Звери в моей жизни - Даррелл Джеральд (книги без регистрации .txt) 📗

– Теперь слушай, старик, – продолжал он, – что мы сделаем дальше. Будем держать медвежат, пока Денис выпускает медведиц из клетки, понял?

Я недоверчиво воззрился на него, держа железной хваткой горланящих близнецов. Нет, не шутит, всерьез говорит…

–Гарри,-сказал я,-ты свихнулся. Как только эти окаянные медведицы выйдут из клетки, а тут медвежата кричат… да они… они…

У меня перехватило голос при мысли о том, что сделают медведицы, но Гарри даже слушать меня не стал.

– Денис, – крикнул он, – ты готов?

– Готов, – донесся слабый голос со стороны клетки.

– Гарри…– лихорадочно начал я.

– Слушай, старик, – мягко произнес Гарри, – ты держи медвежат, пока я не велю тебе отпускать, понял? Медведицы нас не тронут, как только заполучат их.

– Но, Гарри…– начал я опять.

– Все в порядке, старик. У нас две лестницы, верно? По моей команде ты отпускаешь медвежат и драпаешь вверх по своей лестнице. Только и всего. Ты готов?

– Но, Гарри…

– Ладно, Денис, выпускай! – крикнул Гарри.

Последующие минуты были насыщены событиями. На мой взгляд, мы с Гарри вели себя по меньшей мере как душевнобольные. Медведица, у которой отняли медвежат, – в этом случае две медведицы – о боже! Сам Шекспир не придумал бы более безумного сюжета.

Между тем медведицы перестали рычать, и я услышал хорошо знакомый звук: звон поднимаемой двери. Его сменила зловещая тишина. Кусты куманики заслоняли нам клетку.

– Сейчас появятся, старик, – весело заметил Гарри.

– Гарри…– сделал я последнюю попытку.

– Ага! – удовлетворенно воскликнул Гарри. – Вот и они.

До этой минуты я как-то не представлял себе, что две целеустремленные дюжие медведицы способны прорваться сквозь густые заросли двенадцатилетней куманики, словно через папиросную бумагу. Кстати, на слух казалось, что речь идет именно о бумаге. А затем Гарри, я и четыре медвежонка оказались лицом к лицу с разъяренными мамашами, от которых нас отделяло чуть больше пяти метров. Малыши при виде родительниц стали отчаянно вырываться, издавая приветственный писк. Медведицы приостановились, чтобы разобраться в обстановке, возмущенно фыркнули не хуже «Ракеты» Стивенсона и с хриплым рычанием пошли на нас. Они не бежали – развив поразительную скорость, они прыгали, будто два огромных волосатых мяча, и от этого мне стало еще страшнее. С каждой секундой все ближе и все громаднее… И когда разделяющее нас расстояние сократилось до трех с половиной метров, я решил, что все кончено.

– Ну, а теперь отпускай, – сказал Гарри и выпустил своих медвежат.

В жизни не отпускал я зверей с такой поспешностью и с таким облегчением. Сгоряча я чуть не швырнул медвежат навстречу мамаше. После чего ринулся к лестнице и взлетел по ней с ловкостью и быстротой мартышки. Наверху я остановился и поглядел вниз. Все вышло, как предсказывал Гарри. Заполучив медвежат, медведицы остановились и принялись утешать и облизывать их, не обращая на нас никакого внимания. Мы подтянули лестницы, и я вытер вспотевшее лицо.

– Гарри, – твердо сказал я, когда мы возвращались к сараю зебр, – я не повторил бы этот номер даже за тысячу шиллингов!

– Пока что ты его проделал за два фунта десять, – усмехнулся Гарри.

– Как это понимать, за два фунта десять?

– Столько заплатил фотограф, – объяснил Гарри. – Пятерку на двоих. Половина твоя, старик.

Эти деньги позволили мне сводить в кино свою подружку, но я по-прежнему считаю, что не был вполне вознагражден.

7. ЖИВОПИСНЫЙ ЖИРАФ

Сразу после того как супруги Бейли, к моему великому сожалению, уехали, и я познал нелюдимую, отдающую исправительным домом атмосферу «лачуги», меня перевели в другую секцию. Называлась она секцией жирафов, и заведовал ею некий Берт Роджерс, уравновешенный, добрый человек с румяным, обветренным лицом и глазами цвета полевого цикория. Несмотря на несколько робкий и застенчивый нрав, он с великим терпением и юмором отвечал на все мои вопросы и страшно гордился порученными ему животными.

Центр секции находился не в самом удачном месте, а именно в Колокольчиковом лесу. Совершенно прелестный весной, этот лес оставлял желать лучшего в начале зимы. Окруженный со всех сторон лугами, он продувался насквозь резким, пронизывающим ветром. В ту пору, когда я пришел в эту секцию, название «Колокольчиковый лес» звучало явным эвфемизмом. Вы, конечно, представляете себе зеленые дубы, вздымающиеся над голубой дымкой из миллионов цветков… На самом деле стволы поблескивали от дождя и по ним расползлись пятна ярко-зеленой плесени. В этом угрюмом, плакучем лесу жались в кучки недовольные кенгуру и сновали смирные мунтжаки, совсем миниатюрные на фоне могучих деревьев.

В прямом и переносном смысле среди всех обитателей секции выделялся жираф Питер. Он занимал самую просторную, красивую и разумно спланированную постройку в Уипснейде. Здание было деревянное, в виде полумесяца, с великолепным паркетным полом. Естественно, к нему примыкал обширный загон, однако капризы английского климата во все времена года, особенно же в первые зимние месяцы, вынуждали Питера большую часть времени мерить шагами свою обитель, напоминающую бальный зал.

В первое же утро Берт, поведав о наших многочисленных обязанностях, объявил:

– А теперь, дружище, прежде всего нам надо произвести уборку у Питера.

–А что, – осторожно спросил я, – вы, э-э… прямо так к нему и входите?

– Конечно, – слегка удивился Берт.

– Он что же… гм, ручной? – Памятуя недавнее приключение с медведями, я стремился к полной ясности.

– Кто? Старина Питер? Да он мухи не обидит.

С этими словами Берт вручил мне метлу, открыл дверь и ввел меня в огромное гулкое помещение, служившее домом Питеру.

Супруга Питера умерла задолго до моего прихода в зоопарк. Без нее жираф стал раздражительным, потерял аппетит. Видя, что он томится одиночеством, ему привели нового товарища – козленка сомнительного происхождения и причудливой окраски. К тому времени, когда я пришел в эту секцию, козленок (его, конечно, назвали Билли) вырос в здоровенного козла, отнюдь не красивого, зато достаточно властного и по-своему обаятельного.

Когда мы в то утро вошли в дом жирафа, Питер стоял в дальнем углу и с отсутствующим видом ритмично пожевывал свисающий изо рта клок сена. Ни дать ни взять столичный денди, раздумывающий о том, какой галстук надеть сегодня. Билли, выступая в привычной для него роли заведующего отделом информации и личного секретаря, издал приветственное блеяние и поспешил мне навстречу, чтобы проверить – вдруг я или что-нибудь из моего облачения годится в пищу

– Ты, главное, веди себя тихо и спокойно, – объяснил Берт. – Знай подметай себе потихоньку. Не делай резких движений, он их не любит, резкие движения его пугают, и он может брыкнуть. Да он сам потом подойдет и поздоровается с тобой.

Глядя на пятнистого верзилу в другом конце помещения, я отнюдь не испытывал острого желания познакомиться с ним поближе.

– Ну ладно, я пошел кормить буйволов, – сказал Берт.

– Как? Вы не останетесь? – испугался я.

–Зачем? Тут двоим делать нечего. Да ты в два счета управишься.

Управлюсь, подумал я. Если меня раньше не забрыкают насмерть.

И я остался один в обители жирафа. Питер по-прежнему задумчиво стоял в углу. Билли усиленны старался выдернуть из моего башмака шнурок, чтобы съесть его.

Берт не ограничил меня никаким сроком, а подмести паркет – пара пустяков, поэтому я решил сперва потратить несколько минут на то, чтобы наладить отношения с Билли и дать Питеру привыкнуть к появлению в его доме незнакомого лица. В кармане у меня нашлось несколько кусков сахара, они помогли заложить прочную основу для моей дружбы с козлом. Он набросился на сахар с таким восторгом, будто в жизни ни разу не ел досыта, хотя его покрытое своеобразной рыжевато-желтой шерстью тело, величиной с круп шетландского пони, отнюдь не производило впечатление истощенного. И вот пока я потчевал Билли сахаром, Питер решил тронуться с места. Проглотил остаток сена и пошел мерить шагами разделявшее нас пространство. Зрелище было жутковатое и даже сверхъестественное, как будто дерево вдруг выдернуло корни из земли и поплыло через поле. Да-да, Питер плыл. Поразительный механизм управлял этими огромными конечностями: самое высокое млекопитающее на свете, направляясь ко мне, двигалось легко и грациозно, как лань, и бесшумно, как облачко. Ни капли неуклюжести, сама плавность, и красота движений Питера заставляла забыть про его непропорциональные конечности и огромный рост. Казалось бы, жираф создан быть неповоротливым, однако угловатости не было и в помине.