По следам дикого зубра - Пальман Вячеслав Иванович (читать книги регистрация TXT) 📗
Теперь не роспись интересовала меня. Я повернулся к девушке и гипнотизировал ее. Посмотри, посмотри… Краем глаза она заметила это и отвернулась вовсе, рассердившись.
Мама легонько потянула меня за рукав. С минуту я стоял как полагается, но скоро опять уставился на девушку. Как это я не видел ее в Псебае? Кто она, эта рослая и красивая незнакомка?
Когда мы выходили, я, естественно, оказался позади нее, решив, что непременно заговорю. Но девушка прямо с паперти вдруг повернула направо и через железную калитку вошла на кладбище в церковной ограде. Идти за ней я не посмел и поплелся за родителями, оглядываясь и вздыхая.
Спросить у них казалось неудобным, мама между тем посматривала на меня очень заинтересованно и вдруг сказала папе:
— Ты заметил, как выросла и похорошела Данута Носкова? Давно ли бегала девчонкой, в классики играла, а сейчас до того хороша собой!
— А я ведь и не заметил ее, — ответил папа. — Она в Псебае мало жила, училась в Екатеринодаре.
— А ныне сама учит ребят в Лабинской школе и только по воскресеньям да в праздники приезжает к тетке.
— Вот тетушку ее я встречаю довольно часто. Сильно постарела, голова совсем седая. А ведь намного моложе меня.
Стараясь говорить как можно спокойнее, я сказал:
— Эта девушка, про которую вы говорите, прямо из церкви пошла на кладбище.
— Там покоятся ее родители, сынок, — ответила мама.
— Рано они умерли.
— Это трагическая история, Андрюша. Ты учился в Екатеринодаре, когда тут произошла беда, и мог не знать о ней. Данута осталась сиротой восьми или девяти лет от роду. Ее воспитывала тетка, родная сестра покойной.
— Странное имя и фамилия…
— Они из Чехии. Правильно произносить надо не Носкова, а Носке, но здешним людям непривычно, и теперь все ее величают Носковой.
Проводив родителей до дома, я с ходу придумал причину для того, чтобы уйти, и, конечно, вернулся к церкви. Народ разошелся. Синий жакет девушки я увидел сквозь ограду кладбища. Не знаю, откуда вдруг появилась такая храбрость, но я спокойно вошел за ограду и остановился у калитки, ожидая, когда Данута отойдет от могилы.
Она сидела, склонившись над серой плитой, волосы закрывали ее лицо, она что-то шептала, может быть молилась. Прошло немного времени, девушка поднялась, постояла и пошла по тропе к выходу. Я распахнул калитку.
— Спасибо, — еле слышно произнесла она.
— Можно проводить вас? — так же тихо спросил я.
Она не ответила, не глянула. Чуть поотстав, я пошел за ней.
Не оборачиваясь, сказала:
— Я вас не знаю. Вы приезжий?
— А я только что узнал, кто вы.
Опять молчание. Разговор не завязывался. Похоже, Дануте сейчас было не до меня. И еще она стеснялась. Мы шли по нашей улице, и любопытные глаза рассматривали нас с обоих порядков. Конечно, неловко, но она пересилила это, окинула меня быстрым, заинтересованным взглядом.
— Вы давно здесь?
— Все лето. На каникулах.
— Каникулы везде кончились.
— Я уезжаю во вторник.
— Куда, если не секрет?
— В Петербург, я там учусь. А вы?
Миновали наш дом, я даже не глянул на него.
— У меня здесь тетя, я тут росла.
— Она не рассердится, что я провожаю вас?
— Не знаю. Может быть.
И остановилась. Не хотела, чтобы я шел дальше.
— Данута, — сказал я твердо, — в шесть часов я приду вот сюда. Вы найдете меня здесь. Стану столбом и не уйду, пока не увижу вас. Хоть до утра.
Она как-то длинно, раздумчиво посмотрела мне в глаза. И сама же покраснела.
— Какой вы, право…
Повернулась и пошла дальше. Я стоял и смотрел, смотрел, смотрел. Нет, не обернулась.
Вернулся домой рассеянный, углубившийся в себя. Завалился на кровать, закинул руки за голову и уставился в беленый потолок. Мама заглянула и, ничего не сказав, прикрыла дверь. Вскоре за дверью стал часто покашливать отец. Похоже, обиделся. Считанные часы до отъезда, а я закрываюсь и не выхожу. Наконец отец не выдержал и громко сказал из-за двери:
— Андрей, тебе нужно отвести коня.
Ах, да! Совсем забыл!
Через пять минут я был в седле и, сдерживая Алана, ехал на Казачий сбор. Так назывался плац за поселком, где находились оружейный амбар, шорная мастерская, конюшня. Там же и присутствие — помещение псебайского урядника, и учебное поле.
Из окна присутствия Павлов заметил меня, вышел во двор. Как и полагается, я отрапортовал, что прибыл с Охоты, что конь и оружие в порядке, а сам отбываю для продолжения учебы в столицу.
— Молодцом, молодцом, Зарецкий! — Урядник крутил отвисший ус, смотрел добродушно и весело. Бритоголовый, краснолицый, с выпученными, навсегда удивленно-испуганными глазами, коренастый, Павлов словно сошел с известной картины Репина. Удалой в бою запорожец.
Он демонстративно вынул дарственные часы и щелкнул серебряной крышкой.
— Скоро четыре. А на твоих?
Я развел руками: не захватил.
— Как можно, Зарецкий! С этаким подарком негоже расставаться ни на час. Полагаю, князь сердечно доволен нашим приемом. Или не очень, а? Из-за Семки Чебурнова. Он у меня доси из головы не выходит. Опозорил казачество.
Павлову очень хотелось поговорить. Он жаждал собеседника. А я только и помнил, что скоро четыре. Потом будет пять и шесть. Отсюда до дома добрых две версты. Надо бегом, чтобы успеть пообедать, поговорить с родителями о том о сем и к половине шестого получить свободу действий. Я вытянулся и сказал:
— Прошу меня извинить, господин урядник, время сборов, я очень тороплюсь.
— Ну-ну, если уж сборы… Иди, Зарецкий. С богом. Вернешься, вместях работать зачнем. Будь здоров, почитай родителев.
Всю дорогу я бежал, выгадывая минуты. Дома торопил с обедом. Ел не глядя. Говорил, лишь бы не молчать, и смотрел больше на стенные часы с кукушкой, которую помнил, наверное, годов с трех, чем в свою тарелку. Странно, но мама не поджимала губ, и обошлось без внушения о приличных манерах за столом. Папа несколько раз спрашивал о Шильдере. Я соврал, что тот приказал мне передать привет и что он получил генерала. Но о происшествии на леднике умолчал: тогда бы начались бесконечные расспросы и мне не уйти ко времени.
— Ты далеко? — спросила мама, когда я стал переодеваться.
— Пройдусь, — неопределенно ответил я.
— Скорей возвращайся, сынок, хоть поглядим на тебя.
Без четверти шесть я уже топтался на том самом месте, где мы расстались с Данутой. Полчаса, пока в сгущающихся синих сумерках я не увидел ее, показались мне едва ли не целым високосным годом.
Почему я оказался вдруг таким настойчивым? До сих пор не замечал за собой ничего подобного. Напротив… И как случилось, что эта сильная, спокойная и застенчивая девушка за несколько считанных часов стала для меня центром притяжения, надежд и помыслов?
Данута шла и застенчиво посматривала по сторонам. Она накинула на плечи темную бархатную жакетку со сборками, покрыла голову шапочкой того же цвета. Все к ней шло, все ее красило. Подошедши, просто сказала:
— Вот и я. А почему пришла, не знаю.
Не касаясь друг друга, мы пошли серединой улицы, молчаливо согласившись как можно скорее выйти на берег протоки, к мосту, а может быть, и на росистый луг за мостом: там не было любопытных глаз.
— Чего вы молчите? — спросила Данута.
— Думаю о вас. Знаете, у меня остался только один день. Понедельник. И все. Во вторник уеду. До следующего июня.
Она очень серьезно посмотрела на меня:
— А потом?
— Вернусь работать лесничим и егерем Охоты. Я учусь в Лесном институте. Последний курс.
— Как странно! — протяжно отозвалась она. — Работать вместе с Улагаем…
В ее словах звучало что-то тревожное.
— Вы знаете Улагая?
Она кивнула. И ни слова больше. Я вспомнил, что Данута, как и он, в Лабинске. Они не могли не встречаться.
