Альфа + Ромео (Повести и рассказы) - Раннап Яан Яанович (полные книги TXT) 📗
На берегу Кийлике смастерил себе спиннинг из орехового прута, прикрепив к нему проволокой катушку. И, сказав, что нечего зря баловаться, будем соревноваться, кто больше наловит, сообщил, что прогуляется вниз по течению. Я остался на излучине, потому что после первого же заброса у меня возникли трудности с наматыванием лески на катушку.
Немного времени спустя я услышал, как мой друг крикнул, что у него что-то на крючке. И он вытащил из воды хорошую рыбину, которая оказалась щукой.
Я сейчас же пошел на то место закидывать спиннинг, а Кийлике перешел на излучину. И немного погодя он снова крикнул:
— Опять клюнуло!
И конечно, опять это была такая же большая рыба, как прежде.
Но когда еще через десять минут у Кийлике снова клюнуло и он стал подтаскивать рыбу к берегу, она застряла в камышах и сорвалась с крючка.
После этого у Кийлике пропала всякая охота удить, и он заторопился домой. Мы стали сматывать удочки, но прежде чем успели собраться, какой-то старик, удивший неподалеку, крикнул:
— Эй! Парень! Неси рыбу назад! Долго еще ты будешь ее показывать? — И быстро зашагал к нам.
Тут я понял, что Кийлике вытаскивал из воды все время одну и ту же щуку, которую он взял у старика, чтобы показать мне. Но теперь эта щука ускользнула в реку. И я подумал, что старик наверняка станет страшно ругаться. Но старик ругаться не стал, потому что получил от Кийлике рубль. Рубль был, конечно же, мой, последний из той десятки, которую отец подарил мне на день рождения.
По дороге домой я был очень сердит на Кийлике и сказал:
Тоже мне друг, готов обобрать друга до нитки!
Но Кийлике сказал:
— Из-за этого не стоит еще злиться.
Я сказал:
— Почему же не стоит, если ты занимаешься мошенничеством!
А он в ответ:
— Это не мошенничество. Это шутка. Настоящая дружба — это и есть, когда подшучивают друг над другом.
Но потом я перестал сердиться, потому что Кийлике сказал — пусть будет так, как я хочу, он не станет больше надо мной подшучивать. И пусть будет у нас дружба без шуток. Но он не сдержал своего слова. Это явствует из того, что когда мы остались в октябре в интернате, который, как всем известно, находился еще в старой школе, Кийлике встал ночью, подцепил край моего одеяла крючком спиннинга и, наматывая леску на катушку, принялся стягивать с меня одеяло. Я натягиваю одеяло на себя, но едва успеваю погрузиться в сон, как оно снова начинает сползать. И так десятки раз.
Поскольку это была уже вторая проделка надо мной, я не мог оставить дело просто так. Я должен был что-нибудь придумать, чтобы отплатить Кийлике. Сначала я хотел ночью зашить рукава его пиджака и штанины, но нитка оказалась очень толстой и не проходила в игольное ушко, что может подтвердить Виктор Каур. Еще у меня было намерение засунуть в ботинок Кийлике дохлую мышь, но и это я не осуществил из-за отсутствия дохлой мыши.
Согласно принятому в интернате порядку, у нас, как всем известно, ложатся спать в половине одиннадцатого, а в одиннадцать часов ночи должен быть полный покой. Однажды вечером, когда Юхан Кийлике уже захрапел, что свидетельствовало о том, что он находится в состоянии сна, мы все встали, заправили койки и оделись. Затем поставили стрелки часов в комнате на без четверти восемь и у часов в коридоре тоже. И еще взяли портфели. После этого я растолкал Кийлике и сказал, что ай-ай-ай, о чем он еще думает, воспитатель, товарищ Лининг, давно уже приходил будить. И мы со всех ног бросились из комнаты, словно уже было утро и надо что есть сил спешить в школу. В коридоре мы все спрятались в том маленьком помещении, названия которого приводить здесь я не стану, и поглядывали в дверную щель.
Вскоре Кийлике пулей вылетел из комнаты — кашне у него болталось, ботинки незашнурованы — и бросился на улицу.
После этого мы снова перевели стрелки часов, разделись, погасили свет и улеглись в постели.
Я сказал:
— Интересно, Кийлике прочешет так через весь поселок до самой школы, прежде чем догадается, в чем дело?
Топп ответил:
— Конечно, прочешет. Теперь ведь по утрам так же темно, как и ночью.
Я еще заметил:
— Но перед кинотеатром есть часы. Он может посмотреть, который час.
А Каур на это:
— Часы перед кинотеатром не в счет. Все говорят, что они показывают размер обуви, а не время.
И он оказался прав. Потому что Кийлике вернулся очень нескоро. Пыхтя, как бычок, он швырнул на пол сумку с книгами, но мы этого не слыхали, поскольку спали глубоким сном.
Читая мое сочинение, можно подумать, что я отклонился от темы, но я не отклонился. Я вынужден был рассказывать все это, чтобы стало понятно, почему я 15 мая начал топить печку в интернате. Потому что примерно таким образом, как уже описано, продолжалась и дальше наша дружба с Кийлике. Иначе говоря, он при каждом удобном случае пытался дружески подшутить надо мной, а я не оставался у него в долгу. Когда в мае погода, вдруг сделалась страшно жаркой и душной и Юхан Кийлике сказал, что ну и дела, даже ночью такая жара, что спать невозможно, я подумал: неплохо бы для Кийлике еще и печку протопить.
И когда Кийлике заснул, я закрыл окно, а в печке, топка которой, как известно, выходит в коридор, развел огонь, и остальные жильцы нашей комнаты помогали мне раздувать пламя. Через час печка раскалилась, и в комнате стало как в бане. И Каур, который ходил в комнату проверять, как там Кийлике, сообщил, что из него уже жир вытапливается — жирное пятно под боком. При толщине Кийлике это было вполне вероятно.
В этот момент я вспомнил, что на дворе в сарае лежат куски каменного угля, и я принес их полное ведро и подкинул в топку два совка. Через некоторое время я решил еще добавить уголька в печку, но тут выяснилось, что от страшного жара внутренняя дверка топки расплавилась, и таким образом оказалось испорченным школьное имущество, которое является нашим общим достоянием.
На следующий день об этом узнала вся школа, и все смеялись. Но старинная пословица говорит, что сколько ни смейся, все равно заплачешь. Так оно и случилось, по крайней мере со мной. Потому что на уроке естествознания, а точнее, зоологии учитель Пюкк вызвал меня к доске, лицо у него было доброе, и он сказал, что будем повторять пройденное.
А затем спросил:
— Из чего изготовлены печные дверки?
Я ответил, что из чугуна.
Тогда он посерьезнел и спросил:
— А при какой температуре начинает плавиться чугун?
Я не помнил, но Юхан Кийлике помнил и написал в воздухе, что при 1100 градусах.
— Так! — сказал учитель. — Значит, ты и это знаешь. Тогда ответь еще на один вопрос. Какую температуру дает пламя каменного угля?
Это был самый трудный вопрос, и я никак не мог вспомнить. Но Юхан Кийлике написал в воздухе 2000 градусов, а Виктор Каур шепнул, что это зависит от притока кислорода. Так я и сказал, тем самым правильно ответив на все вопросы.
Но тут-то учитель Пюкк и поставил мне двойку. И сказал, что он готов поставить мне даже единицу, потому что так он оценивает мое умение применять на практике теоретические знания. И добавил, что если бы я не знал температуру плавления чугуна и температуру, которую дает каменный уголь, то он бы счел возможным ограничиться лишь замечанием мне за плохую намять. А теперь замечания недостаточно. Он готовит нас к жизни, а в жизни важнее всего умение применять знания.
Так я и получил по естествознанию двойку, которую не заслужил. Потому что на самом деле я ведь не знал, какую температуру дает пламя каменного угля и когда начинает плавиться чугун. Это подсказал мне Кийлике.
Кийлике так ничего и не сделали, а я, мало того что получил двойку по естествознанию, должен еще вставить новые дверцы в топку.
Учитель сказал, что свои розги секут больнее всего, и я в заключение могу это повторить. Никто не заставлял меня заводить дружбу с Юханом Кийлике. Сам подружился, и вот что из этого вышло.
