Выдра по имени Тарка - Уильямсон Генри (читать книги регистрация .txt) 📗
Самка благородного оленя, спустившаяся с нагорья в стаде вместе с олененком, не покидавшим ее со дня своего рождения в мае прошлого года, почуяла запах выдры и пустилась бежать. Теленок не отставал от нее. Серомордая некоторое время преследовала их, но, увидев на снегу птичку с поджатыми лапками, которая уже не могла взлететь, свернула. Один глоток, и косточки, кожа, перья — все, что было крошечным желтоголовым корольком, — исчезли в пасти выдры. После безуспешной попытки проникнуть в сад фермы Серомордая вернулась к Утиному пруду, перебравшись через губу в трехстах ярдах от того места, где люди разбирали на дрова корпус старого парусника со снятыми мачтами. На поле она подобрала череп овцы, пронесла несколько шагов и опять бросила. Она уже много раз вот так поднимала и бросала его.
Когти мороза крепче вонзились в землю. Над Увалами не раздавалось ни одного птичьего голоса: все вьюрки и коноплянки, которые здесь остались, были мертвы; они тщетно пытались извлечь семена солероса из его мясистых соцветий. Даже вороны умерли от истощения. В морозном воздухе разносились лишь визг пил, удары топоров, голоса людей, стеклянный шорох ветра в почерневшем бодяке, блеянье овец и ягнят, карканье воронов да глухой рокот волн, разбивающихся о бар.
День за днем над Увалами висело безмолвие; окруженное туманным ореолом солнце незаметно скользило в ночь, играющую сполохами северного сияния. С Эксмурских холмов спустились новые стада благородных оленей и бродили по Большому Полю, которое покинули даже крысы. Олени заходили в сады деревни, где одни из них погибали от пули браконьера, другие — засыпали смертным сном. Одетый в баранью шубу пастух всю ночь размахивал руками и топал ногами возле костра на кочкарнике, где пасся скот. У заваленных мешками с соломой плетней вокруг временных овечьих загонов рыскали, крадучись, барсуки, лисы и горностаи и дрались за тело того из них, кто погибал раньше. Над овчарней с ягнятами, черный в свете луны, с карканьем летал Кронк. «Кэк!» — крикнул Старый Ног, ковыляя на нетвердых ногах к Шрарской излучине с дюн, где он прятался, дрожа от холода, во время приливов. Завывал ветер, пронизывая скелет его подруги, подломившийся в коленях, возле безглазого, с пробоиной на макушке черепа Джимми Марленда, скалившего зубы во льду.
После того как две лисы и барсук погибли от пули, Серомордая перестала ходить туда, где овцы жевали мороженую репу и безмятежно подставляли сосцы махающим хвостиками ягнятам. Однажды ночью, обезумев от голода, она побежала к деревянному сарайчику с утками во дворе фермы возле железнодорожной станции. Высоко над сарайчиком вздымался каштан, черный, голый, страдающий — одну из его ветвей мороз расщепил пополам. До Серомордой сюда наведывалось много других гостей.
Фэнг-овер-Лип начал подкапываться под прогнившие доски пола, но, вернувшись на следующую ночь, учуял, что за день дыру углубили и поставили взведенный капкан. После лиса к сарайчику с хрюканьем пришел Кровавый Билл Брок и нажал головой на сторожок, удерживающий дуги-захваты. Капкан захлопнулся на серой шкуре, но не причинил зверю никакого вреда. Барсук стал копать дальше — вниз, затем вверх; к утру он докопался до досок пола, но когда пришел вечером, его ждал новый капкан с «пастью» пошире, чем барсучья спина; он лежал ничем не прикрытый, словно подзадоривал барсука. Заржавленные «губы» растянулись в стальной ухмылке, на сторожке был запах человека. Билл Брок, за свою жизнь защелкнувший вхолостую не один капкан, сердито хрюкнул и убежал.
Звезд в ту ночь не было, небо хмурилось тучами. Пока Серомордая шла вверх по замерзшему ручью, повалил снег; он падал большими хлопьями, похожими на лебяжий пух. От эстуария, чуть слышные в мглистом, влажном воздухе, беспорядочным хором неслись крики чаек, возвратившихся сюда с юго-западным ветром. Юг шел приступом на Север, и этот мягкий ветер был его глашатаем. Смолк наводящий ужас голос Бьюбью — полярная сова уже покинула Увалы.
Серомордая прошла под мостом и, почуяв уток, выбралась на берег. Когда она трусила мимо ульев, до нее донесся звук, от которого у старой выдры перехватило дыхание, — «ик-клак» захлопнувшейся западни. По земле, извиваясь, катался Тарка, стараясь вырваться из привязанного к цепи тяжелого капкана. Капкан не отпускал. Тарка замер, сердце его гулко билось; он сопел, шипел, пускал слюну. При виде этого у Серомордой сжались ноздри, и она задышала, широко открыв пасть. Позвала его. Зазвенел капкан, залязгала цепь. Серомордая бегала вокруг Тарки, пока не прекратились вырывавшие жилы прыжки; обессилев, Тарка упал на длинную заржавленную пружину, из его ноздрей вырывались кровавые пузыри. Громко закрякала утка, а когда умолк скрипучий сигнал тревоги, стало совсем тихо — снежные хлопья еле слышно опускались на крышу сарая. Хлопья мягко садились на шкуру Тарки и скатывались капельками воды. Вдруг в тишине раздался стон каштана, на землю упало тельце овсянки, уже много недель как примерзшее к ветке. Оно упало рядом с Серомордой и тут же отлетело к сараю от взмаха ее хвоста; она стояла над Таркой и яростно грызла железные дуги.
Далеко в эстуарии чайки бегали по песчаным банкам сквозь желтую пену наката. Их ликующие неумолчные крики предвещали конец зимы. Под каштаном Серомордая перепиливала острыми пеньками изломанных зубов кости защемленной лапы. Пробежала крыса, привлеченная запахом крови, но, увидев, чья это кровь, тут же скрылась. Морда самки была изодрана, но Тарка не сознавал, что кусает ее.
Вот она перегрызла толстые и крепкие сухожилия, и Тарка был свободен. Он кинулся к реке. А Серомордая осталась, вспомнив о выдренке.
Треск дерева услышали утки и заметались по сарайчику, безостановочно крякая. Громко залаял в конуре сторожевой пес. Из дома в ответ донесся крик; пес стал рваться с цепи. Оба, и Тарка, и Серомордая, знали, что последует за собачьим лаем и человечьим криком! Серомордая оставалась под полом, пока не распахнулась дверь, — только тогда она бросилась прочь; ее кровоточащая пасть была вся в занозах.
Когда, взяв фонарь и ружье, фермер подошел к сараю, он обнаружил, что капкан защелкнут и в нем зажаты три пальца перепончатой лапы; снег вокруг был забрызган кровью. Заметив цепочку красных точек, уходившую вдаль, фермер поспешил к домику одного из работников и постучал в дверь. «Одна есть!» — закричал он так же точно, как лет за пятьдесят до того кричал в дверях церкви во время богослужения его отец, зовя мужчин выйти в погоню за лисой, оставившей на снегу свой нарыск.
Работник и два его сына надели сапоги, сушившиеся на очаге, и вышли к фермеру. Вооружившись вилами, рукояткой мотыги, ломом и ружьем, они пошли по следу раненой выдры. При свете фонаря было видно, что красные точки ведут через железнодорожный разъезд и дальше, мимо заснеженной сортировочной станции. «Эй, пошли с нами!» — крикнул фермер трем мужчинам, возвращавшимся из пивной. Было десять часов вечера. У одного из мужчин оказалась палка, другие набрали камней.
Собака, колли, нашла выдр в сарайчике, куда Тарка заполз в поисках убежища. Тарка отступил в угол за груду мешков с минеральным удобрением, а Серомордая кинулась на пса, шипя и ляская сломанными зубами. При свете фонаря ее глаза светились грозным темно-коричневым огнем. Пока Серомордая сражалась с колли, Тарка отыскал в стене лазейку. Ослабленная голодом, долго отбиваться старая выдра не могла, и, как сказал потом фермер, не было нужды тратить заряд, когда можно было просто пригвоздить ее к земле вилами и стукнуть ломом по голове.
Они отнесли убитую выдру на ферму, и фермер нацедил из сорокаведерной бочки в погребе по кружке пива для всех, кто ему помогал. В то время как они пили — «За ваше здоровье, хозяин!» — во дворе снова залаяла собака. Ей крикнули: «Заткни пасть!», но она не умолкала; тогда фермер вышел и пнул пса сапогом под ребра. Колли взвизгнул и спрятался в будку, но не успел фермер войти в кухню, как собака снова подняла отчаянный лай. Ее ударили по затылку ручкой кнута, сделанной из оленьего рога, но даже это не умалило ее желания сказать хозяину, что во дворе враг. Всю ночь она то и дело вновь принималась лаять, и на рассвете ее отхлестали кнутом, зажав голову дверью. Фермер, человек бедный и не очень крепкий, был не в духе после бессонной ночи. Когда он успокоился, он дал псу освежеванную тушку выдры и похвалялся потом его бесстрашием и прочими достоинствами в железнодорожном трактире, рассказывая, как пес «упредил» его и как выследил двух «аграмадных хорьков, серых, что твои мыши» до сарая, где один из них убежал через дыру в стене. Он не стал рассказывать, какой шум поднял колли после того, как они вернулись, полагая, что это не делает псу чести. Откуда было знать ему, человеку, чьи чувства притупила цивилизация, что всю ночь у него на дворе выдра-самец дожидался своей подруги, которая так и не появилась.
