмотреть зверя очень близко. Самые крупные млекопитающие Европы. И всего-то их осталось… в Беловежской пуще и на Кавказе. Два места. Две точки на земном шаре. Это для тебя новость? Или уже известно?
К стыду моему, истории зубров я не знал. И сказал, признаваясь в этом пробеле:
— У меня письмо от управляющего Охотой к зоологу Петербургского университета Владимиру Михайловичу Шимкевичу. Попрошу помочь мне.
— И правильно сделаешь! Слушай-ка, сходим вместе, а? Я тоже не против узнать кое-что… Но как ты справишься с зубрами один? — вдруг спросил он.
— Я не один. Среди егерей есть отличные люди. Что зубры целы и по сей день — это их заслуга. Да и другой зверь плодится и множится не без участия егерей. Ты бы видел, как любят они природу, даже поклоняются ей!
— Ну, тогда… — Он прищурился. — А ты?
— Что — я?
— Настоящая любовь к природе — это вся жизнь. Без уклонения. А как же Данута?
— Поймет и поможет.
Кухаревич вздохнул не без сомнения. Насколько я знал, он был противником семейных привязанностей, считая их помехой для человека, устремленного к познанию истины или одержимого какой-то идеей.
Уже на другой день Саша положил мне на стол объемистый первый том «Жизни животных» Альфреда Брема, только что вышедший под редакцией Лесгафта.
— Для начала. Популярное изложение. Грызи.
Легко и просто вошел я снова в студенческую жизнь. Выяснилось, что за время моей отлучки наверстывать придется не так уж много, группа недавно вернулась из Рощина, где занималась практическими занятиями в Петровском лесу. Пяти полных вечеров мне хватило на прочтение подробных и точных Сашиных конспектов да нескольких глав из учебников. Удалось найти время и для первого письма в Лабинскую размером чуть меньше «Капитанской дочки», и для успокоительных страничек для родителей.
Двумя днями позже Саша исчез на целый день. Это с ним случалось, и он никогда не говорил, где пропадал, хотя я и догадывался, что он связан с марксистским кружком. Словом, в университет мне пришлось поехать одному.
