Песни черного дрозда (сборник) - Пальман Вячеслав Иванович (читать бесплатно книги без сокращений .TXT) 📗
К вечеру они вышли на туристский приют.
Сборные финские домики, поставленные под одну крышу, пустовали. Туристы в это время года ходили уже редко, сезон заканчивался, но постели на приюте были в полном порядке.
И Саша и Егор Иванович знали хозяина приюта. Он пять годов кряду приходил в горы из Жёлтой Поляны на весь туристский сезон, привязался к месту, да и гостям пришёлся, как говорится, ко двору. И уж ничто не могло оторвать его от этой хлопотливой и трудной работы.
— Шастает где-нибудь в ущельях, козочек пугает, — грубовато-ласково сказал про него Егор Иванович. — Вот тут и дождёмся нашего Бориса Васильевича, если он, конечно, не забыл про пятнадцатое число. Маршрут для гостей мы, в общем, осмотрели. По-моему, не очень трудный, Александр?
— Только гребень тот… — Саша боялся, что не каждый найдёт в себе смелости пройти по острому лезвию каменного ножа.
— Вообще-то правильно: ветераны — люди старые, больные, можно провести низом, чтобы не утруждать. Но только, я думаю, не испугаются они и гребня. Как взыграет ретивое, как вспомнят, так не удержишь, вот посмотришь, взовьются по тому опасному месту и на исторические высотки непременно подымутся.
Далеко у реки замаячила одинокая фигура. Человек нёс на спине огромный пук сухого плавника, перехваченного ремнём. Саша пошёл навстречу, заранее улыбаясь. Хозяин лесной гостиницы Александр Сергеевич, его тёзка, изволил припожаловать. Егор Иванович сидел у костра и усмехался в усы.
Заведующий приютом свалил плавник, снял с шеи ремень от бинокля. Не здороваясь, сурово нахмурясь, сказал в пространство:
— Ходють тут всякие по горам, нет, чтобы пожалеть старика, самим о дровах позаботиться… Носи им, горб утруждай. Здорово, что ли. Ты живой ещё, Егор? Не съели тебя волки-рыси?
Он подошёл к Молчанову и толкнул его коленом.
— Вот возьму карабин, да прикладом! — в том же тоне ответствовал Егор Иванович и поднялся. Ростом одинаковые и одетые одинаково, они близко глянули друг на друга, прищурились и вдруг обхватили ручищами за плечи, обнялись крепко, до хруста в костях.
— Есть ещё порох в пороховницах! — весело говорил Егор Иванович, пошлёпывая по плечам друга.
— Да и ты железный человек, — потеплевшим голосом отозвался Александр Сергеевич. — Ну, здорово ещё раз и ты, сынок. Каким ветром в наши края?
Был Сергеич широк в плечах, но немного худоват с лица и телом, да, конечно, постарше Молчанова годами. Ходил он уже сутулясь, плечи выставлял вперёд, а на лице его, заросшем рыжеватой щетиной, все время бродила насмешливая улыбка. Видать, любил он послушать шутку, и сам не прочь был разыграть кого угодно. В общем, весёлой души человек.
Не дожидаясь ответа на свой вопрос, Сергеич продолжал:
— А я как раз, грешник, шёл и, само собой, думал, с кем бы мне стопочку опрокинуть. До того одиноко на приюте, только хмельным делом и заниматься. Вот и наскулил себе приятелей. Ты, я вижу, с фляжечкой, Егор?
— Есть маленько, приберегли для тебя, знаем, какой забулдыга ведает здешним приютом. И как ему доверили высокий пост, ума не приложу! Тысяча семьсот метров над уровнем моря! Подумать только, куда вознёсся!…
Трезвость Сергеича в Жёлтой Поляне давно стала присказкой. В рот не брал хмельного. А поговорить на эту тему, подразнить страсть как любил.
— Дак ведь кто назначил-то, он и сам не прочь. Рыбак рыбака…
— Постреливаешь небось, старый грешник?
— Без ружья сижу, Егорушка. Не так соблазнительно, когда вокруг тебя козы прыгают.
— А бинокль чего ради таскаешь? Высматриваешь туров?
Сергеич оглянулся по сторонам, словно боялся лишних свидетелей, и сказал, заговорщицки понизив голос:
— Потешные картины рассматриваю. У меня за рекой медвежья берлога имеется и полный двор детишек. Интересуюсь ихней жизнью. Близко-то не подхожу, спугнуть боюсь, а в бинокль хорошо вижу. Медведка, стало быть, взрослая, два годовика и, само собой, малыш. Хороводы водят, играют. Потеха!
— Водил бы своих туристов на представление, по двугривенному с носу. Экзотика, они это любят.
— Что ты, Егор! Никому ни слова! Выследят, тогда удержу не будет, так и присохнут к берегу, а медведку, само собой, спугнут. Я и сам хожу, когда никого нет, чтобы не увязались. Это только тебе да Сашке твоему по дружбе открылся.
— Где берлога, Александр Сергеич? — не утерпел Саша.
— Во, видал? Уже взыграло. Нет, Сашка, не пущу! Тебе скажи, ты — другому, третьему, и пропала моя панорама. А так вот уже два годика потешаю сердце и косолапым жизнь не ломаю. Ты ж не утерпишь, — уже мягче, понемногу сдаваясь, сказал он.
Саша поднял левую руку, сжал пальцы в кулак, один мизинец выставил. Это означало мужскую верность слову.
— Ладно, кореш, уважь парня. Он никому. Видел, какой у них знак имеется, у молодёжи-то?
— Смотри, Сашка. Проболтаешься — всё. Тогда обходи мой приют стороной, хоть твой папаша и начальство. На вот бинокль, иди. Видишь серую скалу? Оседлай её тихо-смирно, гляди на тот берег, где валун большой. Они сейчас на зорьке как раз балуют. Топай. А мы здесь, само собой, потолкуем про жизнь стариковскую, про болезни свои.
На серой скале у Сергеича уже обжитое место — клок сена, два камушка, чтобы класть бинокль. Саша живо нашёл скрадок, улёгся и навёл оптику по глазам. Есть, увидел!…
Берлога на том берегу особенная — каменистый холм, а под ним два плоских камня шатром, вход замаскирован кустами шиповника. Одним словом, пещера. Хозяева её в этот час не сидели под холодными сводами: медведица валялась с боку на бок по нагретым камням возле холма, а малыш, очень похожий на того, что бежал с узкой тропы, прыгал на мать и отскакивал, понарошку скаля зубы. Два повзрослее, второгодки, чинно ходили недалеко от берлоги, отворачивали камни и совали себе в рот личинки. Делали они эту работу лениво — видно, не потому, что были голодны, а просто чтобы скоротать время.
Мама-медведица выглядела старой, светло-бурая шерсть на животе у неё свалялась, глазки заросли, а на голове светилась редкая прилизанная шёрстка. Она играла с сыном без азарта, лениво и, откидывая голову, закрывала глаза. Тогда медвежонок кидался ей на шею, всей пастью захватывал шерсть, давился и кашлял. Братья оглядывались, пожалуй, говорили друг другу: «Вот дурень!» — и опять принимались катать камни. Один из них побежал к реке и бултыхнулся в воду. Тотчас рванулся к реке и малыш. Мать вскочила, рявкнула. Куда там! Если старшему можно, то почему ему… Медвежонок бухнулся в затончик, фыркнул от удовольствия, хотел было поплавать, но тут поднялся ещё один фонтан брызг, медведица так поддала ему, что он буквально вылетел из воды и, выгибая спину, отряхиваясь и смешно оглядываясь, юркнул в спасительную берлогу. Мать не догнала его, да, наверное, и не хотела догонять, она только легла у входа, загородив неслуху путь. Не понимает он, как опасна быстрая вода.
Прошло не более минуты, а за спиной её уже выглянула смущённая мордочка, медвежонок пробрался к маминой голове, потыкался носом, лизнул, обнял лапой — и сердце её оттаяло. Она посторонилась, медвежонок вынырнул сбоку и стал бегать по кустам. Увидев, чем занимаются братцы, тоже принялся катать уже катанные камни, осерчал, что нет добычи, и воровато подобрался к старшему в надежде полакомиться чужим добром. И тут заработал вторую, уже далеко не родственную оплеуху. Вой его достиг другого берега. Видно, всерьёз. Медведица встала и коротко проревела что-то вроде: «Нельзя же так маленького!»
Потом все четверо ушли в лес. Темнело. Наступало время серьёзной охоты.
По реке тянуло холодом. Саша опустил бинокль и слез со скалы. Он замёрз, крутой подъем к домикам прошёл рысцой и, только когда увидел красный глазок костра и две склонённые над огнём фигуры, пошёл редким шагом, чтобы перевести дух. От костра хорошо попахивало. Конечно, горячий чай. И лепёшки, которые мастерски умеет печь Александр Сергеевич.
— Ты мне не сглазь животину, — сказал Сергеич, подвигаясь у костра, чтобы дать место Саше. — У папаши твоего вон какой чёрный глаз, того я только из-за глазу не пущу до медведей, но и ты, само собой, опасный, потому как ветка от одного дерева. Так что, если моя медведка заболеет или на пулю нарвётся — виноватый будешь, Сашка. А сейчас бери кружку и ешь мою горячую кулинарию.
