Маленький, да удаленький - Сирге Рудольф (первая книга .txt) 📗
— Спи, Фомка!
Мальчики сгрудились вокруг Хенна и стали петь. Пели задорные и веселые песни, какие и должны петь юные пионеры. Из Фомки же певец был никудышный. И потому он оказался предоставленным самому себе. Уже свыкшись с обстановкой, он стал интересоваться тем, что творилось вокруг. Выглянул из-под скамейки и повсюду увидел только человеческие ноги. За ногами виднелись пакеты и сумки. От некоторых пахло особенно вкусно. Но Фомка держался от них подальше. Поди знай чужих людей! Вдобавок его острый нос учуял, что гуляющий по вагону сквозняк донес до него будоражащий кроличий дух. Фомке захотелось взглянуть, где же прячется этот домашний заяц. Он сжался, чтобы стать совсем незаметным, и стал пробираться меж ногами сидящих на скамьях людей. Охватившая его охотничья страсть заставила забыть и про страх перед неведомой обстановкой, и про Хенна. Единственное, что его сейчас волновало, это непреодолимое желание выследить, где прячется кролик, и поймать его.
Чем дальше он продвигался, тем притягательнее становился кроличий дух. И чем острее становился запах добычи, тем возбужденнее билось Фомкино сердце. Всем своим существом он ощущал, что зверек где-то близко, совсем рядом. Осторожно подняв одно ухо торчком, неслышно ступая, пробирался он вдоль стены вперед, перелезая через сумки и узлы, крадучись, словно в лесу, когда он, бывало, охотился один. Ах, какое захватывающее занятие! Настолько увлекательное, что его опущенный хвост бодро задрался и теперь раскачивался из стороны в сторону.
Неожиданно он оказался перед низкой, сплетенной из прутьев корзиной. Там, внутри, сидело несколько серебристо-серых крольчат с прижатыми ушами. Вот они! Фомка торжествующе поднял хвост и быстро покрутил им сначала в одну сторону, потом — в другую. Глаза его зажглись особенным светом, а ухо еще больше навострилось. Попались! Он прижался носом к корзине и сглотнул. Зверьки в страхе отпрянули в глубину, но исходящий от них запах совсем помутил Фомкин рассудок. Он вцепился в прутья зубами Но они были крепкие и не поддавались. Он подошел с другой стороны. То же самое. И тогда он сделал то, что делает собака в такой трудной ситуации и что она и должна делать Фомка выставил передние лапы вперед, вытянул морду, взмахнул хвостом и звонко залаял, призывая охотника — на этот раз Хенна — на помощь…
Хенн услышал зов и обомлел. Но прежде, чем он успел прибежать на место, чтобы помочь маленькому другу, раздался чей-то грубый голос:
— У, заливается, тварь! Накличет еще штраф, что вожу животных в вагоне!
Фомке набросили на голову тряпку, сграбастали его крепкими руками, поднесли к раскрытому настежь окну и вышвырнули на ходу из поезда…
— Собачья морда! — неслась ему вслед ругань торговца.
Фомка кувырком летел по воздуху. Исчез возбуждающий кроличий запах, грохот колес, все…
Если бы маленькая собака по кличке Фомка умела рассуждать, то перво-наперво она бы спросила: что я плохого сделала? Как посмел чужой человек хватать меня? Да к тому же выбросить меня из вагона, где едет Хенн! Ведь ничего Фомка этим кроликам не сделал? Не сделал. А значит, человек, выкинувший его из окна вагона, жестокий, злой и бессердечный!
Но Фомка, разумеется, не мог так рассуждать. Тем не менее он очнулся с чувством протеста. Пришел в себя, как после долгого сна, и обнаружил, что лежит на соломенной подстилке посреди зеленого дворика возле маленького дома. Перед ним сидела на коленях девочка с голубыми глазами. Как Анни — показалось ему в первый миг. Потом он хотел вскочить и убежать — потому что девочка оказалась чужая и все вокруг было незнакомое. Но как только он попытался встать, то сразу беспомощно повалился на траву. Правая передняя лапа болела, и вся правая половина головы гудела. Он тихонько зарычал на незнакомую девочку.
— Песик, песик, маленький мой! — ласково приговаривала она. — Выпал из вагона, глупенький, и разбил себе голову… Ну мы тебя вылечим, не сердись на меня…
И девочка смазала больное место над глазом чем-то мягким. Теперь только Фомка заметил, что правым глазом он видит хуже, словно сквозь туман. Он потянулся, заглянул девочке в лицо. Ей можно довериться. Он снова попробовал встать, но почувствовал, что голова причиняет такую же боль, как и тело. Во рту так пересохло, что Фомка не мог даже визжать. Но тут девочка, смотри-ка, словно угадав его желание, поставила перед ним миску с молоком.
— На, лакай, маленький, пей!
Фомка, еще раз недоверчиво оглядевшись по сторонам, стал лакать. Потом положил голову на лапы и тупо уставился прямо перед собой. Где же Хенн? Где дом? Беспокойство и горе охватили его.
Но на безмолвные собачьи вопросы девочка ответить не могла. Она лишь нежно поглаживала его бугристую голову и говорила что-то успокаивающим, нежным голоском. И то хорошо. Настолько хорошо, что Фомка в благодарность лизнул ей руку.
Так они стали друзьями. Собака и девочка. Днями напролет пес лежал на соломе под навесом, сделанным из досок. Каждый день девочка приходила навещать его по несколько раз. Приносила ему еду и питье, лечила и смазывала раны, как настоящая сиделка. Порой приводила с собой даже маму — большую женщину в форменной одежде, — чтобы показать ей Фомку. И говорила ей, какая это славная и добрая собачка, которую они нашли раненую под насыпью. Говорила, что теперь у нее будет товарищ по играм, гладила и ласкала Фомку, а тот не мог иначе выразить свою признательность, как вилять хвостом и лизать ей руки. Женщину он слегка побаивался. И вздыхал исподтишка — ему все равно вспоминались Хенн и все остальные.
— Интересно, откуда этот пассажир родом? Где его дом? — задумчиво рассуждала женщина, стоя возле Фомкиной лежанки.
— Мама, оставим его себе. И будет у него здесь дом, — сказала девочка.
— Если он, конечно, останется, то я не возражаю, — согласилась мать, направляясь к железной дороге с разноцветными флажками в руках.
Зато Фомка отнюдь не чувствовал себя здесь как дома. Тут частенько проносились длинные грохочущие поезда. Как только проходил очередной состав, Фомке хотелось с лаем броситься ему навстречу — вдруг в нем едет Хенн? Едет и не знает, что Фомка находится у чужих людей. Заметив, что собака начинает тосковать, девочка снова приходила к Фомке и разговаривала с ним долго, по-детски успокаивала. Фомка смирялся. Но покой наступал ненадолго. Следующий поезд снова приводил Фомку в возбуждение. И он принимался жалобно выть.
Спустя некоторое время Фомка, прихрамывая, стал передвигаться по двору. Держа лапу на весу, он ковылял вдоль стены на солнечную сторону. Грелся подолгу на солнышке и зализывал языком свои раны. Плохо, что он не мог дотянуться языком до раны над глазом. А мухи лезли туда особенно назойливо. Он ловил их, щелкая зубами, как когда-то обедала старая лягушка, которую он видел еще будучи щенком. Двигал челюстями и улыбался, понимая, что таким способом их много не наловишь.
Фомка был славный молодой пес. У таких раны заживают быстро. Однажды утром он проснулся оттого, что очень зачесалась бровь. Когда он потрогал больное место лапой, оказалось, что там образовалась шершавая корочка и открытой раны больше нет. Фомка тут же заметил, что обоими глазами видит одинаково. Он пробежался по двору, впервые с неподдельным собачьим интересом обнюхивая каждый уголок. Перво-наперво он выяснил, что ворота заперты. Значит, из двора не выбраться. Но эта короткая пробежка вызвала у него поистине собачий восторг: нечего больше валяться на соломе, можно и побегать.
Девочка, обнаружив Фомку у забора на солнцепеке, очень обрадовалась, что собака поправилась.
Она скороговоркой выпалила маме:
— Скоро, скоро он будет совсем здоров! Как хорошо!
Фомка, соглашаясь, вилял хвостом.
— Хорошо-то хорошо. Выздоровеет да убежит и даже спасибо тебе не скажет! — пошутила мать.
На лицо у девочки набежала тень. Она погладила собаку и твердо сказала:
