Хруп. Воспоминания крысы-натуралиста - Ященко Александр Леонидович (книги полные версии бесплатно без регистрации TXT) 📗
Впоследствии я узнала, что моим благодетелем был никто иной, как один из барсуков, животных очень сердитых, ворчливых и сильных. Человек убивает их из ружья или даже палкой, а иной раз и вытаскивает из нор с помощью собак такс. Эти собаки, я слышала, не боятся лазить за барсуками в их норы и там вступать с ними в ожесточенный бой. Если собака, о которой говорил встреченный мной барсук, была такса, то я поздравляю эту «собачонку», так как мой случайный спаситель был, по-моему, крупный и крепкий зверь и одолеть или даже только испугать его было одинаково почтенно.
Воспользовавшись минутами невнимания занятого едой животного, я тихонько выбралась из засады и, что было мочи, пустилась в чащу леса. Вскоре до меня едва только доносилось пыхтенье что-то аппетитно уплетавшего ворчуна.
Пробравшись сквозь непривычную для меня чащу травы и путаных прутьев кустарников, я выбежала неожиданно на чистую лесную ляну, усеянную белыми цветами, испускавшими сильный запах. Мои острые глаза разглядели, что от цветка к цветку перелетали какие-то пухлые существа, похожие при полете на бабочек и превращавшиеся в больших белых мух, когда садились. Это было мое первое знакомство с ночными бабочками.
Я почувствовала в это время такой приступ голода, что не задумываясь, решила утолить его несколькими парами этих мух.
От роду я была совершенно незлобивой крысой, и всякое истребление живых тварей было противно моей натуре, а впоследствии и моему убеждению. Но я не относила к числу творений, достойных жалости, ни животных знакомого мне ящика в кабинете, ни рыб, ни всю порхающую и скачущую мелкоту. К насекомым, быть может, такое пренебрежение у меня зародилось еще тогда, когда я усердно очищала свое тело от противных скакунов паразитов, нападавших на нас в наших подпольях.
Я принялась за ловлю этих, как мне казалось, огромных белых мух с особенным усердием. Занятие было вовсе не из легких, и я, желая добиться своего, совершенно ушла мыслями в эту охоту; тем более, что, почуяв добычу, мой желудок настоятельно стал требовать пищи.
Однако в лесу и ночью никто не должен забывать правил осторожности. Я жестоко была наказана за свое увлечение, и, кто знает, что было бы со мной, если бы в эту ночь моя счастливая звездочка померкла.
Во время своих прыжков за бабочками, плавно, но ловко порхавшими, из которых я двух все-таки поймала и съела, я слишком поздно заметила, как над поляной бесшумно пронеслось чье-то мягкое тело, а по белому ковру цветов скользнула широкая тень.
Только что собиралась я праздновать победу над третьим блюдом того же крылатого кушанья, как вдруг почувствовала острую боль в спине и мгновенно очутилась высоко над поляной с белыми цветами…
Меня кто-то понес, летя по воздуху и вонзив в мое тело какие-то острые, крепкие крючья. Я чувствовала, как капельки крови просочились из ранок и теплыми струйками забороздили по спинке, спускаясь на бока. Они срывались и капали вниз… в темное пространство видневшегося подо мной леса. Я слышала над собой какое-то веяние, словно, меня кто обмахивал, но такое обмахивание вовсе не было благотворным для меня. Я обмерла и, сознавая все, не могла двинуть ни одним членом. Вместе с обрывками мелькавших подо мной теней леса полян и луговин в воображении моем быстро пронеслись картины мирной, безмятежной жизни в подпольях и в комнатах славного хозяина.
А теперь… я была, очевидно, в когтях у хищника, имени которого не знала, видеть которого не могла! Впрочем, это было скорее что-то вроде моего старого приятеля, попки Ворчуна, судя по ощущению кривых, острых когтей. Как погибающий за соломинку, я ухватилась за мысль, что схвачена по недоразумению.
Но скоро сомнения в моей близкой смерти в когтях у пернатого хищника исчезли, и мне оставалось только покориться своей ужасной участи. Сова — я, наконец, догадалась, кто был этот ночной разбойник, — донесла меня до большого сука высокого дерева и, усевшись поудобнее, собралась рвануть меня первой хваткой своего кривого клюва. Широкие, словно отороченные бахромой глаза, зверски блеснули передо мной жадным, голодным взором…
— Покушаем всласть! — перевела я этот взгляд силой своего искусства читать мысли, но — это была лебединая песнь умирающего. Через минуту, нет, даже секунду, я — труп, в котором никто и никогда не найдет и признака высокой крысиной образованности…
Но случилось нечто иное — второе чудо в эту чудную ночь!
Глаза хищника вдруг потухли, когти его разжались, и тело мое, более ничем не удерживаемое, беспомощно поскакало с ветки на ветку, падая с верхушки высокого дерева.
Наверху же происходило что-то непонятное и разгаданное мной только впоследствии по тем признакам, которые запечатлелись в моей памяти. Оттуда посыпались обломки сучьев, и тихо и плавно полетели перья птицы. Кто-то глухо визжал:
— Готово!
А через несколько секунд, когда я, чуть живая и еле дыша, оправлялась от падения, мои усталые глаза заметили длинную фигуру какого-то зверя, волочившего моего мучителя, бывшего уже трупом.
Первая ночь свободы и столько невзгод! Не прошло нескольких часов, а я, полуголодная, полуистерзанная, лежала уже под раскидистыми ветвями огромного дерева, думая, что мне никогда не суждено будет выбраться из этого леса, кишащего тайными врагами и полного неожиданных опасностей. Однако попытка моя стать прочнее на ноги оказалась вполне успешной, и я, несмотря на ноющую боль, постаралась, сколько можно, повернуть шею, чтобы зализать мои раны. Хрупу, когда-то мыслителю, приходилось превращаться в Хрупа-врача. Зализав кое-как ранки, ворочая при этом головой то в одну сторону, то в другую, я поплелась по случайной тропинке леса, куда глядели мои глаза, пугаясь малейшего шороха. Скоро до моего слуха донеслось слабое журчанье, но это не было голосом животного, и я безбоязненно продолжала путь. Дорогу мне пересекал маленький лесной ручеек, и я жадно напилась в нем студеной воды. Сама не знаю почему, но я решила перебраться на ту сторону и вступила в воду. В одном месте глубина ручья была значительной, и я сделала два, три плавательных взмаха, прежде чем мои ноги опять достали дна. Я выкупалась случайно, но купанье освежило мое горевшее тело и в него вновь начала проникать бодрость.
Продолжая путь по тропинке, я питала тайную надежду встретить что-нибудь, похожее на человеческое жилье, где я знала бы, как распорядиться. Но его, увы, я не встретила, и только лес да ночь были около и надо мной.
Вновь что-то зашуршало в стороне от тропинки; я при жалась к земле и подлезла под какой-то лист. На дорожке появилось знакомое мне животное. Это был один из тех ежей, которых часто приносил в кабинет наш хозяин.
— Тут кто-то шляется! — заговорил вдруг еж на своем немом языке, когда я неловко хрустнула сучком.
— Но не советую приближаться: я при оружии. Паф, паф! — продолжал он, наморщивая кожу с затылка на лоб и вздрагивая всей своей иглистой кожей.
— Неужели ложная тревога? Я стала ужасно нервной за последнее время. Пугаюсь от всякого пустяка. Впрочем, лучше лишний раз зря испугаться, чем погибнуть от неосторожности…
— Эге, нет постой, брат! — обратился еж вдруг в сторону. — Стой, стой: не уйдешь!
И он ловко выловил заснувшего на стебельке огромного кузнечика, собиравшегося скакнуть подальше в траву.
При этом, разбежавшись, еж налетел на меня и моментально, вздрогнув, свернулся в клубок. Пойманный кузнечик ушел куда-то внутрь этого иглистого шара.
Я не на шутку перепугалась. Хозяин моих девочек часто говорил, что ежи ярые истребители мышей и не боятся померяться силой с крысой, хотя главная их пища — насекомые и всякая мелочь вроде улиток, лягушек и пр. Не боятся они даже и ядовитых змей, о которых в то время я, впрочем, имела еще очень смутное понятие.
Только что пораненная хищной птицей и полуголодная, я вовсе не могла рассчитывать на благополучный исход борьбы с таким смелым и более крупным зверем, и для меня было большое счастье, что еж при встрече со мной предпочел «лишний раз испугаться зря», как он выразился.
