Собачья площадка - Голубев Игорь (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
— Свяжи в узел. Связал? Давай сюда… Валера взял узел в руки и пошел к выходу. На сломленного Лидера даже не смотрел. Парень, прикрывая ладошками срамное место, вжался в угол. Выйдя на улицу, Валерий, широко размахнувшись, забросил одежду куда-то в темноту. Вернулся.
— Иди домой. Можешь соврать папочке, что к тебе хулиганы пристали.
Хозяин с собакой зашли в кабину лифта. Двери медленно отсекли их от площадки первого этажа и стоящего в простенке голого пацана. Тот бросился к выходу. Хлопнула входная дверь.
Валерий уже не видел, как замелькали в темноте белые тощие ягодицы. Он запел. И в шахте лифта, вниз и вверх одновременно, разнеслась тоска мужика по бабе.
Одно точно знал Валерий и не знала его собака: а ведь взорвись, и посадили бы. Посадили. За это вонючее молодое дерьмо.
Сидеть не хотелось.
Соломон Погер накрыл голову подушкой и вздохнул. Валерка гуляет. Машину обмыл. Слышаля этот рев и многие другие. Привыкли.
Глава 19
На пустыре вокруг костерка, постоянно задуваемого порывистым ветром, сидела, тесно прижавшись друг к другу, молодежь из близлежащих домов.
Многочисленная компания разделилась на две части. Одни, подложив куски картона, на бетонной плите, другие напротив, на найденной доске, застеленной газетами… Места не хватило только Лолите, и она расположилась на коленях у самого толстого. Их съежившиеся фигуры и посиневшие лица говорили о продолжительном пребывании на свежем воздухе, на это же указывал и толстый слой подсолнуховой шелухи под ногами, обутыми в почти одинаковые кроссовки. Молодые люди «зависли» в этом месте, так как ждали «помогалу» с наркотой и уже понемногу выпили, о чем свидетельствовали две пустые бутылки из-под водки и с полдюжины одноразовых стаканов. Все собравшиеся покуривали травку и пока ещё не кололись. Тем, кто сидит на героине, спиртное употреблять нельзя, так как, выпив и уколовшись, можно словить вечный кайф. Настроение было под стать погоде, хреновое, а двое вообще весь вечер молчали, изредка вздрагивая и озираясь, чем походили на очень юных алкоголиков с синдромом беспричинного страха.
Лолите надоело общество своего кавалера. Она спрыгнула с его колен и подошла к Долговязому:
— Ты сегодня как прожеванный бургер.
— Будешь…
— Опять стишки сочинял?
— Тебе-то…
— А ты попробуй.
Лолита сделала круглые глаза, и, поколебавшись, он тихо начал. Так тихо, чтобы слышала только она. Впрочем, остальным, кроме прежнего Лолитиного «стула», было до лампочки.
— Загнул… Ты, что ль, альпинист? Ну дал… А вообще фигня. Без рифмы. Такие стихи не бывают.
Лолита уже размяла свои мальчишеские ягодицы и снова заняла место на коленях у толстого.
Не нужно быть особо наблюдательным, чтобы понять, что в компании два лидера, так как чаще всего произносились две кликухи: Долговязый и Герасим. Долговязый был, пожалуй, постарше остальных присутствующих, о чем говорили и его уже основательный, колючий пушок на лице, громкий басок и крупная, совсем не мальчишеская фигура, которая из-за своей длины и сутулости, вероятно, дала честь хозяину так называться. Сегодня «майкой лидера» ему служила черная куртка «бомбер» с ярко-оранжевой подкладкой.
Эта куртка, если и не снятая с американского пилота, скверная копия тех, что носили бравые янки, разгоняя цветом подкладки не столько кровожадных акул, как застенчивых японок и экзотических филиппинок, когда этих молодых людей ещё и в помине не было. Три маленьких кольца в ухе говорили о несомненном мужестве Лидера, так же как и наколка в виде массивного перстня на левой руке. Бедный, он не знал, накалывая его, что, попав на зону, непременно наживет себе неприятности, ибо символам там придают особое значение, и, наколов себе на ягодицу бабочку или глаз, рискуешь потерять невинность в первую же ночь, между тем, вполне возможно, ни сном ни духом не зная, чем вызвал к своей заднице повышенный интерес.
— Чего это ты такое старье напялил? — спросила только для того, чтобы спросить, не сидеть же истуканами, Лолита.
— А я ретро люблю.
Лолита затянулась и передала окурок Малышу. Герасим был гораздо меньше ростом, но покоренастее. Короткостриженый, накачанный, с легким пушком над верхней губой, он, несмотря на свою мощь, выглядел ещё мальчишкой, с щенячьей радостью в голубых глазах смотрящим на окружающий мир. На нем была кожаная куртка, не имеющая никакого отношения ни к американской авиации, ни к отечественной, а потому и называемая «косуха». Штаны из плотной ткани с накладными карманами и тяжелые «гриндеры», ботинки с железными вставками. Герасим причислял себя к скинерам, но дальше презрения к рэпперам, а также особой любви к пиву и футболу причастность не распространялась. Свое погоняло он получил из-за привычки растягивать при разговоре гласные, что временами походило на мычание. Этого было достаточно, чтобы просвещенное окружение посчитало его достойным носить имя легендарного тургеневского героя.
В компании было несколько девушек, одна из которых с прекрасным именем Лолита не из последних, судя по тому, что позволяла себе по отношению к другим. Стриженная, в короткой кожаной куртке, джинсах и кроссовках, она походила на милого мальчика-подростка, и только небольшие глубоко посаженные зеленые глаза выдавали рвущиеся на волю озлобленность и жестокость.
Долговязый из-за распухшей щеки и разбитых губ не мог умолчать о случившемся. Пришлось поведать компании, предварительно договорившись с Хорьком о границах дозволенного, про встречу в лифте. Эти границы не позволяли распространяться о позорном бегстве Хорька с поля битвы взамен на молчание последнего про историю со штанами.
Однако они позволяли объяснить поражение малыми размерами лифта и присутствием собаки. Выступающий был выслушан с большим вниманием и искренним пониманием всех прозвучавших «если бы», но Акелла промахнулся. И это понимали все. Понимал и сам Долговязый, проклинающий себя, во-первых, за то, что поддался на уговоры Хорька отомстить адвокату (натолкали в почтовый ящик собачьего дерьма), во-вторых, что этим не ограничился, а покусился на лифт и, наконец, в-третьих, что начал базарить с мужиком. Молчал бы в тряпочку, как Хорек, может, и не пришлось бы сейчас гадать, рассказал ли тот кому-нибудь, как он бегал с голой задницей. Было ужасно обидно за себя, козла отпущения, так как он был абсолютно уверен, что, увидев этого шкафа, да ещё с таким теленком на поводке и без намордника, забздели бы все без исключения. И этот накачанный скин, Герасим, постоянно хвастающийся, как они гоняют рэпперов. И этот недоумок Хмырь, откормившийся, как борец сумо, а способный, как оказалось, только сумки с пивом таскать да малолеток гонять. Даже этот сочувствует, каратист долбаный. Хорек, научившийся только ноги выше головы задирать. Вчера тоже небось хотелось задрать, чтобы легче ссать в штаны было, когда по морде лупили. Возмущаются, брови насупили, а предложи сейчас пойти к этому раздолбаю домой разобраться, то у всех выяснятся критические дни. Они, видите ли, переживают, а у него одного и голова болит, и сидеть больно. Хорошо еще, что никто, кроме Хорька, не видел, как он после пинка под голый зад из подъезда как ошпаренный выскочил. Сочувствуют. И эта сочувствует, а уже уселась к Хмырю на колени, шалава.
