Человек и дельфин - Лилли Джон Каннингам (серия книг txt) 📗
Определив этот диапазон, он держался в его пределах в течение нескольких часов. Именно такие случаи позволяют надеяться, что эти животные постараются пойти навстречу нашим попыткам установить с ними связь.
Подопытный дельфин все еще был закреплен в аквариуме с проточной водой, но теперь температура упала до 11,7°. Мы заметили, что животное стало часто дрожать. Позднее мы поняли, что это опасно для дельфинов. После нескольких дней, в течение которых он был ограничен в движениях, мы выпустили его в основной лабораторный бассейн, где находились два других дельфина. Его спина была S-образно изогнута, и он оказался не в состоянии плыть. Очевидно, периферические нервы и мышцы были слишком переохлаждены, так что произвольные движения стали невозможны, или же его позвоночник стал настолько негибким, что ему было больно изгибать тело и плавники, чтобы плыть.
Как только этого дельфина пустили в бассейн с двумя другими дельфинами, он издал сигнал бедствиядва обычных свиста с нарастанием и падением высоты. Немедленно другие дельфины подплыли и подняли его голову так, что дыхало высунулось из воды. Он сделал вдох и погрузился. Между тремя дельфинами последовал обмен звуками, свист и щебетание.
Теперь два других дельфина изменили тактику, и вместо того, чтобы подплывать под его голову и поднимать ее, они подплыли под хвостовую часть в области полового и аналь ного отверстий. Когда они проплывали снизу, их спинные плавники касались очень чувствительных наружных отверстий в этой области. Прикосновение вызывало реф лекторное опускание вниз мощных грудных плавников, что заставляло животное подниматься к живительному воздуху. Дельфины продолжали действовать таким об разом в течение нескольких часов.
Ответом на сигнал бедствия была "первая помощь", а затем после шумного щебетания животному была оказана более специфическая помощь, с тем чтобы избавить его от страданий, Этот эпизод, как и тот, который мы наблюдали у животного № 2 в 1955 году, послужил основанием для наших предположений о том, что эти животные обладают очень развитым языком и умеют пользоваться им для передачи друг другу довольно сложных сообщений.
Однако мы все еще не были убеждены в этом. Я остановлюсь на данном вопросе подробнее в следующей главе.
Лишь по мере того как мы стали суммировать результаты наших наблюдений и проведенных опытов, мы начали понимать, что нам придется изменить наши основные представления о дельфинах. В следующей главе я изложу несколько точек зрения на животных вообще и на дельфинов в частности, которых я когда-то придерживался, а многие придерживаются до сих пор. Небезынтересно будет рассказать, как и почему мы изменили наши представления и какова теперь наша точка зрения.
ГЛАВА VI
Отказ от предвзятых мнений
После описанного выше неудачного эксперимента я вылетел в Норвегию, где читал лекции в Институте физиологии животных при Университете в Осло у д-ра Пера Шоландера; попутно мне пришлось выполнять одну работу для Военно-воздушных сил США.
В этих лекциях я изложил свои еще не вполне оформившиеся взгляды; я полагал, что дельфины в умственном отношении стоят, по-видимому, на значительно более высоком уровне, чем мы считали до сих пор. Я высказал также предположение, что, пытаясь оценить умственные способности представителей других видов, мы чрезвычайно затрудняем дело, так как пользуемся неподходящими критериями, взятыми из нашей собственной истории, — истории приматов, т. е. организмов, обладающих развитыми руками и ногами. По сравнению с другими видами наши главнейшие достижения заключаются в создании материальных ценностей и письмен ного языка. Я ставил вопрос: для чего животному, обитающему в совершенно иной по своей природе среде, нужен большой мозг? И далее приводил факты, которые, как мне кажется, доказывают существование у дельфинов примитивного языка, позволяющего им описывать события и предупреждать о них.
В последовавшем за лекцией обсуждении один из присутствовавших, научный работник Института кито бойного промысла, заметил, что, возможно, косатки тоже в умственном отношении высокоразвиты и имеют язык. В подтверждение этого он рассказал следующую исто рию. Во время минувшего китобойного сезона в Антарктике стадо из нескольких тысяч косаток вошло в район, где действовала рыболовная флотилия. Убивая рыбу поблизости от рыболовных судов, косатки сделали невозможным дальнейший промысел. Рыбаки запросили по радио помощи у китобоев. Китобойная флотилия выслала несколько китобойцев [61]. Был сделан один-единственный выстрел из гарпунной пушки. Через полчаса на площади более пятидесяти квадратных миль по соседству с китобойцами не осталось ни одной косатки, и после этого ни одна косатка не заходила в тот район, где находились суда с гарпунными пушками. Однако рыболовные суда, находившиеся в отдалении от китобойцев, по-прежнему страдали от косаток.
Примечательно, что как рыболовные, так и китобойные суда были переделаны из корветов, участвовавших во второй мировой войне. Таким образом, на вид они были совершенно одинаковы, и единственным заметным различием была гарпунная пушка, помещавшаяся на носу китобойца.
Случай, рассказанный сотрудником Института китобойного промысла, убедил его и китобоев, что косатки обладают очень оперативными средствами связи, позволяющими им описывать события и предупреждать о них других представителей своего вида. В самом деле, создается впечатление, будто киты смогли в течение получаса сообщить приметы китобойного судна другим китам и что это заставило множество особей немедленно и притом надолго изменить свое поведение.
Очевидно, поведение китов отличается от поведения косяка рыбы, внезапно меняющего направление в ре зультате использования каких-то неизвестных средств связи. Стадо косаток распространило приметы опасного предмета — гарпунной пушки. Мы можем представить себе минимальное количество информации, необходимое для такого «описания», и сравнить ее с информацией, передаваемой косяком рыбы. Представим себе этот во ображаемый «разговор» китов.
Возможно, что умирающая косатка своим криком предупредила об опасности товарищей, находящихся рядом с ней. Во всяком случае, они были свидетелями катастрофы, видевшими или слышавшими все происхо дящее. Допустим, что они были просто свидетелями событий, а затем каким-то образом сообщили о них другим животным. Приведем воображаемый и, безусловно, вольный перевод этого сообщения: "На некоторых судах торчит спереди какой-то предмет, из которого вылетает острая штука; эта штука вонзается в наши тела и взрывается. К ней привязана длинная веревка, при помощи которой нас могут втащить на судно".
Находящихся поблизости неопытных и неосведомленных животных они предупреждают: "Держитесь подальше от посудин, у которых спереди есть такая штука, — она может поразить вас на расстоянии стократной длины тела (возможно, киты используют какие-либо другие меры длины), если она направлена на вас". Все животные, получившие такое сообщение, начинают наблюдать за носами судов и спокойно продолжают охоту в непосредственной близости от тех судов, у которых нет этого выступающего предмета.
Теперь сравним этот «разговор» с «разговором», который возможен в косяке рыб. Одна рыба, вожак, может «воскликнуть» (в переводе на человеческий язык): "Правый поворот!" — и все поворачивают направо. Команда подается и выполняется в течение полусекунды или меньше.
Поведение косаток совершенно иное. Прежде всего при этом происходит передача большого количества информации, относящейся не к косаткам, а к по сторонним предметам, которые косатки отличают от других сходных предметов, находящихся поблизости. Эти другие предметы обладают некой особенностью, кото рая таит в себе опасность, и косатки сообщают, что они опасны. Другие косатки должны поверить полученному сообщению и обдумать его, а затем, если возникает необходимость распознавать предметы, о которых им только что сообщили, они должны сами делать дальнейшие наблюдения. Для передачи всей этой информации необходимо довольно много времени — по крайней мере несколько минут; поведение же китов меняется надолго, на много часов. В данном случае речь идет не о про стом повороте направо или налево; мы имеем дело с целой системой поведения, предусматривающей умение отличить опасные предметы, которых надо избегать, от похожих, но неопасных предметов, которых можно не сторониться.
