Песни черного дрозда (сборник) - Пальман Вячеслав Иванович (читать бесплатно книги без сокращений .TXT) 📗
— Вон вы какой знаменитый, — сказал Молчанов.
— Ну уж и знаменитый… — «Сто тринадцать медведей» впервые открыто глянул на собеседника, остался доволен, спросил: — А вы это… не насчёт того, чтобы пальнуть?
— Не увлекаюсь. Да и лицензии нет.
— А то можно и сходить. Я тут знаю одного шатуна, он у нас овец задрал в позапрошлом годе. Стрелил я по ём дважды, да маху дал, видать, рука дрожать зачала от неврозу. Такой шатун преогромный, у кого хошь рука-то задрожит.
Молчанов сказал:
— Сейчас, наверное, мало таких приезжих, чтоб вашей помощью пользовались. Строго и для них стало. Или нет?
— Поменьшило, правда твоя, сынок. Вот уж который год сижу без работы. Было раза два, призывали меня с собой, ходил, ну и то потом, толковали, будто моим охотничкам дали прикурить за незаконку.
— Значит, у вас сто тринадцать. Черту подвести придётся?
— Да-к ведь как оно сказать… А може, и ещё добавлю. Было б здоровье, глядишь — и подъедут какие важные. А им без дяди Алёхи никак нельзя. Призовут.
«Сто тринадцать медведей» достал кисет, протянул Молчанову. Он отказался. Тогда дядя Алёха закурил сам. Дым крепчайшей махорки заставил Александра отвернуться и закашлять.
— Ну и махра! — сказал он.
— Сам готовлю, томлю, понимаешь, в погребе. Не токмо ты вот закашлялся, эту махру даже ведьмеди как огня боятся. От этого моего творения ведьмеди за семь вёрст убегают.
Он опять засмеялся и так, посмеиваясь, встал, почесал лысину и, не попрощавшись, зашагал в посёлок. Молчанов остался на берегу.
Из-за кустов лозняка увидел: «Сто тринадцать медведей» остановился у крыльца дома, крытого блестящим цинком, и долго возился с замком, пока открыл.
Последние сомнения отпали: это и есть тот самый А.В.Бережной, который прислал заявление в заповедник с резолюцией Капустина, рекомендующей дядю Алёху в лесники на Южный кордон.
Рано утром Александр Молчанов опустил письмо в заповедник и ушёл из Шезмая наверх.
3
Обследуя места выпасов, Александр все чаще убеждался, что стада диких оленей, туров и серн не выстригают и половины излюбленной ими травы — вейника, овсяницы и мятлика. Лесные поляны, полные высокорослого, сочного мятлика, даже после того как по ним пройдёт стадо зубров, вскоре вновь образуют слитный, густой луг. Отрастание прекрасное. Природа Кавказа, щедро одарённая теплом и солнцем, может, вероятно, прокормить вдвое-втрое большее число диких травоядных животных, чем их имеется нынче.
Другое дело зимой. Только туры не покидают излюбленных скал субнивального пояса, где даже во вьюжные зимы ухитряются отыскивать на выдувах под снегом старую траву и безбедно жить на этом «сухом» пайке. Все остальные — олени, косули, зубры — уходят вниз, в густые леса, где и зимуют, откапывая из-под снега прошлогоднюю траву на полянах, питаясь веточками ольхи, клёна, кустарников или корой лиственных деревьев, ухитряясь обгладывать и обдирать её многометровыми лентами до первых веток.
Зимой пищи не хватает. Снежной зимой животные голодают, а временами и гибнут от истощения.
Человек не в состоянии всерьёз помочь многотысячному поголовью. Разве в отдельных местах, куда можно подвести сено или заготовленные летом зеленые «веники».
Но человек может и должен указать оленям и зубрам путь к новым, малоиспользованным пастбищам, приучать зверей хотя бы в снежные зимы уходить через перевалы на южные склоны гор, ближе к морю, где снега в нижнем поясе не бывает вовсе или он держится там очень недолго.
Молчанов уже пробовал как-то осенью перегнать два-три маленьких стада ланок и рогачей через перевал. С большим трудом ему вместе с лесниками удалось добиться своего. Однако инстинкт родных мест заставлял оленей вернуться. И лишь год тому назад впервые остались на зиму в верховьях реки Сочинки три десятка оленей: их задержал снегопад.
Как они живут в новых условиях? Как освоились среди колхидских джунглей и на высокотравной субальпике? Вообще где они?
Это он должен узнать во время нынешней рекогносцировки.
Одно ясно Александру: рано отстреливать оленей и туров, рано охотникам радоваться обильной добыче.
Занятый этими мыслями, Молчанов незаметно поднялся сквозь затихший под вечер лес к границе лугов и пошёл вдоль берёзовой опушки.
Осматривая высокогорье в бинокль, Александр далеко впереди заметил одинокого медведя и, вспомнив Одноухого, которого не встречал вот уже второй сезон, стал осторожно сближаться со зверем.
Ему удалось подкрасться метров на двести. Снова глянув в бинокль, он удивлённо и счастливо хмыкнул: перед ним был как раз Одноухий.
Подумав, Молчанов достал из кармана конфеты, которые теперь носил всегда, положил их около куста цветущего рододендрона, а сам замаскировался в пятидесяти метрах, у второго куста.
Одноухий поднялся на луга несколько дней назад, когда зацвёл рододендрон.
Большие, бледно-розовые, почти белые цветы этого реликтового растения пахнут пряно и медово. Как изящные изделия из стеарина, они венчают густолистные стелющиеся кусты и видны на этом темно-зеленом фоне далеко и рельефно. Цветы красивые, нежные, так и кажется, что они светятся изнутри. Сладкий нектар наполняет цветочную сердцевину с толстым и липким пестиком посредине. Ни один уважающий себя шатун не пропустит время сбора сладости на альпийских лугах.
Одноухий неспешно и терпеливо обходил кусты.
Вскоре он добрался до куста, где лежали конфеты.
Едва Одноухий почуял их сладкий запах, как беспокойно завертелся, даже встал на задние лапы, чтобы дальше видеть.
В сознании зверя привлекательный запах конфет уже связывался с образом человека и странно-знакомой собаки.
Зверь оставил цветы и занялся конфетами. Запах следов человека снова взволновал его. Быстро покончив с подброшенным лакомством, Одноухий уткнул нос в землю и пошёл по следу человека. Ветер шёл от медведя, и он не чуял близкого Молчанова, который лежал за кустом, прикрыв телом ружьё.
Когда их разделяло всего метров пятнадцать, Александр, не подымаясь, размахнулся и, как бросают гранату, кинул в медведя ещё горсть конфет. Одноухий от неожиданности присел на задние лапы, потом отпрянул и шумно засопел. Молчанов не мог видеть его изумлённые и боязливые глаза, потому что лежал ничком, не шелохнувшись. Он нисколько не боялся своего Лобика. Медведь отыскал в траве и эти конфеты, съел их и теперь, уже догадываясь, что соседний куст таит в себе неизвестность, начал обходить его, чтобы оказаться под ветром. Тогда Александр повернулся. Одноухий, испуганно хукнув, отскочил и навострил ухо. Человек приподнялся.
— Лобик, мой хороший Лобик, — тихо сказал он, и взгляд его встретился с насторожённым взглядом жёлтых глаз медведя.
Шерсть на медвежьей холке дрожала. Страх боролся с любопытством и все же одолел: Одноухий стал пятиться, отходить. Молчанов бросил ему одну-единственную конфету. Медведь остановился и, лапой нашарив её под собой, отправил в рот, не спуская между тем глаз с человека. Освоившись, Молчанов сел поудобнее.
— Дружище мой Лобик, — сказал он, — ты не видел меня много лет, ты забыл своё детство, забыл Архыза и Хобика, которые тоже стали большими и самостоятельными. Вспомни, Лобик, как вы играли втроём, как больно ты царапал меня, вспомни твою встречу с Архызом за рекой. Нет, ты все забыл, Лобик, а мы тебя помним…
Странно было видеть сидящего за кустом человека в серой войлочной шляпе и медведя в пятнадцати метрах от него. Голос человека творил с его нервами, с его памятью нечто странное, ровная человеческая речь снимала налёт давности. Медведь стоял и все меньше и меньше боялся. Напротив, хотелось подойти ближе, чтобы рука человека, как в давнее время, потянулась к нему и пощекотала густую шерсть за ухом. В то же время осторожность удерживала зверя на месте, и стоило Молчанову чуть более резко повернуться, шерсть на холке подымалась.
— Люди снова сделали тебя дикарём, — продолжал человек не для того, чтобы медведь понял смысл сказанного, а чтобы приучить зверя к звуку своего голоса, к интонациям ласки и дружбы в нем. — Ты стал бояться людей, они нападали на тебя, причиняли боль, и ты начал защищаться, может быть, даже нападать. Ты узнал, что такое ружьё, теперь запах его ужасен для тебя. Я сделаю так, чтобы этот запах не коснулся твоего носа, Лобик. Ты слышишь, Лобик, это твоё старое имя…
