Песни черного дрозда (сборник) - Пальман Вячеслав Иванович (читать бесплатно книги без сокращений .TXT) 📗
Вечерело. Громче шумела помутневшая река.
Саша решил поскорее сделать обход. Первый круг, ещё в сухой штормовке и брюках, он завершил за полчаса, оглядел все лесные закоулки близ сторожки. Потом пошёл по второму, более широкому, кругу.
Мокрые ветки обдавали его водой, одежда быстро промокла. Кеды скользили по листве и камням. Саша быстро выдохся, но все же обошёл довольно большую площадь, заглядывая под кусты и прислушиваясь к каждому звуку. Тишина стояла невероятная. Не пели птицы, не звенели комары. Листва отяжелела и обвисла. Саша изредка кричал, свистел, но никто не отозвался. С трудом выбрался на тропу, близ которой нашёл Самура. Внимательно пригляделся и тогда увидел следы от сапог, ещё не смытые дождём. На глинистом подъёме особенно чётко отпечатались подошвы крупных резиновых сапог с косой узорчатой ёлочкой. И ещё два следа, один тоже от резины, второй от кирзы. Так, значит, шли трое. Отпечатки отцовских сапог он знал отлично: сколько раз ходил за ним по пятам — хочешь не хочешь, а запомнишь. Отцовские сапоги здесь не ступали, по крайней мере во время дождя. Значит, избушку посетили чужие. Кто? Они пытались уничтожить Самура. Зачем? И как Самур оказался здесь один?
Саша опять вышел к ограде и хотел отворить дверку, но бросил взгляд на угол двора и замер от неожиданности.
Небольшой серый волк с чёрной полосой вдоль спины стоял над Самуром и подталкивал его носом, словно просил встать, а Самур лишь слабо подымал голову и тут же ронял её на землю, безвольно закрывая глаза.
Саша переступил с ноги на ногу. Куртка зашуршала о жердевую ограду. Волк молниеносно развернулся и глянул в его сторону злым жёлтым глазом. И тут Саша догадался, что это волчица. Он только успел подумать, уж не подруга ли Шестипалого, как Монашка сделала прыжок, кусты ежевичника спружинили, и все затихло. Как не было. Привидение.
— Самур, что случилось? — спросил он, опускаясь перед собакой.
Овчар устало прикрыл глаза: «После, после». Его откинутая голова говорила об опасной слабости. Еле живой, не до расспросов.
Саша промыл рану тем самым вонючим раствором, который не раз употреблял Егор Иванович. Пузырёк нашёлся под стрехой. Почти насильно покормил он Самура говядиной из консервной банки, укрыл на ночь сухой тряпкой, но не ушёл, а ещё некоторое время сидел рядом, пока не продрог окончательно и пока ночь не спустилась в долину, накинув чёрное покрывало даже на ближние деревья и кусты. Сделалась темень, хоть глаз выколи.
Тогда он вошёл в дом, растопил печку, разделся и, пока одежда высыхала, дремал у печной дверцы, смотрел на пятна огня на стене и на полу, а мысли всё вертелись около загадочных происшествий, и от этих мыслей не было покоя. Где отец? Что с ним?
Он уснул, твёрдо решив чем свет бежать в Камышки. Но получилось не так.
У загадочного происшествия было своё продолжение.
2
Входная дверь открывалась внутрь и не запиралась. Когда она скрипнула, Саша мгновенно открыл глаза и сжался. В хате было ещё темно, рассвет только вползал в запотевшее оконце. Дверь ещё раз скрипнула, и маленькая тень просунулась снаружи.
— Рыжий! — с радостным облегчением сказал Саша и перевёл дух. Напугался.
Раздалось отчаянное «мр-р!». Кот в два прыжка оказался на коленях Саши и обдал его брызгами воды и запахом мокрой шерсти. Он оттолкнул Рыжего, хотел спросить, где пропадал, но кот опять прижался к нему, и Саша почувствовал, какой у него толстый живот. Ясно, с охоты. Мышей тут мало, зато соней-полчков предостаточно.
С котом стало веселей.
Саша больше не мог лежать. Он быстро наварил жидкой каши из перловки с мясом, остудил и, сопровождаемый Рыжим, пошёл к Самуру.
Тому, кажется, полегчало. Он даже попробовал повернуться. И голову поднял легко. И взгляд стал осмысленней. Отрадные перемены. Саша накормил овчара и осмотрел рану. Кажется, все в порядке.
— Ухожу, — сказал он. — Серьёзное дело, Самур. Вот миска, Рыжего к ней не подпускай, ешь сам. Послезавтра вернусь, понял? А может, и раньше. Чтобы поднялся, а то серый волк придёт, съест…
Самур проводил его тоскующим взглядом. И немного поскулил.
Погода не улучшалась. В складках долины лежали клочья белого и плотного тумана, река вздулась, гремела камнями.
Рыжий бежал впереди и путался под ногами. Без Самура он ощущал особую ответственность за хозяина и, если бы Саша не прогнал его, ушёл бы с ним, наверное, до самых Камышков.
Тропа виляла по правому берегу реки, подымалась на откосах, а местами шла так низко, что вода захлёстывала её, и Саша, вымочив ноги, уже не обходил мутные потоки, а шёл по воде напрямик. Но скоро начался подъем, тропа повернула в ущелье и змейкой полезла на небольшой перевал по густому буковому лесу.
Все здесь выглядело веселей, чем в каштановом лесу. Беловатые стволы бука, его светло-зелёная, прозрачная листва создавали праздничное настроение, редкий подлесок тоже состоял из молодого бука — он густо поднялся на полянках, как в детском саду под присмотром взрослых, и, видимо, чувствовал себя отлично. Под ногами не чавкало. Каменистая почва вобрала дождевую воду, только палый лист пружинил. Орешки ещё не падали, и потому в буковом лесу звери пока не встречались.
Миновав перевальчик, Саша впервые за последние двое суток увидел кусок голубого неба. Отличный признак. Именно отсюда и двигалась в горы хорошая погода. Он пошёл быстрей, потому что беспокойство за отца не проходило.
Где-то невдалеке, как он помнил, располагалась совхозная пасека. Таких пасек в горах великое множество, они разрешаются в черте заповедника, потому что пчелы очень нужны для опыления каштана, груши и черешни. Егор Иванович не очень одобрительно относился к лишнему народу в этой охраняемой зоне, но с пасеками пришлось смириться. Обычно на каждые сто ульев полагался пасечник, жили они месяцами в полном одиночестве, только раза три за лето приходили из совхоза вьючные лошади, забирали мёд, воск и привозили отшельникам продукты. Житьё, прямо сказать, не очень весёленькое. Шли на такую работу неохотно, и, может, потому среди пасечников попадались всякие люди, не только влюблённые в природу, её друзья, но и скрытые недруги. На той пасеке, что по Сашиной дороге, жил Михаил Васильевич Циба, земляк молчановский, тоже родом из Камышков.
К большой поляне Саша вышел часам к двум. По горам уже гуляло солнце, яркие пятна света легко скользили с увала на увал. Лес согревался, даль просветилась, но на небе ещё оставалось много тяжёлых, серых облаков. Поляна с некошеной травой и чёрными от дождя колодами ульев выглядела прямо сказочной. Осенние цветы, трава по пояс, а вокруг тёмный лес. В стороне, у леса, стоял домик, над ним курился дым, и пахло почему-то дрожжами и кислотой.
Циба стоял у большой кадушки и, перегнувшись в неё, что-то делая. Заслышав шаги, он испуганно, как показалось Саше, выпрямился. Но лицо его враз расплылось, когда увидел знакомого:
— А-а! Вон кто пожаловал к нам! Какими судьбами, Александр? — Он называл Сашу, как и отец, должно быть, запомнил. — Скидай обувку. Садись и рассказывай, как там житьё-бытьё у моря. Постой, постой, ты ж должон быть на уроках? Аль убёг со школы?
Последние слова он сказал с каким-то радостным восторгом, словно о подвиге. Вообще говорить Циба горазд. Он когда и в посёлке встречал, так просто закидывал словами, а уж тут, в одиночестве, и подавно. Наскучило без собеседника. С кем в лесу потолкуешь-то?
Михаил Васильевич с лица такой, что запоминается. Намного старше Саши и намного моложе Егора Ивановича, он только перевалил на четвёртый десяток, а уж волос почему-то лишился, лишь по бокам да на затылке осталась самая малость. Вся голова сверху блестела. Лоб имел заметный, проще сказать — огромный и выпуклый, как у мыслителя Сократа, он над всем лицом у него возвышался, и наблюдательный человек, оценив крупный лоб и большую голову, начинал думать, что облысел Циба, должно быть, потому, что просто не хватило волос на такую крупную голову. Ему от этого не легче, тридцать второй год, а все один — никто из девчат не идёт за него, за лысого-то. Смеются. Да и вообще он не сумел устроиться в жизни. Все не как у других. Из школы ушёл в четвёртом классе, дела никакого не освоил, и все, бывало, сидел на брёвнышках около дома и выстругивал ножом никому не нужных человечков и зверушек. У отца его имелась своя пасека, ну, затаскивал его отец, понуждал работать, так и набил руку на пчёлах, оттого подался в совхозные пчеловоды, где всегда нехватка в народе и принимают каждого, кто пчелу от оси отличить может.
