Моя семья и другие звери - Даррелл Джеральд (читать книги бесплатно TXT) 📗
Море, как теплое шелковистое одеяло, окутывало мое тело и легонько покачивало его. Волн не было, только слабое, убаюкивающее меня подводное движение, пульс моря. Вокруг моих ног суетились яркие рыбки. Они становились на голову и пытались ухватить мою кожу своими беззубыми челюстями. Среди поникших олив что-то тихо шептала цикада.
— …и они поспешили унести Нельсона с палубы, чтобы никто из команды ничего не заметил… Он был смертельно ранен и лежал теперь тут, внизу, а над ним все еще кипела битва. «Поцелуй меня, Харди», — произнес Нельсон свои последние слова и умер. Что? Ах, да. Он уже предупредил Харди, что тот может взять себе коллекцию птичьих яиц, если что-нибудь случится… Так вот, хотя Англия потеряла своего лучшего моряка, битва была выиграна, и это имело важные последствия для Европы…
Мимо залива проплывала облезлая лодка, на корме ее стоял загорелый рыбак в рваных штанах и взмахивал веслом. Подняв руку, рыбак лениво посылал нам приветствие, а весло его, словно рыбий хвост, рассекало спокойное синее море, жалобно поскрипывало в воздухе и с легким чмоканьем погружалось в воду.
5. Паучье сокровище
Однажды, в томительный знойный день, когда все, кроме гремящих цикад, было погружено в сон, мы с Роджером отправились побродить по горам, рассчитывая вернуться домой к вечеру. Сперва наш путь шел через оливковые рощи, испещренные бликами яркого солнечного света, где воздух был горячий и неподвижный, потом деревья остались внизу, а мы, карабкаясь по склону, добрались наконец до голой каменистой вершины и сели там передохнуть. Внизу, у наших ног, мирно дремал остров, мерцая в знойной дымке, словно акварель: серо-зеленая листва олив, темные кипарисы, разноцветные скалы у берега и спокойное море, опаловое, синее, нефритовое, с двумя-тремя складочками на гладкой поверхности — в тех местах, где оно огибало скалистые мысы, заросшие оливами. Прямо под нами сиял небольшой заливчик с белым песчаным пляжем в форме полумесяца, заливчик такой мелкий и с таким ослепительным песком на дне, что вода в нем была бледно-голубой, почти белой. После подъема на гору с меня лился пот в три ручья, а Роджер сидел, вывалив язык, с клочьями пены на морде. Мы решили, что лазить теперь по горам все-таки не стоит, лучше вместо этого пойти искупаться. Быстро спустившись по склону к тихому, безлюдному заливчику, искрившемуся под жгучими лучами солнца, мы в изнеможении погрузились в теплую мелкую воду. Я сидел и копал песчаное дно, вытаскивая иногда гладкий камешек или осколок бутылочного стекла, скатанный и отшлифованный морем до такой степени, что он превратился в изумительный, полупрозрачно-зеленый драгоценный камень. Все эти находки я передавал следившему за моими действиями Роджеру. Он не знал, что с ними делать, однако, не желая меня обидеть, брал их осторожно в зубы, а затем, решив, что я больше на него не смотрю, опять ронял их в воду и тяжело вздыхал.
Пока я обсыхал потом на камне, Роджер носился по мелководью, пытаясь поймать одну из синеперых морских собачек с их надутыми, бессмысленными мордочками. Эти рыбки шныряли среди камней с быстротой ласточек. Запыхавшийся Роджер преследовал их с сосредоточенным видом, не отрывая глаз от прозрачной воды. Слегка обсохнув, я надел штаны и рубашку и окликнул Роджера. Он шел ко мне неохотно, без конца оборачивался назад, провожая взглядом рыбок, по-прежнему снующих у пронизанного солнцем песчаного дна залива. Подойдя поближе, Роджер сильно встряхнулся и обдал меня с ног до головы брызгами, летевшими с его кудрявой шерсти.
После купанья кожа моя покрылась шелковистой корочкой соли, и весь я стал сонным и вялым. Ленивым шагом плелись мы с Роджером от залива к дороге, и тут, почувствовав вдруг сильный голод, я начал соображать, как лучше всего добраться до ближайшего дома, где можно получить еду. Некоторое время я стоял в раздумье на дороге и взбивал ногой облака тонкой белой пыли. Если навестить Леонору, которая, несомненно, живет ближе всех, она даст мне инжиру и хлеба, но будет страшно надоедать разговорами о здоровье своей дочери. Ее дочь, сварливую, хриплоголосую женщину, косящую на один глаз, я совсем не любил, и поэтому ее здоровье меня не интересовало. Нет, к Леоноре я не пойду. Конечно, это ужасная жалость, потому что у Леоноры самый лучший инжир на многие мили вокруг, но не мог же я из-за черного инжира выносить бог знает что. Если пойти к рыбаку Таки, он, наверно, будет как раз отдыхать и просто крикнет мне из-за плотно прикрытых ставней:
— Проходи, проходи, постреленок.
Кристаки скорее всего будут дома и дадут мне поесть, но там придется отвечать на множество скучных вопросов: а что, Англия больше, чем Корфу? Сколько там живет людей? Правда, что все они лорды? На что похож поезд? Растут ли в Англии деревья? И так без конца. Если б сейчас было утро, я бы направился домой прямо через поля и виноградники, собирая по пути обильную дань со своих друзей: оливки, хлеб, виноград, инжир. А под конец сделал бы небольшой крюк и заглянул на поле Филомены, где наверняка бы смог завершить свою трапезу сочным розовым ломтиком арбуза, холодным как лед. Но, к сожалению, теперь было жаркое послеполуденное время, когда почти все крестьяне спят в своих домах за плотно закрытыми дверями и ставнями. Да, задача была трудная, и, пока я ее решал, голод терзал меня все сильней и я все отчаяннее взбивал ногой пыль на дороге, так что Роджер обиженно чихнул и посмотрел на меня с укоризной.
И вдруг я вспомнил, что как раз вон за той горкой в малюсеньком, ослепительно белом домике живет старый пастух Яни со своей женой. Днем Яни обычно спит около своего дома, в тени виноградных лоз, и если я буду посильнее шуметь, то наверняка разбужу его. А уж если Яни проснется, он не сможет отказать мне в гостеприимстве. На острове не было ни одного крестьянского дома, откуда бы вы могли уйти голодным. Обрадованный, что вспомнил о Яни, я зашагал по неровной каменистой тропке, выбитой козьими копытами вдоль края горы, и направился к долине, где среди огромных стволов олив виднелась красная крыша домика пастуха. Когда мы подошли на достаточно близкое, по моей оценке, расстояние, я остановился и бросил камешек, чтобы Роджер нашел его и принес мне обратно. Это было любимое развлечение Роджера. Но если уж вы начинали с ним такую игру, ее надо было вести и дальше, иначе Роджер станет прямо перед вами и будет лаять так громко, что вы в полном отчаянии уступите ему. Роджер принес теперь камешек, положил его у моих ног и в нетерпеливом ожидании сделал шаг назад. Уши его насторожились, глаза горели, напряженные мускулы были готовы к действию. Я не замечал ни его, ни камешка. Роджер слегка удивился. Осторожно обследовав камень, он снова посмотрел на меня. Я насвистывал веселую песенку и глядел в небо. Роджер тявкнул для пробы, потом, видя, что я его по-прежнему не замечаю, разразился оглушительным, заливистым лаем, так что эхо раскатилось среди олив. Я дал ему полаять минут пять. Вполне достаточно, чтобы известить Яни о нашем приходе. Потом я бросил для Роджера еще один камешек и, когда тот весело побежал за ним, свернул к домику Яни.
Как я и думал, старый пастух расположился на отдых в кружевной тени виноградных лоз, обвивавших железную решетку над головой, однако, к моей величайшей досаде, он крепко спал, развалившись на простом сосновом стуле, наклоненном к стенке под опасным углом. Руки его свесились к земле, ноги были вытянуты вперед, а замечательные усы, оранжево-белые от никотина и старости, вздымались и опадали от храпа, словно какие-нибудь водоросли на легкой волне. Короткие толстые пальцы на руках Яни шевелились во сне, и мне были видны ногти с тупыми краями, похожие на кусочки стеарина. Его загорелое лицо в глубоких, как на сосновой коре, морщинах, ничего не выражало, глаза были плотно закрыты. Я смотрел на него, стараясь усилием воли заставить его проснуться, но это не помогало. Будить Яни было бы слишком нетактично, и вот я размышлял, стоит ли ждать, когда он сам проснется, или уж лучше идти к Леоноре слушать ее излияния. Как раз в это время из-за угла дома показался искавший меня Роджер. Уши у него были навострены, язык высунут наружу. Увидев меня, Роджер приветливо вильнул хвостом и огляделся вокруг с видом посетителя, который знает, что он тут желанный гость. Но вдруг он застыл на месте, весь ощетинился, напрягся и начал медленно пробираться вперед, дрожа от возбуждения. Он сразу сумел разглядеть то, чего я не заметил: выгнув спину, под наклоненным стулом Яни сидела большая поджарая серая кошка, глядевшая на нас злыми зелеными глазами. Подскочить к Роджеру и удержать его я не успел. Он уже сделал прыжок. Привычным гибким движением кошка вывернулась из-под стула, пролетела, как метеор, по воздуху и вцепилась острыми когтями в узловатую виноградную плеть, обвивавшую решетку. Притаившись среди гроздьев светлого винограда, кошка смотрела вниз на Роджера и чуть пофыркивала. Сердитый, расстроенный Роджер закинул голову кверху и залился громким лаем, в котором звучали угрозы и оскорбления. Яни открыл глаза. Стул под ним шатнулся, руки замолотили воздух, силясь удержать равновесие. Некоторое время стул неопределенно покачался, а потом с грохотом опустился на все четыре ножки.
