История моих животных - Дюма Александр (читать книги без регистрации полные .txt) 📗

Это великое дело — убить своего первого зайца; думаю, я меньше переживал свой первый литературный успех.

Каждый раз, открывая охоту в Брассуаре, я отправлялся взглянуть на памятное место и, если со мной кто-то был, торжественно объявлял ему:

— Вот здесь я убил своего первого зайца.

Хотите ли вы, чтобы я рассказал вам о том, как убивают первого зайца? Я почувствую себя на сорок лет моложе. К тому же сейчас я, по совету моего друга доктора Демарке, сижу, положив ногу на стул, у меня излияние синовиальной жидкости в колене, и это означает, что, возможно, я в прошлом году убил своего последнего зайца.

Мне было тринадцать лет; у меня было красивое одноствольное ружье с бархатной подушечкой на прикладе, показывающей, что оно было дамским ружьем, прежде чем попасть в руки к ребенку.

Мой зять и г-н Девиолен добились от моей бедной матушки разрешения для меня отправиться вместе с ними устраивать облаву в Брассуаре.

Я был настоящим новобранцем: в моем послужном списке значились семь жаворонков и одна куропатка.

Во все время обеда — известно, сколько тянется обед на ферме — я был предметом шуток всех собравшихся; но, когда мы вставали из-за стола, Моке тихо сказал мне:

— Не обращайте внимания, я поставлю вас на хорошее место, и не моя вина будет, если завтра вечером вы не сможете посмеяться над ними.

Что за ночь я провел! Я слышал, как бил каждый час, и считал удары. В шесть я встал, оделся, вышел и стал ждать во дворе; была глубокая ночь, и все крепко спали.

В семь часов начали отворяться окна; в восемь собрались охотники и десятка три крестьян выстроились в ряд у ворот фермы.

Это были загонщики.

Охота началась сразу за воротами.

Господин Моке поставил меня в сотне шагов от фермы, в песчаном овраге. Дети, играя, выкопали там в песке большую яму. Господин Моке показал ее мне и предложил туда забраться, уверяя, что, если я не буду двигаться, зайцы придут погреть мне ноги.

Это было бы не лишним: был сильный, пронизывающий холод.

Облава началась.

После первых криков загонщиков два или три зайца поднялись и, посоветовавшись о том, какой путь им избрать, направились, подобно трем Кур нациям, рассказ о битве которых я переводил накануне из «De viris illustribus» [10], к моему оврагу.

На мгновение я усомнился, точно ли это были зайцы: они показались мне размером с ослов.

Но, когда сомнений не оставалось, когда я увидел, как они бегут прямо ко мне, словно назначили друг другу свидание в моей яме, облако заволокло мне глаза и мне показалось, что я лишаюсь чувств.

Думаю даже, что я закрыл глаза.

Открыв их, я увидел, что зайцы продолжают бежать в том же направлении. Чем ближе они были, тем сильнее билось мое сердце; термометр показывал пять или шесть градусов ниже нуля, но по моему лбу струился пот. Наконец тот, кто возглавлял колонну, будто решившись на меня напасть, устремился прямо ко мне. Как только он побежал, я прицелился в него; я мог бы подпустить его на двадцать шагов, на десять и на пять шагов, поразить его своим выстрелом как электрическим разрядом, но у меня не хватило сил ждать: с тридцати шагов я спустил курок, целясь в голову.

Заяц тут же перекувырнулся и начал скакать самым причудливым образом.

Было очевидно, что он задет.

Я вылетел, словно ягуар, из своей ямы с криком:

— Есть? Попал? Собаки, ко мне! Загонщики! Загонщики!.. Ах ты плут, ах ты разбойник, подожди, подожди!

Но, вместо того чтобы дождаться меня или, вернее, наказания, уготованного ему мною за то упрямство, с которым он пытался спастись, заяц, слыша мой голос, совершал скачки еще более невероятные.

Что касается двух его товарищей, то первый из них, услышав шум и видя его скачки, повернул назад и помчался прямо к загонщикам. Второй, сделавший из этого свои выводы, пробежал так близко от меня, что я смог только бросить ему вслед свое разряженное ружье.

Но это было лишь побочное нападение, нисколько не отвлекшее меня от основного преследования.

Я бросился на своего зайца, продолжавшего исполнять самую разнузданную карманьолу: он и четырех шагов не делал по прямой, кидался туда-сюда, прыгал вперед, прыгал назад, сбивал все мои расчеты, ускользал в тот миг, когда я считал, что он уже у меня в руках, обгонял меня на десять шагов, как будто у него не было ни одной царапины, потом внезапно поворачивал назад и пробегал у меня между ногами. Просто немыслимо! Я был вне себя: не кричал, а ревел, хватал с земли камни и швырял в него; когда, как мне казалось, можно было достать его, я бросался ничком на землю, надеясь поймать его как в ловушку, зажав между своим телом и землей. Сквозь слепивший меня пот я видел, словно сквозь облако, группу охотников вдали: одни смеялись, другие были взбешены; одних забавляли отчаянные телодвижения, которые я совершал, других бесил шум, производившийся мною во время облавы и спугивавший прочих зайцев.

Наконец, после неслыханных усилий, какие неспособны передать ни кисть, ни перо, я поймал своего зайца за одну лапку, потом за две, потом поперек туловища; роли переменились: теперь я молчал, а он испускал отчаянные крики; я прижал его к груди, как Геракл — Антея, и вернулся в свою яму, подобрав по дороге брошенное мною ружье.

Вернувшись в свою выемку, я смог внимательно осмотреть своего зайца.

Этот осмотр все мне объяснил.

Я выбил ему оба глаза, не нанеся больше никаких повреждений.

Тогда я обрушил ему на затылок известный удар, который для него был заячьим, хотя Арналь впоследствии назвал его кроличьим ударом; затем я перезарядил ружье; сердце у меня колотилось, рука дрожала…

Возможно, здесь мне следовало остановить рассказ, поскольку мой первый заяц уже убит, но мне кажется, что тогда повествование осталось бы незавершенным.

Итак, как я уже сказал, ружье было перезаряжено, сердце у меня колотилось, рука дрожала. Мне показалось, что заряд слишком велик, но я был уверен в стволе своего ружья, и этот излишек в четыре-пять линий давал мне возможность бить дальше.

Едва заняв место, я увидел, как прямо на меня бежит еще один заяц.

Я излечился от причуды стрелять в голову; впрочем, этот заяц должен был пробежать в двадцати пяти шагах от меня, подставив себя целиком.

Он так и сделал; я прицелился с бoльшим спокойствием, чем можно было ожидать от новичка и чем я сам от себя ждал, и выстрелил, уверенный, что убил пару зайцев.

Порох вспыхнул, но выстрела не последовало.

Я прочистил ружье, насыпал пороху на полку и стал ждать.

Господин Моке знал это место и не напрасно его хвалил.

Третий заяц прибежал по следам своих предшественников.

Как и предыдущий, он пробежал передо мной в двадцати шагах; как и в прошлый раз, я прицелился в него; как и в прошлый раз, порох только вспыхнул.

Я был взбешен и чуть не плакал от ярости; к тому же показался четвертый заяц.

С ним произошло то же, что с двумя другими.

Он подставил себя под выстрел как нельзя любезнее, а мое ружье проявило все упрямство, на какое было способно.

Он пробежал в пятнадцати шагах от меня, и в третий раз мое ружье не выстрелило.

Было ясно: зайцам все известно и первый их них, пробежавший целым и невредимым, подал другим знак, что проход в этом месте свободен.

На этот раз я в самом деле заплакал.

Хороший стрелок, стоя на моем месте, убил бы четырех зайцев.

Облава закончилась, и ко мне подошел г-н Моке.

— У меня три раза загорелся порох, — пожаловался я, — три раза, и я упустил трех зайцев!

И я показал ему ружье.

— Дало осечку или вспыхнул порох? — спросил Моке.

— Порох загорелся! Что за чертовщина у него с затвором?

Господин Моке покачал головой, достал из своей охотничьей сумки пыжовник, насадил его на прут, извлек для начала из моего ружья пыж, затем пулю, потом второй пыж, за ним — порох и, вслед за порохом, пробку из земли в полдюйма: она попала в ствол, когда я бросил в зайца ружье, и я забил ее вглубь, когда вставлял первый пыж.