Юбилей ковчега - Даррелл Джеральд (версия книг .TXT) 📗
Шестнадцатого июня 1987 года умер последний самец приморской овсянки Даски. Так за сорок с небольшим лет популяция, насчитывавшая в сороковых годах больше шести тысяч особей, исчезла с лица земли из-за бездумья и захватнических повадок человека в сочетании с идиотскими бюрократическими замашками несимпатичной людской породы, именуемой юристами. Один превосходный молодой журналист завершил свою корреспонденцию в «Орландо сентинел» о кончине овсянки такими словами: «Как канарейка давала знать шахтерам, что в воздухе мало кислорода, так исчезновение овсянки Даски предупреждает о грозящей всем нам опасности».
Таковы некоторые ситуации, с коими мы сталкивались на фронте борьбы за охрану живой природы, стараясь наладить размножение видов в неволе. Иногда ваш противник — мелкое правительственное учреждение, иногда — один отдельный человек (что отнюдь не всегда облегчает вашу задачу). А иногда битва развертывается по всему свету, вовлекая столько различных людей и организаций, что вы теряете всякую надежду чего-либо добиться. Здесь мне сразу вспоминается международная торговля дикими животными и связанным с ними товаром.
В те дни, когда я только-только учредил свой зоопарк на Джерси, меня на одном совещании познакомили с голландским торговцем животными, обаятельным человеком, который блестяще изъяснялся по-английски и (думаю, подобно всем торговцам) не знал никаких моральных мучений. Конечно, в ту пору общественность не очень-то была осведомлена (не то что сегодня) о незавидном положении дикой фауны и не было настоящего, действенного международного охранного законодательства. Правда, в некоторых странах существовало то, что я всегда называл «бумажной охраной» части обитающих там видов, но с проведением законов в жизнь дело обстояло плохо, и, даже если проявлялась некая активность, чаще всего дело срывалось из-за отсутствия средств на необходимый персонал и оборудование. Да и торговцы (подобно нынешним наркодельцам) неустанно изобретали новые хитрые способы обойти закон.
Вечером, когда завершилось упомянутое совещание, голландец отыскал меня
— обнаружив, что я учредил зоопарк, он хотел знать, нельзя ли продать мне что-нибудь. Услышал с огорчением, что у него нет ничего, что я желал бы приобрести, а если бы и пожелал — мне это не по карману. Однако, будучи человеком компанейским, он засиделся допоздна. Под воздействием алкоголя голландец становился все более общительным и разоткровенничался. Надо ли говорить, что я, полагаясь на крепость своей головы и надеясь побольше разузнать, щедро подливал ему спиртного и не скупился на вопросы.
— Дорогой Джерри, — говорил он (мы уже перешли на «ты», и он смотрел на меня как на побратима), — ты только пожелай, я раздобуду для тебя любого зверя, какие бы законы его ни охраняли.
— Брось хвастаться, — сказал я, укоризненно улыбаясь, как если бы передо мной сидел озорной ребенок, — ни за что не поверю.
— Да нет же, Джерри, это правда, уверяю, — настаивал он. — Клянусь могилой матери.
— Прими мои соболезнования по поводу кончины твоей матушки.
— Она жива, — последовало опровержение. — Но я клянусь могилой, в которую она когда-нибудь ляжет. Давай, назови какое-нибудь животное, проверь меня.
— Комодоский варан, — сразу сказал я, зная, как строго эти самые крупные ящерицы охраняются на их острове индонезийскими властями.
— Пфу! — Он приложился к своему стаканчику. — Придумай что-нибудь потруднее. С комодоскими варанами не будет никаких проблем.
— Ну и как же ты это сделаешь? — поинтересовался я.
— Понимаешь, — он указал на меня длинным пальцем с аккуратно подстриженным ногтем, — у индонезийцев есть катер, который патрулирует берега острова Комодо, ясно?
— Знаю, — отозвался я, — патруль для борьбы с контрабандой и браконьерством.
Голландец кивнул и выразительно моргнул большим влажным карим глазом.
— А знаешь ли ты, какую скорость развивает этот катер? — последовал риторический вопрос. — Максимум пятнадцать узлов.
—И что?
— А то, что на одном из соседних островов живет мой друг, чей катер развивает тридцать пять узлов. Мы подходим к Комодо, этот друг высаживает меня на берег. Разумеется, мы подкупаем островитян — жутко криминальные типы… Три дня отлавливаем варанов. Затем мой катер возвращается и забирает меня. Пять раз за нами гонялись таможенники — куда там. И получай драконов, Европа, получай, Америка.
Он удовлетворенно вздохнул и опустошил свой стаканчик.
— Ну хорошо, — продолжал я его провоцировать. — Вот тебе задачка потруднее. Как насчет большой панды?
Я был уверен, что это собьет спесь с голландца, а он только снисходительно посмотрел на меня.
— Нет, правда, — назвал бы что-нибудь потруднее! Захочешь панду — элементарно.
— Ну и как же ты это сделаешь?
— Говорю — элементарно. Поймаю для тебя панду, выкрашу в черный цвет и провезу легально как медведя. Ни один таможенник не отличит.
Я пошел спать.
Во времена, когда состоялась эта беседа с ловким голландским дельцом, международная торговля дикими животными не регулировалась по-настоящему никакими законами, несмотря на бумажную или реальную охрану животных в странах их обитания, которая была далека от совершенства. Отношение к судьбе различных видов было совершенно бездушным. Тиграм, пятнистым кошкам, крокодилам и морским черепахам грозило полное истребление из-за их шкур, кожи, панциря. Численность тропических обезьян сокращалась, потому что они требовались для экспериментов медицинским учреждениям в Европе и Америке. Сотни тысяч птиц, рептилий, амфибий и рыбок отлавливали по заказу зоомагазинов, и немногие из них выживали, поскольку любители комнатной живности ничего не смыслили в содержании своих «любимцев».
Впрочем, с тех пор положение несколько изменилось к лучшему. Посвятив десять лет изучению торговли животными, Международный союз охраны природы и природных ресурсов (МСОП) разработал Конвенцию о международной торговле угрожаемыми видами (КМТУВ); в 1973 году ее подписало двадцать одно государство, на сегодняшний день к ним присоединилось еще семьдесят. Цель Конвенции — контролировать и регулировать международную торговлю дикой фауной и флорой, а также отдельными продуктами промысла — например, мехом, шкурами, слоновой костью, охраняя виды, коим грозит полное истребление. Смысл Конвенции не в том, чтобы вовсе запретить обмен между странами при разумном использовании дикой фауны, а в том, чтобы этот обмен эффективно контролировался и не наносил ущерба ресурсам. Совсем без Конвенции было бы худо; правда, беспринципные торговцы и перекупщики все равно находят лазейки. Пусть даже одна страна подписала Конвенцию, у нее может найтись сосед (или соседи), не подписавший — вот вам и канал для контрабанды, поскольку таможня не вправе конфисковать животное или растение, вывозимое из страны, не признающей КМТУВ.
Сложная ситуация возникла, в частности, в связи с нелегальной торговлей златоголовым тамарином из Бразилии. Спрос на этого прелестного крохотного примата в сочетании с тем фактом, что леса, где он обитает, подвергли сплошной вырубке, освобождая пространство для сельскохозяйственных угодий, повлек за собой катастрофическое сокращение численности вида. И вдруг, ко всеобщему удивлению, один бразильский перекупщик предложил для продажи двадцать четыре особи, что, по всем данным, составляло чуть ли не четверть всей сохранившейся в мире популяции. Появление этих тамаринов на рынке было поистине ужасным событием. Дальнейшие исследования показали, что в зоопарках и у частных лиц в Японии, Гонконге, Франции и Португалии содержатся еще пятьдесят четыре особи. Оказалось, что все они нелегально отловлены в Бразилии, участнице КМТУВ, где формально эти зверьки охраняются законом. Пойманных тамаринов переправляли контрабандой в Гайану, где они и попадали в руки перекупщиков. При этом никого из покупателей не смущало, что тамарины не только не происходили из Гайаны — сама вероятность обнаружить там дикую популяцию была равна возможности найти колонию белых медведей в Сахаре. Гайана тогда еще не подписывала Конвенцию, не участвовала в КМТУВ и Бельгия, что позволяло этим странам действовать по своему произволу. В итоге около половины мировой популяции хрупкого зверька оказалось в частном владении или в зоопарках.
